Мастер толкнул плечом тяжёлую дверь, протиснулся в узкую щель и замер в липкой темноте, прижавшись спиной к тёплому дереву. Здесь ничего не было видно, но это не пугало и не смущало его.

Осторожно, затаив дыхание, он прошёлся вперёд и уселся прямо на пол, обхватив руками коленки. Сухая доска жалобно, еле слышно скрипнула под его ногою и заставила его вздрогнуть от неожиданности; но потом он спокойно улыбнулся и провёл ладонью по половице, словно успокаивая её. Мастеру был очень хорошо знаком этот противный звук, который был слышан только в абсолютной тишине.

Ему совсем не нужен был здесь свет. Он с закрытыми глазами легко мог найти любой свой инструмент, будь то стамеска или молоток. Это была его мастерская, его место, его мир. Пространство, которое он сам, шаг за шагом, создавал.

Мастер повернул голову, разглядывая еле различимый в утреннем полумраке серый прямоугольник окна. Солнце взойдет чуть позже.

«А, может быть, – плющ на колонне?», – думал он, положив подбородок на колени. – «Такие широкие листья, с тонкими и нежными прожилками. Над ними придётся хорошо потрудиться. И у меня они должны получиться».

Он закрыл глаза, хотя вокруг и без этого было абсолютно темно, и с легкостью нарисовал в своём воображении эту колонну. Где-то недалеко на улице он встретил подобную картину и наверное целых полчаса простоял там, запоминая как струятся живые листья по холодному мрамору.

Мастер переменил позу и подогнул под себя ноги, выпрямив спину. Где-то далеко за окном чьи-то торопливые шаги вспугнули утреннюю тишину. Кто-то куда-то торопился в этот предрассветный час.

«Нет». – Мастер открыл глаза и заметил, что проём окна стал ещё светлее. – «Колонна с плющом – хорошо. Но я хочу движение. Я хочу дать этому жизнь... А может быть – человек? Воин... могучий герой древних сказаний?»

Ноги его затекли, и он поднялся с пола, растирая их. Выпрямившись в полный рост, Мастер заложил руки за спину и с удовольствием потянулся, глубоко выгнув спину.

«Пусть будет воин». – Его глаза стали различать контуры предметов в ещё полутемной комнате. – «С круглым щитом и в шлеме с большими перьями... Поднимать ему руку или нет? И что он будет держать в этой руке? Меч или копьё?»

Но, как ни старался Мастер, рисунок воина не складывался у него в голове. Этот образ был слишком расплывчатым и постоянно менялся, не останавливаясь ни на секунду.

«Не хочу... нет – не хочу, не хочу...»

Первый луч взошедшего солнца наконец-то пробрался в мастерскую, робко вырвал из темноты стол, заваленный каким-то хламом, и упал на одиноко стоящий в центре комнаты грубый верстак. Мастер посмотрел на деревянный брусок в локоть высотой, крепко зажатый в тисках на верстаке. Пылинки плавно кружились в воздухе вокруг него и вспыхивали золотом в солнечном потоке.

«Ребёнок?.. А пусть... пусть это будет ребёнком... Точно – это должно быть маленькой девочкой. Босой маленькой девочкой с большим венком на кудрявой головке... Или же это будут большие листья?»

Мастер поднялся и пошёл к верстаку, осторожно вытягивая руку вперёд.

Кедр из самого Ливана. Безумно дорогая покупка. Надо очень хорошо подумать, прежде чем прикоснуться к нему стамеской.

«А может... может быть – это будет что-нибудь очень необычное?.. Кентавр, например. Взвившийся на дыбы и высоко поднявший свою дубинку».

Мастер прижал обе ладони к бруску, пытаясь догадаться, что же скрывается там, под шершавой поверхностью дерева. И он его увидел. Он почувствовал, что могучая фигура была заключена в этом бруске дерева. Мастер хорошо видел – что и как надо будет убрать, чтобы выпустить на свободу эту заключённую в тонкие грани мощь.

Он улыбнулся, и его правая рука потянулась за инструментом.

– Пигмалио-о-о-он! – завопил женский голос где-то наверху, и рука мастера застыла в воздухе. В комнате сразу потемнело. Или солнце скрылось за тучи, или же кто-то заслонил собою окно мастерской. – Пигмалион, собака, где ты?! Почему тебя никогда нет рядом, когда ты мне нужен?

Кентавр пропал и на верстаке стоял сейчас простой кусок дерева, теплый, но абсолютно безжизненный. Глаза мастера расширились, а руки сжались в кулаки.

– Ты что должен был сделать, паршивец? – продолжал визжать голос. – Я тебе, недоумку, что весь вечер объясняла? О, милостивые боги, за что? За какие-такие грехи вы так жестоко наказываете несчастную Ираиду? У всех мужья как мужья, и только мне досталась эта пучеглазая скотина. Где ты прячешься, выкидыш старой ослицы?!

Пигмалион со всей силы ударил кулаками по верстаку и бросился к выходу, прихватив со стола увесистый молоток на длинной рукоятке.

– Ты опять глазеешь на свою деревяшку в чулане? – падал в мастерскую издалека, словно с небес, противный голос. – Хороший муж давным-давно бы нарезал из неё кучу амулетиков. Ты же знаешь, как хорошо они раскупаются перед храмом Афродиты? Вот подожди, сейчас я спущусь, и если ты там, то я по волоску выщипаю твою козлиную бороденку.

Он бил молотком со всей силы, за три удара вгоняя длинные железные гвозди по самую шляпку в твердое, неподатливое дерево двери. Четыре доски, в два пальца шириной каждая, светлыми полосками легли на дверь мастерской и намертво замуровали её изнутри. Но этого Пигмалиону показалось мало, и он, упираясь босыми пятками в деревянный пол, спиною толкал к двери тяжёлый ящик с железным хламом.

Потом он никак не мог отдышаться, а когда чуть пришёл в себя, то, улыбаясь, повернулся к верстаку. Он наконец-то понял, что же должно получиться из этого дерева и направился к верстаку, подняв с пола молоток и взяв со стола большую стамеску. Крепко зажав инструмент, он приближался к кедру чуть пригнувшись, как убийца подкрадывается к своей жертве. И вдруг почувствовал, – неожиданно для самого себя – он очень хорошо почувствовал, как от его движений забеспокоилось дерево.

Пигмалион перехватил левой рукой и стамеску, и молоток, пряча их за спину, а правой рукою ощупал неровную поверхность.

«Я напугал тебя, извини», – подумал он, словно надеялся, что дерево услышит эти мысли. – «Наверное, это будет очень больно. Потерпи, пожалуйста... Если ты не будешь сейчас мне мешать, то я постараюсь сделать это быстро... Златокудрый Аполлон, помоги мне...»

Переступив ногами чуть поудобнее, Мастер крепко стиснул губами свою черную – с первыми серебряными капельками седины – бороду; и, аккуратно прицелившись стамеской, нанёс первый удар молотком.

 

 

– Я нареку тебя Галатея, – прошептал Пигмалион, перебирая на столе маленькие резцы для тонкой работы. Пол у его ног был усыпан полукруглыми щепками, а на верстаке из куска дерева проступала женская фигурка. – Когда я закончу тебя в мраморе... или в бронзе... тогда ты будешь прекрасна. Ты будешь совершенна и сами боги спустятся со высот Олимпа, чтобы взглянуть на тебя. И тогда... клянусь копытами мудрого Харона, я уже придумал, о чём тогда я их попрошу... Ты будешь другой. Совсем другой. Совсем не похожей на неё.

 

 

Боги мрачно усмехнулись. Пигмалион ещё не знал, насколько они бывают коварными.