Эту историю услышал я от давнего моего знакомого, Александра Николаевича Быкова, пожилого довольно-таки человека со странными глазами. Точнее, выражение его глаз казалось странным: эдакая смесь печали с иронией в одно и то же время. Он и рассказывал так же: что-то трагическое и тут же юмор - тонким лучиком. Напряжение снимать. И с собеседника, и с самого себя. Веко правого глаза заметно приспущено. На виске с этой же стороны небольшой шрам…

Городок Кобрин, известного как бывшее поместье полководца Суворова, расположенный неподалеку от ещё более знаменитого Бреста, только что освобождён от немцев. Вслед за ушедшими дальше войсками вступили в Кобрин фронтовые курсы младших лейтенантов Первого Белорусского фронта. Имели они в своём составе и шестилетнего Сашу, вместе с его родителями. Отец, подполковник, преподаватель курсов, мать, вольнонаёмная. Для любопытных Александр Николаевич уточнял: оказался он в воинской части по счастливой случайности – отцу разрешили взять с собой семью. Когда он учил воевать младших лейтенантов, а мать выдавала и принимала военные карты для этого обучения, Сашка был, что называется, предоставлен самому себе. Представление это случалось довольно разнообразным и всегда интересным…

Страх пережитого под немцами, казалось, чёрными лужами стоял между домами и в душах людей. Рассказывали о том, как полицаи пришли в дом еврейской семьи, мать с пятилетней дочуркой и двенадцатилетним сыном. Мать уже знала зачем – на расстрел. С окаменевшей душой стала наряжать девчушку в лучшее платье… «Зачем? – равнодушно обронил полицай, - Всё равно сгниёт». Другие заржали. Сын обезумел от ужаса. Как это он, сейчас живой, всё видящий, слышащий, дышащий, с мамой вместе… Будет убит, закопан в землю и весь мир окончится. Расстреляли.

Рассказывали, как повесили шестнадцатилетнего мальчишку на базарной площади за украденный у немецкого офицера пистолет… А потом этот пистолет нашёлся – его по пьянке позабыл куда сунул тот офицер. Очень, говорят, переживавший за безвинного. И снова напившийся уже по этому поводу.

В окрестных лесах, словно волки в тайных логовах, скрывались разномастные бандеровцы и какие-то «бульбовцы».

- Пап! А что это за бульбовцы? Ведь бульба это картошка! Картошечники, что ли? – спрашивал Саша.

- Нет, сын. Атамана их так зовут... Или прозвище у него такое – бульба. Вот они и бульбовцы. Та же масть, что и бандеровцы. Такие же гады.

Кто такие бандеровцы Сашка уже знал. Просто было и запомнить: банда – бандит – бандеровец. Существо бородатое, зловещее и опасное. В лесу живущее. Нечто вроде фашиста в чёрной форме и с автоматом, шмайсер который называется. А за поясом гранаты с длинной «немецкой» ручкой… И большой острый преострый нож-штык в ножнах.

Семье подполковника Быкова предоставили небольшой бревенчатый домик в одну комнатёнку с миниатюрной кухонькой. Домик, а точнее хата, стоял левофланговым в ряду похожих на него домов, выстроенных в улицу, на которой жила пани Бармони. Этот замечательный факт стал известен от какого-то парня, спросившего у сашиной мамы: «Где здесь живёт пани Бармони?» Мама этого не знала, но зато прозвучала интересная фамилия: Бармони…

Кроме этой замечательной пани на той же улице жили местные пацаны. С ними дружественные отношения установились не сразу, но всё же наладились. Мальчишки впервые увидели такую диковинку, как сына пана-офицера Красной армии. Присматривались, придирались, принюхивались, раза два подрались и – подружились. Игры в войну, в казаки-разбойники, в чижика, разговоры…

В тот день Петру, лет двенадцати отроку – лидеру уличных пацанов, длинноватого роста белобрысу, понадобилось зачем-то смотаться к своей родственнице и он позвал кто хочет составить ему компанию. Родственница жила неподалеку от города в лесу. Компания набралась человечков четыре-пять с Сашкой в том числе. Нестройной гурьбой и отправились, с Петром во главе. На ногах предводителя нечто, бывшее когда-то сандалиями, выше штанцы, цвета пыли, с вентиляционными дырками, на голове лихой картуз, через плечо самодельный лук и колчан со стрелами. Наконечники стрел – настоящие, но пустотелые, пули…

Улица находилась на самой окраине города, постепенно переходила в грунтовую тропу вдоль опушки леса, а затем тропа углублялась и в сам лес. Но не далеко – метров на двести-триста. По обе стороны тропы, отгораживая её от остального мира, стояли плотной массой стволы сосен. Их кроны, перешёптываясь между собой щётками веток, смотрели сверху вниз на горстку ребятишек. И Сашке казалось – не дружелюбно смотрят. Он впервые шёл по такому лесу и впервые видел его. На сашкином коротеньком вечишке леса вообще не попадалось. Всё больше степи да рощицы. А если и лес, то только вдоль железной дороги, да и тот вырубленный и спиленный на сотни метров от неё – немцы опасались партизанских засад и мин. Жёлтые кругляши свежих пней, трава между ними и что-то серо-зелёное вдали – вот и все представления Сашки о лесах. Сейчас что-то зловещее чудилось ему скрытым за суровым частоколом леса. Здесь же и бандеровцы где-то прячутся со своими гранами и ножами… Но рядом весёлые товарищи – они ничего не боятся. Он с ними и они с ним, вместе не страшно.

Вскоре из-за стенки деревьев выглянула хата родственницы петькиной. Вошли гурьбой. Петька занялся разговором с приветливого вида женщиной. Саша разглядывал комнату. Ничего особенного: печь, полки, скамьи, иконы в углу… Под иконами на табуретке…молодой красноармеец, скорее парень, в гимнастёрке, галифе, сапогах кирзовых начищенных… Погон нет почему-то. Только тёмные следы от них на выгоревшем фоне. Сашка заулыбался: солдат – свой человек. На душе потеплело.

Парень бегло глянул на ребятишек, продолжил сосредоточенно заниматься своим делом. Чистил автомат. Не наш пепеша. Немецкий. Детали разложены на столе, рожок там же, блестят патроны до упора… Шомпол с тряпицей, насквозь чёрной от копоти… Видать, недавно стрелял и много стрелял. Парень снял испачканную тряпицу, намотал другую. Опять посмотрел на пацанов, прищурился, подмигнул Сашке голубым глазом:

- Ты що, хлопец, такий малэнький?

- Та вин ще не дорос! – ответил Петро.

- Ну, хай ему – пусть растёт, пока есть куда, - ввинтил шомпол в дуло ствола.

Сашка молча наблюдал. Несколько раз прочистив дуло шомполом, вояка без погонный счёл процедуру чистки оружия оконченной. Собрал все его части воедино, вставил рожок, прямой, как у всех «шмайсеров», прихлопнул его ладонью. Положил автомат на стол. Опять посмотрел на Сашу. Более внимательно.

- Эй, Петро! А что это за хлопец? Откудова оно взялося? Я вас усих знаю, а энтого в первый раз вижу. Хто-то народил на днях? – засмеялся.

- Та ни. Нэ народив. Це сын пана подполковника.

- Якого пана полковника? – насторожился автоматчик.

- Та ты ж знаешь! Они коло пани Бармони теперь живут. Тётка Горпына втикла з нимцами, а их в её хату… Як красные курсы прийшлы – так и живуть там.

Парень положил руку на автомат.

- Сын полковника, гутаришь?.. А ну подойди до мэнэ, малец, - поманил Сашку.

- Не полковника, а подполковника, - возразил Сашка. Подошёл.

- Один хер! Хучь полковник, хучь подполковник – одна красная сволота – хмуро отрезал парень. Глаза его сощурились, острыми зрачками впились в сашкино лицо. Помолчал несколько минут. - Очень ты на братишку мово рожей своей похож, младшенького… Помер он в тридцать третьем… От голода… Это вы, москали кацапы его уморили… А ты вот живэшь! Шлёпнуть бы тебя, пащёнок!

Правая рука парня судорожно охватила автомат, приподняла его, левой сгрёб рубашонку на сашкиной груди, рванул… Петька испуганно попятился к двери. Сашка сжался от страха.

- Тю на тэбэ! Сказывся ты, Грицько, что ли? За что мальца-то? Он же не виноватый ни в чём! Экий храбрый с малэнькими воевать. Сами со своим Бульбой заховалысь в лесу як цюцики… А ну оставь мальца! – вдруг вступилась хозяйка хаты, только что шуровавшая что-то ухватом в печи. Встала, руки в боки – сама могучая гроза в юбке до пола.

Парень медленно разжал пальцы, оттолкнул Сашу, брякнул об столешницу автомат.

- Ладно… Живи, сучий сын… Очень уж ты на братишку… Уйди с глаз долой.

Сашка бы и рад уйти, да ноги приросли к полу – не сдвинуться. Петька дёрнул за рукав:

- Тикай, хлопец, пока цел!

 

Вечер медленно переходил в ночь. Лесная тропа мрачнела с каждой минутой всё больше и больше. Сосны стояли угрюмо. Затаились кусты…

Шли молча. Сашка не очень понял, что произошло. Только страшно. И не понятно. Почему он какой-то пащёнок… Чем виноват?..

- А ты сдрейфил, Сашка, - ехидно сказал Петька, - сдрейфил-сдрейфил.

- И ничего я не сдрейфил! Чего пугаться-то?

- Чего-чего… Да если бы не тётка Параска шлёпнул бы тебя Грицько за милую душу. И всё. И не нашли бы тебя. Никто же не знает, что ты с нами пошёл в лес. Пропал бы хлопец с концами!.. Признайся лучше – душа-то в пятках?

- Ничего и не в пятках! Нечего ей там делать…

- Нет, есть чего! Нет - струсил! Нет злякався! Небось и описался со страху! – вразнобой загалдели спутники, задразнили высунутыми языками.

- А вот и нет! Вот и нет! – огрызался Сашка.

- А докажи! Докажи, что не злякався! – корчили рожи, скакали как черти.

- А вот и докажу!

- А чем докажешь?

- Да чем хотите!

- Вставай тогда возле… Вон той сосны, - Петька указал на толстенный ствол старой сосны, стоявшей чуть отдельно от других.

- Ну и чего? Ну и встану, - Саша подошёл к дереву, прижался к нему спиной. Чего такого задумали? Что будут делать?

Петро встал напротив метрах в десяти. Оглядел Сашку с головы до ног. Усмехнулся. На спеша снял с плеча лук… Достал стрелу…Наложил на тетиву… Поднял левую руку на уровень сашкиной головы… Из можжевельника лук. Самодельный, но это не имеет никакого значения – упругая древесина во всяком случае способна мощно распрямляться и посылать стрелу в какую угодно цель. Целью на этот раз был Сашка… В ещё не прошедшем шоке он не вполне чётко соображал: надо бежать, а не стоять чушкой вкопанной. Но не может же Петя в него выстрелить из своего лука. Петина рука не дрогнула. Стрела ударила над правой бровью, скользнув по виску… Кровь залила глаз. Но боли Саша, кажется, даже не почувствовал… Вопль восторга донёсся со стороны зрителей. Все бросились к Саше:

- Здорово метко! Чуть не в глаз! А крови-то!..

В таком виде Саша домой и пришёл, точнее сказать явил себя. Левая часть лица белая, правая красная. Рубашка в потёках и пятнах. Лицо растерянное и ждущее – попадёт вне всяких сомнений. Попало. Саше непосредственно на месте, его «друзьям» пока заочно. Кровь смыли, рубашку в стирку, голову перебинтовали. Вид получился геройский – раненый боец, да и только. Саша был доволен. Однако что же делать завтра? Не только играть, но даже встречаться и разговаривать с прежними «дружками» отныне запрещено навсегда и даже дольше. Ничего, может быть как-нибудь наладится. Утомлённый приключениями дня прошедшего, забинтованный Саша быстро уснул…

 

Утро в Кобрине обычно начиналось с песен. Солдатский строй, куда бы ни шёл ритмичным шагом, обойтись без песен не мог и не обходился. «Белоруссия родная, Украина золотая…», «Нерушимой стеной, обороной стальной…» «Дальневосточная, опора прочная…» Каждый взвод пел свою любимую и всё вместе звучало очень эффектно… Но в то утро улицу потряс душераздирающий женский визг и вой. Так получилось, что Сашка, разбуженный невероятными звуками, выскочил из домика на крыльцо первым и замер на нём. Возле дверей соседнего дома, где квартировался майор Славин, сослуживец отца, лежал на земле сам майор. В полной военной форме. Только вместо головы…

Когда соседку, хозяйку дома, успокоили, то узнали. Ночью, уже заполночь, постучали в дверь. Хозяйка подошла к ней: «Кто там? Что надо?» Из-за двери: «Товарищ майор Славин здесь живёт?» «Ну, здесь. А что надо-то?» «Его срочно вызывают в штаб полка! Очень срочно!» Ну, дело военное. Майор проснулся, поворчал, быстро оделся и вышел… Всё было тихо. А утром… Окровавленный топор валялся рядом с трупом. Видимо, Славина, как только он вышел, ударили им по голове – развалили надвое… И крикнуть не успел майор.

С крыльца Сашку снял отец. Самостоятельно сын передвигаться не мог – впал в столбняк от ужаса. Его утешили: «Война есть война и на ней обязательно есть убитые. Ты же сын военного, офицера. То есть, и ты вроде как бы военный сын – значит, ко всему относись спокойно».

Отец засобирался на службу. Сашка – в свой «штаб» - он у него находился под другим крыльцом, парадным – не во двор, а на улицу. Имел отдельную дверь-выход. Под крыльцом скрывалось от посторонних глаз сашуткино оружие: разряженная граната, обойма с холостыми патронами, ствол автомата баз приклада и металлическая лента от немецкого пулемёта… Странное дело! Эта лента валялась возле крыльца! Кто посмел?.. На месте ли остальное? Сашка отодвинул в сторону дощечку, висевшую на одном гвозде сверху, заглянул… Вместо оружия какой-то ящик…Проводочки на ящике… Вчера его не было… Многоопытные отцы, зная о прорве любопытства своих чад, на всякий случай кое-чему их научили. Тому, например, что есть в природе войны такие штучки – минами называются, – их лучше не трогать совсем и за проводочки не дёргать ни в коем случае… А что, если это мина и есть?..

Предупреждённый, отец обошёл дом с другого крыльца. Сел на корточки перед парадным, посмотрел…

- Что же… Вызывать сапёров надо. Мина. Если бы кто-то из нас встал на это крыльцо…Спасибо, сын! Только из-за тебя живы и остались. Дай-ка я тебя расцелую.

Сашка взлетел на руках отца, поцелован в обе щеки. Разулыбался от уха до уха, скрытых повязкой. Встав на землю, оглянулся. Кто-то топал сапогами мимо. Парень в широком плаще. Под ним красноармейские брюки-галифе, начищенные сапоги, лицо... Голубые глаза с прищуром косятся на офицера… Да это же…

- Папка! Это он! Он! Бандеро… Бульбовец это!

- Какой бульбовец?

Парень распахнул плащ. Рванул на плече ремень автомата. «Шмайсер»!

- Папка!!

Отец выхватил из кобуры свой ТТ чуть быстрее. Бульбовец вскинул чёрный ствол. Нажать на спуск вовремя не успел. Два выстрела пистолета - две пули в грудь. Короткая очередь взрыла землю у ног. Выронил автомат. Опал на колени. Завалился на спину… Глаза закатились под лоб, глянули в небо. Потом на Сашку… Замерли. Шевельнулись губы: «Живи… Братишка».

 

Александр Николаевич медленно погладил пальцем шрам возле правого глаза. Усмехнулся: «Шрам украшает мужчину»… Сколько лет прошло, а так и осталась памятка – украшение мужика. Чуток промедли отец с пистолетом – не слыхать бы тебе моей истории…Уложил бы нас тот бульбовец. Ведь наверняка и майору голову размозжил, и мину подложил тоже он. А потом пошёл проверить почему не взорвалась – отец же всегда выходил именно с этого крыльца…Наводка была верной. У бандюг связи с местными были очень чётко поставлены. Кто-то аккуратно доносил про всё, что в городе происходит и кто где квартирует. И без того Петьки. Кто?.. Да хотя бы та же пани Бармони. Её вскоре смершевцы арестовали… Как вспомню, всё думаю: почему бандит так сказал – «живи братишка»?.. Приказал «долго жить»?.. «Попрощался»? Вежливый какой… А может быть, в предсмертном тумане я ему показался его младшим братишкой?.. Ведь похожим признал – почему и не убил…Я бы просто пропал без вести неведомо куда – я же не сказал никому куда и с кем оправился… Вот что ни говори, а мне теперь жалко того парня: меня пощадил, а сам от руки отца моего... Подумаем с головой: умерли все его близкие от голода на Украине. Там и до сих пор верят, что весь тот ужас организовали «москали». А тут война, немцы прут почём зря на тех же «кацапов» - есть шанс отплатить за своих и за всё. Вот и мстил. До конца своего. Вот и выдавил: «Живи, братишка». Кто же знал в то время, как сегодня всё обернётся…