Дорогой читатель! Предлагаю послушать Городскую Историю, экспериментальное повествование в жанре фэнтези. Для того чтобы отойти от «штампованных» образов светлых рыцарей, безукоризненно мрачных чудовищ и обворожительных фей я использую контрэстетику стим-панка.

Стим-панк развился из сильно сдавшего в последнее время кибер-панка. «Виртуальные» темы так бородаты, что пора их оставить в покое – пускай отдыхают. Стим предлагает кое-что новенькое, по сути, – альтернативную историю Человека и Техники, их борьбы и гибридизации. Не электроника, а механика! Не компьютер, а механический арифмометр! Не дизельный двигатель, а паровая турбина! Не самолет, а дирижабль! Не клавиатура, а коробка передач! Стим оживляет технологический хлам, которым усыпан путь человечества.

Одним из шедевров стим-панка – об этом мало кто знает! - является фильм «КинДзаДза», который лично мной очень любим. В литературе стим-панк представлен совместными работами Брюса Стерлинга и Уильяма Гибсона, а также Пола ди Филиппо.

Городская История посвящается всем чудакам, фрикам, странным людям, их друзьям и близким, а также Их Величеству Шизоидной Психопатии – золотухе ума.

С уважением,

Гремлин.

P.S. В тексте использованы концевые сноски.

 

 

Пароводяная машина просыпается…

Открывается первый клапан: воздух со свистом врывается в медное чрево парового котла; его сумрачные недра вскипают змеящимися бликами. Котел кишит слепыми рептилиями, источающими густую слизь… Саламандры ворочаются, подставляя бока струям свежего воздуха, щёлкают челюстями и восторженно шипят. Когда воздуха становится достаточно, слизь рептилий возгорается… Саламандры покрываются клочьями ревущего пламени!

Открывается второй клапан: в котел с пылающими саламандрами подается вода… Огонь ящериц настолько яростен, что не проходит и мгновения, как вода обращается в пар.

Открывается третий клапан: пар подается в поршневые цилиндры. Поршни с ритмичным топотом падают и поднимаются, качают коленчатый вал, оживляющий широкие колеса…

Машина Шарки обрастает щетиной паровых струй, вырывающихся из дюжины выхлопных труб… трогается с места и быстро набирает скорость.

Машина Шарки – шедевр стим-дизайна: ведущие колеса закрыты никелированными дисками. В дисках прорезаны концентрические щели, сбегающиеся к центру колеса. Стороннему наблюдателю может показаться, что колеса, вращаясь, всасывают его взгляд, а за ним и сами глаза… Колеса Шарки могут быть орудием гипноза! Над ведущими колесами поднимаются заросли выхлопных труб: все они разного диаметра и длины - прямые, изогнутые, крученые, гладкие как ртуть, покрытые резьбой, со свистками и без таковых. Связка выхлопных труб скошена назад, придавая машине лихой вид, родственный встречному ветру, падению со сложенными крыльями и скорости.

Третье - Рулевое Колесо выдается вперед на хромированной вилке, могучей и длинной как турнирное копьё. Рулевое Колесо закрыто дисками с одной единственной прорезью - экраном, в котором мелькает вращающееся колесо, разрисованное пёстрыми картинками… При быстром движении картинки сливаются в мультфильм: свирепый носорог, опустив тяжелую голову, атакует дорогу.

Над рулем бледнеет сосредоточенное лицо Шарки.

Внешность этого человека полностью оправдывает необычное прозвище. Кажется, что между широкополой шляпой и слоями бардового шарфа, сдавленного воротником пальто, кривится акулья морда. Взгляд Шарки вызывает привкус свинца и ощущение хирургического присутствия в душе. Тяжелый каприз, искривляющий линию его губ, заставит присесть быка.

Шарки – жандарм славного города Калечина, буква его закона, шагнувшая из кодекса под стальное журчание наручников.

Кондоминиум*, нанявший Шарки, снарядил его всеми необходимыми, старательно подогнанными продолжениями воли – машиной, стробоскопом и заводным револьвером.

Заводной бюндель-револьвер* имеет не один ствол, а целую связку стволов, которая вращается на пружинно-заводном приводе. В процессе вращения стволы разряжаются по очереди, один за другим. Отличное орудие для любителей пострелять очередями. Можно разрядить все стволы одновременно, но берегите руку: отдача выстрела – огнедышащего хора двенадцати стволов – опасное испытание для костей. Если вы не атлет, то перелом запястья гарантирован…

Стробоскоп – мощный прожектор, которым подсвечивается ослепительно белый, покрытый концентрическими линиями гипнотический диск. Свет прожектора излучается со специально рассчитанной частотой, повторяющей сердцебиение эмбриона. С помощью стробоскопа гипнотизируются убийцы, грабители, налетчики и прочие лиходеи – им внушается эмбриональная, непреодолимая зависимость от задержавшего их жандарма. Со временем успешный жандарм обрастает свитой подобострастных рабов-стробов, которые бродят вокруг его дома, спят возле его дверей и под проливным дождём на крыше; преследуют его по пятам, одеваются в его обноски, питаются его объедками. Присутствие хозяина становится единственной причиной жить. Стробы не удаляются от хозяина дальше, чем звук его голоса*.

Жизнь револьвера и стробоскопа диктуется жандармом, а все его побуждения (по крайней мере, на сегодня) – заметкой в «Калечинском Сплетнике»*. Газета, свернутая в рулон, торчит из кармана Шарки. Вот что в ней написано:

 

В квартале Банкротов совершено новое убийство. На этот раз жертвой стал профессор криптозоологии* доктор Арчибальд Алоиз – порядочный гражданин, ученый, покинувший кафедру после надуманного обвинения в шарлатанстве. Осведомители, близкие к жандармерии, докладывают, что новое убийство похоже на все предшествовавшие ему: жертва поражена неизвестным ядом. Берегитесь. Убийца всё ещё на свободе!

 

Шарки выезжает на Каменный Луг – центральную площадь Калечина. Колеса пароводяной машины стучат по сухой брусчатке – дробно и приветственно. Площадь отвечает многоголосым урчанием Биржи, запахами водорослей и свежей рыбы, бликами витражных окон, сверкающими фалангами флюгеров, столбами копоти, поднимающимися из печных труб. Площадь оплетена сетью паропровода – грандиозного сооружения, согревающего городские кварталы. В паропроводных трубах проносится что-то тяжелое… Высокое давление пара толкает контейнеры с почтовой корреспонденцией. Помимо обычных функций, паропровод действует как средство связи.

Над головой Шарки ворочаются торговые дирижабли – неторопливые гиганты, мастодонты техно-фауны. Бока кораблей покрыты декоративной плесенью, выращенной за считанные часы на специальных трафаретах, - флора дирижаблей имеет вид букв и надписей, содержащих сведения о предлагаемом товаре, а также дерзкую рекламу и разоблачения конкурентов… Попадая в тень, плесень излучает люминесцентное сияние. Товар спускается к покупателям прямо из гондол воздушных кораблей, - купцы торгуют, не касаясь земли.

Шарки перегибается через руль и презрительно сплевывает на брусчатку. Ему понятны причины столь экстравагантной торговли: купцы торгуют с дирижаблей для того, чтобы избежать уплаты торговых пошлин, взимаемых с каждого торгового места, расположенного на земле. Торговцы отвернули денежный ручей от городской казны… Гул Биржи заполз в пустые карманы Шарки и возвратился победным эхом: жандарм жил в долг три месяца подряд – ровно столько длилась просрочка выплаты довольствия.

Именно финансовые затруднения загнали его в услужение мажордому6 Хаспи. В память жандарма заглянуло сморщенное личико, обрамленное клочьями седеющих волос. Жесткие бакенбарды торчат, как у рассерженного кота. Нос, покрытый сальными бликами. Губы, поджатые с подозрением ко всему, что видят глаза и слышат уши…

- Третье убийство за месяц! Немедленно остановите это! – Визг Хаспи гуляет по каменному колодцу, образованному стенами многоэтажных домов. В крохотных окнах, рассыпанных по стенам как ласточкины гнезда, маячат хмурые лица - все до единого повторяют облик Хаспи и не удивительно: жильцы приходятся ему родственниками.

Мажордом ковыляет к Шарки на кривых ножках, стучит узловатой тростью и, поравнявшись с жандармом, взыскательно заглядывает ему в глаза. Этот жест даётся с трудом, так как Шарки выше своего визави ровно наполовину.

- Вы жандарм или фонарный столб? – продолжает Хаспи. – Может, Вы копилка для моих денег? Повернитесь-ка, милейший, нет ли у Вас щели между лопаток…

Под одобрительные возгласы родни Хаспи протягивает трость, пытаясь развернуть Шарки, чтобы осмотреть его спину.

- Я жандарм, - терпеливо отвечает Шарки, отстраняясь от трости. Кобура с револьвером тяжелеет от огненно-свинцовой эрекции.

- Неужели? – Хаспи поднимает брови с притворным недоумением. – Если Вы жандарм, то не завалялась ли в Вашем саквояже голова убийцы?

- Эти случаи с убийствами чрезвычайно запутанные, - сдержанно отвечает Шарки. – Жертвы никак не связаны между собой, ничего общего… Если, конечно, забыть про то, что все они были хоббитами.

- Да! – Восклицает Хаспи. – Всегда помните об этом! Помните об этом так же хорошо, как о дне зарплаты. Я не потерплю издевательств над моим народом!!!

«Это геноцид!» – выкрикнул кто-то из жильцов. «Геноцид! – поддержали его остальные. - Куда смотрят власти? Дармоеды!». Над головой Шарки грянул оловянный грохот: жильцы извлекли из кухонной утвари чашки, ложки, сковороды и стучали ими, выражая гневный протест. В небе метались встревоженные птицы.

Хаспи осторожно поманил жандарма к себе и когда тот, склонившись, послушно подставил ухо, прошептал:

- Не смейте возвращаться с пустыми руками. Ступайте, делайте свое дело, ловите ублюдка.

Хоббит залез в карманы жандарма, уронил в них шоколадные плитки и брезгливо одернул руки. Таким жестом поправляют обгаженные штаны.

- Это аванс, - прошипел Хаспи. – Чтобы руки не дрожали.

Шарки удалился, вынашивая зародыш конфликта – свинцовый сплав обиды, невысказанных возражений, мести, выстрелов, быстрых ног, удирающих из пылающих жилищ, и распахнутых сундуков с хоббитанским добром…

Шарки отвлекается от воспоминаний: среди домов, окружающих Каменный Луг, открылся затененный проход – устье длинной, населенной тенями, крысами и дурными слухами улицы. Её имя – Мокрый Кларнет. Путь Шарки лежит туда.

Жандарм разворачивает паровую машину и покидает площадь. Как только он пропадает из виду, толпа покупателей и зевак выплевывает чудовищ – они буквально выдернуты из толчеи незримыми нитями, привязанными к машине Шарки. Лохмотья одежды, давно потерявшей цвет, свисают с их неуклюжих тел косматыми лоскутами. В прорехах мелькают босые ноги, покрытые грязью и струпьями. Спутанные волосы облипают костистые лица, воспламененные лихорадкой взоров, преследующих Шарки. Это стробы жандарма, безвольные рабы, склонившиеся перед его гипнотической властью. Последний строб подволакивает ногу… Сломана голень, но он всё равно бежит!

Люди опасливо расступаются перед стробами, уступая им дорогу, кто-то выставляет пальцы «козой», оберегая себя от таинственных чар, дети начинают плакать, собаки рвутся с цепей… Шарки ухмыляется и давит на газ; машина съезжает с брусчатки на деревянный настил, выложенный вдоль бульвара Мокрый Кларнет. Кажется, что настил сколочен из гнилых гробов – меж досок зияют щели, дерево изъедено жуками до сходства с больной кожей, покрытой широкими порами, тут и там желтеет мохнатая плесень. По сторонам возвышаются дома – угрюмые постройки, возведенные в разное время без общего архитектурного замысла; прошедшие естественный отбор городской среды – пожары, наводнения, взрывы машин, обрушение и снос. Все они необитаемы. Это разоренные мавзолеи: пустые окна, двери, сорванные с петель, сквозняки, вонь экскрементов, обломки мебели, сваленные возле покинутых жилищ, детские игрушки, втоптанные в грязь. Воздух густ и мутен, солнце подсвечивает его как немытый аквариум.

Бульвар похож на зубной ряд, выгнивший до корней… И всё же он живой! Отовсюду доносится человеческая речь, крики, смех; лай собак, разноголосица птиц, хлопанье дверей и ставень. Кажется, что бульвар населен домовыми, призраками людей и духами животных…

…Шарки бьет по тормозам - на его пути зловонным ливнем извергаются нечистоты. Липкая жижа брызжет на стены домов. Жандарм поднимает голову и предупредительно кричит:

- Закон приехал! Требую почтения!

Поток внезапно иссяк.

Над головой Шарки притаилось удивительное зрелище.

Стены пустующих домов соединены густой сетью распорок, галерей, веревочных лестниц и тросов, кое-где висят якорные цепи. На этой рукотворной паутине покачиваются ветхие лачуги, собранные из пёстрого мусора – архитектурный бред, воплотившийся на свалке. Среди лачуг по веревкам, шатким доскам, деревянным балкам снуют обитатели висячей деревни. Жилища раскачиваются на разных уровнях – одни выше, другие ниже; паутина достаточно густа для этого. Шарки заметил, что нечистоты сливались из огромного короба, сложенного из бумаги, фольги и досок, перевязанного для прочности проволокой… Изнутри доносилось кудахтанье кур и утробный лай собак мясной породы. Сомнений не было: жандарм едва не оказался под отбросами со скотного двора!

Висячая деревня, более известная как Квартал Банкротов, служила пристанищем обездоленным людям, расставшимся с прежней жизнью после внезапного увеличения ставок по налогу на землю. Спасение от долговых ям напоминало паническое бегство: люди покинули свои жилища, и переместились в воздух!

За кормой пароводяной машины показались стробы. Чудовища подкрались к луже отбросов и занялись поисками съестного. Шарки поднес к лицу ладони, сложенные рупором, и грозно выкрикнул:

- Эй, наверху! Старосту ко мне!

- Я здесь сударь, - отозвался тощий старик, кутавшийся в плащ из птичьих перьев. – Моё почтение.

- Говори: где убит доктор Алоиз? Хочу осмотреть место гнусного злодеяния.

- Здесь говорят деньги и шоколад, сударь, - вкрадчиво напомнил староста.

- Небольшое замечание, - Шарки поднимает заводной револьвер и дает очередь по ближайшей лачуге. Строение рассыпается как карточный домик. – Здесь говорят не только деньги и шоколад, но и стволы, причём последние убедительнее. Повторяю вопрос: где убит доктор Алоиз?

Староста поднял одну из рук, которыми прикрывал голову от обломков, и указал, куда надо ехать.

…Смерть настигла доктора в грязном переулке, перегороженном баррикадами из железных кроватей и пружинных матрацев. Среди ржавых остовов пробивались заросли крапивы. Шарки остановил машину и спешился. Под ногами перекатывались пустые пузырьки из-под микстур, блестели обломки хирургических инструментов, желтели обрывки бинтов. Воздух пропитан запахами карболки, мочи, крысиного кала и болезни. Когда-то здесь была муниципальная больница.

Жандарм проклял налоговую политику на модном - мордорском7 наречии, подтянул перчатки и начал путешествие среди железных кроватей…

- Блаженный Король*! – вырвалось у Шарки, как только ему открылся тупик переулка.

 

 

…Вдоль сырых стен росла крапива. Флюиды недугов, сочившиеся из больничных палат, питали эти мрачные травы: черные, тяжелые, нездорово крупные листья поднимались высоко над головой. В том месте, где было найдено тело убитого, белел его контур, обведенный мелом. Похоже, доктор встретил смерть, вытянувшись по стойке «смирно» – ноги прямы, руки опущены по швам. К этому зрелищу жандарм был готов; более того, он искал его. Однако переулок приготовил ему тревожный сюрприз: на место убийства Шарки прибыл вторым.

Над меловым рисунком возвышался незнакомец: величественная фигура, скрытая плащом, торжественная осанка, жёсткая, как мороз, аура силы. Плащ выглядит так, словно соткан из нитей накала – электрическое пятно, режущее глаза. Щель капюшона и прорези для рук затоплены чернильными тенями. Сами руки, словно прорези в пейзаже - пятиконечные черные дыры, выходящие в беззвездную ночь. Непонятно, из чего сделаны перчатки, но они поглощают свет, проникающий в переулок.

- А ну-ка, дружище, сними капюшон, - проговорил Шарки, сложив дрожащие руки за спиной. – Ну просто сил нет, как хочу познакомиться…

Слова застряли у жандарма в горле: переулок внезапно потерял глубину, схлопнулся в двумерную картинку и врезался в глаза, как таран. Незнакомец оказался перед самым носом Шарки, не сделав и шагу навстречу.

…Из глубин капюшона истекал космический ветер, тихий и интригующий, как шепот сквозняка под кроватью. Шарки вспомнил детское испытание храбрости, побуждающее просунуть руку под кровать - в неизвестность, населенную зубастыми химерами воображения…

Жандарм подул на пальцы, зажмурился и, задержав дыхание, опустил руку в капюшон…

Пусто.

Выдох-вдох, - рука опускается по локоть.

Пусто.

Шарки, сгорая от любопытства, приправленного азартом, содрогаясь от страха, борясь с позывами мочевого пузыря, погружается в глубины капюшона по самое плечо.

Пусто!

Шарки понимает, что не может остановиться, и еще чувствует, что у него стоит – ну прямо как в ранней молодости… За рукой следует голова, а за ней и плечи. Чуть позже к ним присоединяются ноги.

Шарки осматривается. Изнутри капюшон выглядит как тесная пещера, убегающая вперед насколько хватает глаз. Шарки осторожно проникает в неё. Несколько минут спустя он ползёт, как дождевой червь, боясь даже думать о возвращении – для этого необходимо изменить положение тела, то есть совершить поступок, невозможный в обжимающем тоннеле. Лаз сокращается, как могучий сфинктер, продавливая жандарма дальше и дальше. Еще чуть-чуть и движение стало причинять боль, трение сделалось невыносимым и одежда Шарки лопнула по швам. Сдавленный и беспомощный, он натужно захрипел, прощаясь с остатками воздуха. На стенах тоннеля проступают багряные кольца, пульсирующие в такт замирающему дыханию. За ними появляется спасительная слизь – медлительные капли, сливающиеся в скользкий кокон. Трение исчезает, и Шарки продолжает движение. Теперь он скользит по тоннелю, как вагинальная свеча – всепроницающий, обтекаемый и гладкий. «Блаженный Король! – изумляется Шарки. – Я ползу по влагалищу!»

- Ошибаешься, дружок, - отвечают ему его же губы. – Ты ползешь по слюнному протоку пещерного паука. Ты увяз в самом отвратительном и гибельном месте, какое можно найти под Луной.

Шарки не помнит своего возвращения. Всё оно отражено в зеркале испуганных зрачков.

…Капюшон разверзся, и жандарм вывалился на улицу, как осклизлый дымящийся экскремент. В лицо, парализованное шоком, уставилась черная дыра – червоточина, прогнившая в пятне электрического света, сальный вход и выход жандарма Шарки.

Ткань капюшона покрылась дрожащими волнами, когда наружу вырвался воздух, нагнетенный вторжением дерзкого пришельца. Ну и вонь! Все сортиры города дышали в лицо жандарму. Зловоние истекало с характерным звуком, который внезапно перешел в торжествующий клекот насекомого…

Шарки понял, что хочет вычеркнуть Это из жизни навсегда.

- Сдохни, тварь! – провизжал жандарм, вырывая револьвер из кобуры.

Чудовище развернулось, хлопая полами плаща, бесшумно прыгнуло на стену и прилипло к ней… Под плащом угадывались очертания тела, которое могло принадлежать любой из дюжины ядовитых тварей – хитиновая прочность, гноеточивая гибкость, змеиные извивы, пропорции человека плюс сила скарабея. Всё это утонуло в моргающих вспышках: в руке жандарма горел огненный цветок, распускающийся с частотой птичьего пульса. Револьверные стволы, вращаясь, меняли друг друга на наковальне курка. Пули выстреливались очередью. Жандарм победоносно скалился сквозь тюль порохового дыма…

Стрельба прекратилась внезапно. Пружина револьвера все еще вращала стволы, опускала и взводила курок, но пистолет был уже разряжен. Густой дым струился из его пустых стволов. В воздухе кружились клочья пыжей.

Чудовище отделилось от стены, выщербленной пулями, и начало падение – планирующий спуск осеннего листа. Соприкоснувшись с землей, складки плаща стали опадать… Секунда, и плащ распластан: посреди переулка горит электрическая лужа. Одежда оказалась пустой! Ни одного намека на тело…

Шарки откинул стволы револьвера, вытряхнул пустые гильзы и перезарядил пистолет. Его челюсть мелко дрожала, на ресницах блестели слезы. Зрелище пустой одежды насиловало – по свежим ранам от всего того, что ему предшествовало. Где, черт возьми, тело?! Шарки чувствовал себя поруганным и не отомщённым.

…Мягкий шлепок по деревянному настилу. Жандарм подскочил, как испуганный кот, и обернулся на звук. Возле распластанного плаща лежала рука, затянутая в светопоглощающую перчатку. На глазах у Шарки рядом с ней упала вторая. Руки дрожали с рассерженным шипением, пальцы извивались, как черные шланги. Казалось, они вот-вот лопнут, выпуская наружу гроздья змеиных глаз.

- Попался, ублюдок! – торжествующе воскликнул Шарки и бросился к оторванным рукам…

В рукавах жандарма были спрятаны бандерильи* – стальные рапиры длинной не больше локтя. Они шли в дело перед стробированием: преступник прикалывался ими к стене, полу, дереву или потолку, то есть оказывался обездвижен и уязвим для гипнотических атак. Шарки владел бандерильями так хорошо, что мог выйти из тройного сальто и тут же, одним движением пришпилить ими бабочку. Жандарм на бегу выхватил клинки и занес их над головой. Поравнявшись с чудовищными конечностями, он обрушил на них своё оружие…

Рапиры изогнулись стальными дугами, металл разочарованно простонал: руки куда-то исчезли… Присмотревшись, Шарки заметил, как они стекают в широкие щели деревянного настила… Костистые, жесткие кисти перешли в диффузное состояние – ручьи прогорклого черного жира, сочившегося на землю. Жандарм взвыл от ранений чести и бессильной ярости.

В завалы мусора за его спиной ворвалось ураганное движение. Несколько кроватей были подброшены в воздух… Казалось, сквозь железную свалку несется паровоз. Через несколько мгновений в переулок ворвались стробы. Подбежав к жандарму, они набросились на электрический плащ, как собаки на старый ботинок, избивая его подобранными по дороге скальпелями, обломками хирургических пил и молотками для рауш-наркоза*. В воздухе воцарилось утробное рычание, аккомпанированное стуком ударов.

- Прекратить! – приказал Шарки, просовывая пальцы под настил. – Помогите раздвинуть доски, мне нужно задержать преступника. То есть, его руки… - Шарки чувствовал себя дураком. – Короче, то, что осталось от ублюдка…

Стробы бросили своё занятие и встали перед жандармом. Тот ожесточенно ковырял прогнившие доски, то и дело заглядывая в щели между ними.

- Чего стоите как вкопанные?! – негодовал Шарки.

Вскочив на ноги, он несколько раз ударил ближайшего строба в лицо. Из разбитого носа плеснула кровь. Строб, не обращая внимания, заворожено смотрел за спину Шарки.

Ах, если бы тот обернулся… Пустой плащ вспучился, словно надувной шар, и поднялся над землей. Ткань клубилась, как шёлк под водой. Под одеянием проступили очертания тела. Моргнув, открылся черный провал, маскирующий неведомое лицо, – горловина мешка, скрывающего кошмары. Чудовищная фигура поднималась во весь рост, вытягивалась, потрескивая суставами и сочленениями – слишком многочисленными для твари подлунного мира. Это было как рождение стрекозы: омерзительные рывки, кручение, вздрагивание и мертвые паузы. С последним рывком из-под настила появились руки: чёрный жир выплеснулся из щелей и, приняв в воздухе нужную форму, загустел.

…Шарки не хватило мгновения для того, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Чудовище сомкнуло пальцы на его горле и, увлекая жандарма за собой, взметнулось в воздух. Выглядело это как старт ракеты: хлопанье плаща и бешеная скорость, вертикальные росчерки пуговиц, пряжек и лычек.

Стробы, раскачиваясь на пятках, истекали непослушной слюной и безучастно смотрели вверх. Перед ними искрилась электрическая дуга, замершая молния: чудовище непостижимым образом вытянулось или встало на громадные ходули, его туловище и руки маячили высоко над крышами домов, на фоне задымленного неба, а ноги покоились на земле. Фигурка жандарма – крохотная с земли – казалась скомканной тряпичной куклой. Её охватили корчи, когда бездонный провал, зиявший в капюшоне чудовища, медленно всосал голову Шарки…

Стробы печально вздохнули. Бандерильи выпали из рук хозяина и, кувыркаясь, устремились к земле. Крапива скрыла звук их падения.

 

 

- А это нашли возле тела покойного. – Мажордом Хаспи торжественно выложил бандерильи на стол.

В зеркале полированной стали отразилось лицо хоббита, освещенное керосиновыми лампами, и бледное лицо человека, с которым он разговаривал.

Рапиры не произвели впечатления на собеседника: его взгляд, скользнув по клинкам, тут же вернулся к посмертной маске жандарма Шарки. Молодой человек извлек из кармана курвиметр и провел им по слепку.

- Странно, - в голосе слышались интонации ученого, - этот жандарм… этот Шарки являл собой краниометрический ноль! Череп совершенно гладок. Кажется, что лицевые мышцы прикреплялись к бильярдному шару! Любопытно…

- Дорогой Ие, - терпеливо произнёс Хаспи. – Есть дела поважнее краниометрии*.

- Иеремия, – поправил его гость и, отложив слепок в сторону, добавил: - Я весь внимание.

Хаспи и его гость сидели в гостиной неприступного как горная крепость многоквартирного дома. Окон в гостиной не было, их заменяли картинки, нарисованные внуками старого хоббита: пшеничные поля под золотым солнцем, яблоневые сады, табуны пятнистых пони, сельская ярмарка. В стенах и потолке, да и в половицах тоже зияли темные провалы, открывающие дорогу в узкие извилистые коридоры. По ним Хаспи мог пройти в любой комнату своего дома, поговорить со всеми его жильцами; коридоры ветвились в теле жилища как венозные каналы, сходясь в гостиной – просторной каменной аорте, подкрашенной светом керосиновых ламп. Над головой Хаспи мерцали бубенцы – периферия сигнальной системы, врастающей в разбросанные по дому смертоносные приспособления: падающие решетки, ловушки-гильотины, ловушки-жернова, механические молотилки, пульверизаторы, разбрызгивающие кислоту, самострелы и многие другие. Возле стен грудились пачки шоколада, подпиравшие низкий потолок.

В углу стоял мрачный террариум: за его стеклом то и дело вскипало бешеное движение - струилась влажная чешуя, загорались радужки змеиных глаз, отворялась щель пламенеющей пасти. Никаких сомнений: в террариуме был заточен Гекко – вырожденный дракон, дракон-карлик, миниатюрная, но очень опасная особь. В зрачках Гекко отражался Иеремия.

Иеремия выглядел так, словно его кроили по портретам кардиналов: жесткий, как вяленое мясо, остроносый, скупой на движения и жесты, он производил впечатление мыслителя, практикующего равнодушие для победы над зубной болью. Его волосы выглядели как на фотографии человека, облизанного бурей. Под высоким лбом двигались глаза – холодные и глубокие, словно сапфиры. Хаспи нередко ловил себя на мысли о том, что Иеремия не человек, а переговорное устройство, которым пользуется нечто анонимное.

О его настроении и спрятанных эмоциях всё же можно было догадаться - по ушам: они краснели, когда что-то приходилось ему по душе, и едва заметно двигались, когда он обижался. Речь, взгляд и жесты казались тщательно отрепетированными, а вот уши постоянно бунтовали.

Иеремия действительно заинтересовался новостями Хаспи: он навострил уши, как мудрый лис.

- Шарки погиб в точности так же, как и все остальные, - объявил хоббит.

- Как же?

- Он был отравлен. Накачан ядом до небесной синевы.

- Каким ядом? – Иеремия откинулся на спинку стула, предчувствуя переход к любимой теме.

- Не знаю! – Хаспи картинно развел руками. – Какое-то поджильное зелье, вытягивающее руки и ноги как струны. Мы так и не сумели сложить руки покойного на груди. Это как железо гнуть!

- Нейротоксин*, - буркнул Иеремия. - А запах изо рта был?

- Не нюхал.

- Понятно. Может, все они покончили с собой?

- Дудки! – Хаспи протестующе вскинул руки. – Шарки дрался перед тем, как погибнуть. Клинки наголо, пистолет полностью пустой, вокруг стреляные гильзы. Властям выгодно представлять случившееся так, как ты говоришь: хоббиты один за другим наложили на себя руки, никто не виноват, ничего не надо делать. Не глотайте отраву, ребята, и всё будет в порядке!

Хоббит вскочил на ноги и возбужденно забегал по комнате, выстукивая башмачками частую дробь. Иеремия следил за ним, сохраняя мраморную неподвижность.

- Шарки подобрался к убийце очень, очень близко, - продолжил Хаспи и, обернувшись к Гекко, спросил: - Я правильно говорю, а?… Шарки, ты меня слушаешь?

«Хаспи спятил», - догадался Иеремия и вежливо произнес:

- Весьма интересны причины, по которым ты обращаешься к Гекко по имени покойного.

Наступила неловкая пауза. Иеремия терпеливо излучал вопрошающий взгляд. Хоббит недоумевал: ответ казался ему очевидным. Так и не дождавшись человеческого прозрения, Хаспи подкрался к собеседнику и, указывая на Гекко, прошептал:

- Этот Гекко и есть покойный жандарм, его посмертная инкарнация. Ах, мне нельзя об этом говорить…

Хаспи извлек из жилетного кармана клочок бумаги, а из-за уха – огрызок карандаша. Чиркнув на бумаге несколько слов, он передал мятый листок Иеремии. На нём значилось следующее:

 

 

- Инкарнация Шарки вычислялась в указанном месте указанным способом, - шепотом прокомментировал Хаспи. – Чрезвычайно опасный опыт. Нашим астрологом – он прислуживал еще моему прадеду, – овладели бесы. Они сквернословят и испражняются в его голове! Мы заточили беднягу в каучуковый лазарет… Он источает вонь, убивающую мух и произносит слова, от которых свет свивается в кольца… Ах, кто же, кто же будет теперь предсказывать налёты саранчи…

«Бьюсь об заклад, сеанс лишь обострил маразм старика», - подумал Иеремия и сокрушенно произнёс:

- Какой кошмар. К чему же такие жертвы?

- Вот к чему: дух Шарки, воплощенный в Гекко, продолжит расследование вместе с тобой.

Уши Иеремии возмущенно дрогнули.

- Странный выбор. Безмозглая тварь и френолог*, который погибнет при отдаче выстрела из своего же ружья. Пересмотрите план возмездия, - текущий никуда не годится…

- Мой план меня устраивает, - возразил Хаспи. – Я помню об инвестициях, вложенных в Шарки… и тебя.

- Не понимаю, о чем идет речь. Прекратите втягивать меня в вендетту, я не хоббит и к тому же мягкотел… Шарки – да, это герой. А на меня полагаться не стоит…

Хоббит покрылся зловещими тенями, сунул пятерню под жилет и извлек наружу пачку бумаг, аккуратно перетянутую резинкой.

- Это долговые расписки, - пояснил Хаспи. – Половина написана покойным, другая – тобой. Шарки жрал шоколад пачками – не меньше тебя, шоколадный торчок. Незадолго до смерти его аппетиты обогнали кошелёк, а жадность обогнала аппетит. Он набирал больше, чем мог съесть и бесстыдно влезал в долги…

«Интересно, где спрятан излишек», - подумал Иеремия и почувствовал, как потеют ладони. Нужен шок! Хотя бы осьмушку… Через полчаса шоколадного голода начнется тремор, затем саливация, тревожное беспокойство и другие неприятности…

- Долги надо отрабатывать! – закончил Хаспи.

- Это шантаж… - произнес Иеремия. – Дай плитку до получки, и в следующий раз увидишь меня с деньгами…

- До шантажа я еще не дошел, - хохотнув, ответил Хаспи. – Вот тебе шантаж, Ие: если откажешься нам помогать, я пойду к коменданту и доложу, что его штатный френолог – шоколадный торчок, торчащий в долг!…

…Через полчаса Иеремия покинул хоббитанское гнездовье. В тёмных провалах между домами дрожали мягкие блики, многочисленные, как светлячки – отсветы монокулярных прицелов, установленных на мушкеты снайперов. Дом Хаспи щетинился стволами: в тяжелые времена шоколадных бунтов надлежит заботиться о своём добре… Вход в гнездовье загораживал шагающий танк – клепаный короб на мощных манипуляторах-ногах, осуществляющих кинетику шага. В серых сумерках танк казался страусом, облаченным в латы, - страусом особой, бойцовой породы. Гроздья рефлекторов заменяли ему глаза, выхлопные трубы – перья, а жерло картечницы – клюв.

Перед человеком открылся пустынный перекресток, перегороженный полосатыми шлагбаумами, и сутулая сторожевая будка, пропускавшая свет фонарей сквозь пулевые пробоины. В будке грудился экзоскелет* Иеремии – ворох промасленных штативов, механических суставов и скользящих муфт. Френолог устало вздохнул и начал облачение… Через несколько минут на человеческом теле вырос внешний скелет – густая система дюралевых экзокостей.

В путь! Человек делает шаг… Экзоскелет со скрипом повторяет движение тела. Второй шаг, третий… Четвертый шаг сопровождается энергичным взмахом рук… Металл радостно охает, и Иеремия с места, без разбега прыгает вперед на четыре метра! Следующий шаг перерождается в затяжной прыжок. Через несколько секунд Иеремия скачет по улице, как лязгающий робот-сверчок. Вечерний пейзаж рвётся в глаза, обтекает лицо и скрывается за спиной. Глаза возбуждены скоростью, распахнутое пальто развевается за спиной, как брачное украшение ночной птицы…

На берцовые экзокости водружены гидравлические узлы, усиливающие энергию движения рук, которая подается на ноги, сливаясь с импульсами мышц голени и бедра. Передвигаясь пешком, Иеремия пользуется спаянной энергией ног, рук и всего плечевого пояса. Даже не пытайтесь догнать его, полагаясь только на ноги!

За плечами Иеремии подпрыгивает ранец, из которого выглядывает Гекко. Ящер удивленно взирает на то, как дорога падает в глаза и тут же исчезает внизу. Кроме Гекко в ранце находятся: заводной бюндель-револьвер жандарма Шарки, бандерильи, инструкции Хаспи насчет того, как и с какой периодичностью докладывать о результатах расследования, две плитки шоколада, пожалованные в аванс, и, наконец, самое ценное – ключ от дома Шарки.

Именно и только ключ побудил Иеремию согласиться с условиями шантажиста Хаспи.

«Старый пройдоха, - негодовал Иеремия. – Неужели он это всерьез? Нет, вы посмотрите на него – «доложу коменданту»! А если я отвечу обвинением в клевете? Что он противопоставит этому?! Кому поверит комендант: человеку или барыге-хоббиту?»

Иеремия с лязгом и искрами выскочил к набережной. Там, где дорога упиралась в тупик, стоял дом жандарма Шарки – низкое, можно сказать коренастое здание со ставнями на окнах и высокой водонапорной башней, упиравшейся в вечернее небо. Водонапорная башня была признаком механизмов, работавших за счет давления воды. Возможно, охранных механизмов. Вот они-то и не входили в планы Иеремии!

Штатный френолог Калечинской жандармерии явился в дом своего коллеги исключительно для того, чтобы разорить его заначку – тайные запаса шоколада, выпрошенного у хоббитов. Вроде, Хаспи говорил об излишке… Если разбираться по уму, то Шарки должен был отложить немного шока на чёрный день. Мертвым не до шоколада, а живым он бывает очень полезен! Иеремия остановился у дверей и полез за ключом.

 

Гремлин

Июнь, 2006 г.

 

 

 

1 Кондоминиум - Объединение жильцов многоквартирного дома.

2 Бюндель-револьвер (нем. Bundel – перечница) – многозарядный пистолет, имеющий несколько стволов, установленных на продольный вал. При стрельбе стволы вращаются относительно неподвижной казенной части, оснащенной ударно-спусковым механизмом; так происходит смена стволов. В процессе технологической эволюции бюндель-револьверы уступили место широко известным барабанным револьверам. Однако бюндель-технология не пропала: её принцип соблюден в знаменитой картечнице американского конструктора Гатлинга и в автоматической пушке М201, находящейся на вооружении ВВС США.

3 В Калечине нет тюрем. Наказание в виде лишения свободы заменено гипнотическим рабством.

4 Канал распространения сплетен. В этой газетёнке нет ничего, что соответствовало бы официальной позиции властей.

5 Криптозоология - Наука, изучающая зооморфные аномалии: йети, Несси, выживших динозавров и т.д.

6 Здесь – управляющий многоквартирным домом.

7 Почерпнуто из Властелина Колец (ВК). Мордор – обиталище монстров. Мордорское наречие практически лишено гласных звуков.

8 Снова ВК. Блаженный Король – это король Элессар, канонизированный после смерти.

9 Бандерильи – оружие корриды.

10 Рауш-наркоз – ранний метод анестезии. Пациент приводился в бессознательное состояние точным ударом в голову.

10 Краниометрия – наука о черепах. Пропорции черепа рассматриваются как феномены характера. Например, бугры у основания носа – так называемые «органы полета» - указывают на склонность к путешествиям и повышенные способности к навигации. В Калечине методами краниометрии разоблачаются преступники.

11 Яд, поражающий нервную систему.

12 Копромантия – прорицание на каловых массах, раздел чёрной магии.

13 Френология – наука обо всех внешних признаках человека, по которым, якобы, можно безошибочно судить о его характере. Например, разный поворот стоп при ходьбе обнаруживает уверенных в себе или, наоборот, неуверенных в себе людей. Краниометрия – раздел френологии, т.е. система знаний со специальным предметом – черепами.

14 Экзоскелет – внешний скелет, окружающий тело как каркас.