На заду у Михал Иваныча выскочил чирь, ярко-розовый с белой аристократической головкой. Михал Иваныч расстроился. Поглощая утренний бутерброд с извечно теплым чаем, он еще не подозревал, какое значительное влияние окажет этот случай на всю его последующую жизнь.

До этого утра Михал Иваныча не замечал никто. Серым облаком проплывал он вертикально вниз в исписанной фельетонами кабине лифта, затем горизонтально вдоль вибрирующей резиновой утробы городского троллейбуса и, наконец, вертикально вверх, согласно расписанию по исчерченным графиками ступеням учреждения. Глаза у Михал Иваныча были тусклыми как пиджак госслужащего, а лицо лишенным определенного выражения.

С появлением чиря все изменилось. Сама походка Михал Иваныча стала летящей и стремительной. Его неожиданные прыжки во время заседаний сбивали с толку докладчиков, вызывая ненависть - имбрион уважения. Начальство полюбило Михал Иваныча. Мимика его стала богатой и драматически выразительной. Щеки важно раздувались, брови съезжались или, напротив, тянулись высоко к потолку, внемля глубинной жизни чиря в самой сущности грузного тела Михал Иваныча. Старшие чины принимали его внутренние муки за искреннее переживаниее о судьбах державы и приглашали в кабинеты побеседовать. Беседы зачастую затягивались, переходя на темы более животрепещущие, что вызывало в лице Михал Иваныча особенно острый интерес, подымающийся откуда-то снизу. Его излишняя эмоциональность в эти моменты объяснялась тем, что стулья для посетителей в учреждениях задумывались с целью сделать их пребывание здесь невыносимо мучительным и оттого недолгим.

Михал Иваныч быстро продвигался по службе. И вот уже близился тот знаменательный понедельник, когда ему должны были вручить небольшой орден за труды, как случилось непоправимое. Вечером Михал Иваныч залез в ванну, так сказать, внутренне очиститься перед предстоящим событием. Не выдержав обжигающих потоков, чирь прорвал и вытек красною змеей, виляя среди оттопыренных пальцев ошарашенного Михал Иваныча.

Михал Иваныч запаниковал. Думал взять отгул, да знал, что не поймут, да и не дадут, независимо от обстоятельств. В поисках решения он схватил бутылку минеральной сильногазированной воды и опустошил ее одним махом, раздираемый страхом и сомнениями. И тут произошла невероятная вещь. Этот случай позже будет отдельно прокоментирован в журнале "Советская медицина". Пузырики газа от выпитой минеральной воды побежали по пористому рыхлому телу Михал Иваныча, быстро заполняя внутреннюю пустоту его существования. Михал Иваныч стал стремительно раздуваться и, достигнув критической массы, выплыл дирижаблем из квартиры, разбив кооперативное окно. На миг заслонив собою солнце, он шумно лопнул, обрушившись серой лужей на голову дворнички Аглафиры Петровны, которая и размела его бренные остатки по всему двору, приговаривая: "Срань господня, матушки, срань господня".