Прошедшей зимой мы жили на даче. К нам стали часто прилетать синички — небольшие, аккуратненькие птички с красивым оперением (сочетание желтого, зеленого и черного). Их привлекали, видимо, остатки черноплодной рябины, которые мы не успели собрать осенью. Рябиновые кусты растут напротив окон, метрах в 5-ти от них, так что было хорошо видно, как птицы лакомятся замерзшими ягодками.

Нам стало жаль бедняжек, вынужденных в студеную пору с трудом добывать себе пропитание.

— Надо соорудить для них кормушку, — предложила я своим.

Взяла обычный пакет из-под сока «Моя семья», вырезала в нем с двух сторон окошки, а на дно насыпала пшена. Кормушку вывесила на средний куст рябины, чтобы ее было лучше видно из окна, а под ней, на снегу рассыпала еще горстку пшена — для «затравки».

Синички не заставили себя ждать. Сначала они обнаружили янтарные зернышки пшена на белом снегу. А потом ради любопытства подлетели к кормушке — сработал исследовательский рефлекс «Что такое?» И тут их снова ожидала удача: кормушка была полна пшеном! Так синички стали «нашими».

Когда кормушку заносило снегом и зерна смерзались, мы оттаивали их и подсушивали дома, а взамен насыпали сухие. Кто-то из друзей подал нам неожиданный совет:

— Синички любят сало — шпиг.

Я нарезала сало небольшими, толщиной в полсантиметра, дольками и положила их в кормушку, а две-три подвесила рядом на ниточках.

Новое блюдо еще больше понравилось синичкам. Они куда-то сразу утаскивали «палочки» сала или устраивались тут же на веточке: крепко держали в лапках кусочек и выщипывали его клювом.

— Закуска есть, не хватает лишь рюмки водки для полного кайфа, — шутил папа.

К счастью, зима в этом году была не слишком холодной: редкие морозы перемежались довольно продолжительными оттепелями. И синички довольно легко пережили зиму. Они заметно поправились, чувствовали себя вольготно, как дома. Живо переговаривались между собой на своем птичьем языке, а может быть, приветливо сообщали что-то и нам.

Иногда прилетали другие птицы.

Однажды я выглянула в окно и от неожиданности выпалила:

— Снегири!

И действительно, у кормушки сидели важные персоны — снегири с красными грудками, причем сильно выпяченными.

Прилетала большая черно-серая ворона. Просо она не клевала: «Не царское это дело!» Но охотно поедала кусочки хлеба, которые мы ей кидали. Столь же охотно забирала сальце из кормушки или прямо с веток и улетала с ценной добычей. Синички при виде вороны издавали уже другие, тревожные звуки.

Наведывалась пару раз и красивая черно-белая сорока. Она пыталась садиться прямо в кормушку, но из-за тяжелого веса ей это не удавалось.

Наступила весна. Синички нас не только не покинули, но, по-видимому, обосновались у нас «всерьез и надолго». Мы лишь не могли понять, где же они ночуют, если днем так часто посещают нас: в густом декоративном кустарнике палисадника, на чердаке или еще где-то?

Однажды я заметила, как одна синичка, плотно подзакусив и попрыгав множество раз с ветки на ветку «для отвода глаз», вдруг куда-то пропала. Я осторожно подошла поближе к яблоне, что росла слева от кустов рябины, и увидела, что птичка выскочила вдруг откуда-то изнутри. Оказывается, на высоте примерно метра от земли между двумя самыми большими скелетными ветвями яблони было дупло.

Как-то давно, когда температура воздуха зимой падала до 30 градусов и ниже, яблоня сильно подмерзла и весной почти полностью засохла. Сначала мы хотели спилить ее, но некоторые ветви были еще живыми. Нам стало жаль ее, и папа срезал лишь основную, стволовую ветвь, сохранив две боковых. Срезать-то срезал, но место среза не замазал ни садовым варом, ни масляной краской. И там со временем образовалось дупло. Птицы заметили его раньше нас и за неимением другого жилья обосновались в нем.

С наступлением весны активность синичек резко усилилась. Мы сначала не догадывались, что у них наступила «страдная пора» — воспроизводить потомство. А потом осознали: они уже высиживают птенцов! Одна из синичек, — видимо, «мама» сидела в гнезде, на яичках. А другая — точнее, другой — «папа» — усердно таскал ей в клювике пищу. Что именно — было трудно разглядеть: червячков, мошек, личинок или еще что-то. Возможно, птички менялись местами: папа становился сиделкой, а мама — его кормилицей. На вид они были почти неразличимы.

Через какое-то время мы поняли, что у синичек наступил новый, пожалуй, самый ответственный и опасный этап.

Как-то между делом я вышла на участок и тотчас вернулась:

— У наших синичек появились птенчики! — торжественно объявила я.

Как пришла к такому выводу? Очень просто. Если раньше туда-сюда летала за добычей одна синичка, то теперь стали летать обе одновременно. Прилетит одна с червячком, оглядится, нет ли опасности, попрыгает для видимости с ветки на ветку и нырк в дупло, а через секунду обратно, но уже порожняком. В это время другая сидит где-то на ветке наготове с червячком и «хоп» — тоже в дупло: опорожнив свой клюв, улетает за новой порцией пищи. Значит, подумала я, в семье появились детки и притом прожорливые, так что их нужно беспрестанно кормить.

Осторожно подойдя как можно ближе к дуплу и прислушавшись, отчетливо услышала писк — доказательство моей правды:

— Да, птенцы есть!

Сколько их там — неизвестно. Ясно только, что еды требуется много. Поэтому синички летали к дуплу одна за другой поочередно с раннего утра и до позднего вечера. Такая трогательная забота о потомстве, причем сразу со стороны обоих родителей, нас умиляла. Считается, что человек — самое совершенное творение природы. В действительности, ему еще учиться и учиться у природы, в том числе и у синичек.

Нас птички уже почти не боялись. Привыкли! Влетали в дупло и тогда, когда я была совсем рядом: либо наполняла кормушку пшеном, просом или салом, либо стояла, замерев, в ожидании удачного фотокадра или видеосюжета.

Папа старался близко не подходить, чтобы не пугать их, так как они видели его редко. Да, и я просила:

— Не мешай им «работать».

И все же меры предосторожности птички соблюдали каждый раз. Одна из них сначала прилетит с червячком и сядет где-нибудь на верхних ветвях яблони, зорко поглядывая туда-сюда, потом тут же прыгнет пониже, затем с яблони на куст рябины и снова на яблоню. Оттуда (как на трамплинчик) — на старый штакетник, еще не убранный после ремонта ограды… И все это в течение нескольких секунд! Убедившись, что опасности вокруг нет, мгновенно подлетает к дуплу, исчезает в нем с добычей и через несколько мгновений вновь выскакивает, но уже без нее. «Очередная операция прошла успешно!» Оглядевшись, нет ли опасности, снова улетает за добычей.

А в это время подлетает уже другая и тоже с червячком. Так и соревнуются между собой: кто больше принесет живности, тот больше любит детенышей.

В течение дня подобных прилетов-отлетов, наверное, бывало много десятков. Ведь младое поколение растет не по дням, а по часам. Значит, пищи надо много и хорошего качества.

Меры предосторожности у синичек были ненапрасны. Самую большую опасность представляли кошки. С приездом из Москвы нашей Ксюши в гости к ней стали захаживать не только женихи, но и подружки. Так, внезапно, неизвестно откуда на огороде появлялась буро-коричневая, почти рыжая кошка. Мягко ступая, плавно перемещалась по участку черно-белая. Приходил большой и страшный черный кот с зелеными немигающими, как у змия, глазами: посмотрит и загипнотизирует, кого хочешь.

Такую же, если не большую, опасность представляла наша собственная Ксюша. Большую, потому что по праву хозяйки она ежедневно выходила погулять в сад и на огород — оправиться после ночного сна, поесть свежей травки, понежиться под нежарким солнышком. В свое время она не раз приносила в дом пойманную где-то птичку — то воробышка, то соловьишку, но есть их не ела. Лишь как-то раз нам удалось вовремя отнять у нее жертву и выпустить на волю. Поэтому я стала очень опасаться, что наступит момент, когда наша милая Ксюша, как бывало, придет в дом, положит птенчика на ковер посреди комнаты: «Смотрите все, я недаром ем ваш хлеб!» — и гордо уйдет.

Когда появлялась та или иная кошка, синички громко верещали. Бросив работу, я то и дело выбегала посмотреть, что там происходит, и вмешаться в ход событий, если потребуется.

Однажды увидела в окно рыжую кошку, которая сидела прямо под деревом в каком-то метре от дупла и, наверное, ожидала лакомых кусочков. А птички летали вокруг и было явственно слышно через форточку, как они тревожно верещали. Птенцы, заранее предупрежденные родителями о грозящей опасности, молчали как рыбы.

Схватив фотоаппарат, чтобы запечатлеть грозный момент, а заодно и выгнать кошку, я побежала в сад. Но… нечаянно поскользнулась на кучке давно сорванного и уже гниющего сорняка и упала. Аппарат чуть не разбился: вдавленный в землю, он каким-то чудом жужжал, то ли вбирая в себя, то ли выдвигая объектив.

Кошка от неожиданности позорно бежала с поля брани. Птичий гвалт прекратился. Птенцы снова стали громко пищать, требуя «подкрепления». Больше всего я жалела, что лишилась великолепного снимка — рыжая кошка на фоне побеленного весной ствола яблони в ожидании добычи.

Когда темнело, синички уже не летали. Для нас оставалось загадкой, как же они помещались в дупле на ночь вдвоем, да еще с птенцами? Значит, предположили мы, дупло было глубоким и просторным.

Утром я рано просыпалась от непрерывных птичьих перекличек. И вскоре, как мне кажется, научилась различать звуки-сигналы, которые они подавали. Радостное короткое «Пиу-пик!» означало: «Я здесь!». И детки дружно пищали в ответ: «Кррррр!» («Мы ждем!»). Тревожно продолжительное с повышающейся интонацией: «Пи-и-и-у-у!» значило: «Опасность! Сидеть тихо!». Каждое утро до самого вечера мы слышали их позывные и ответы птенчиков. Нас это радовало, значит, все хорошо в их семье. Иногда я останавливалась посередине сада, чтобы просто послушать их переливы.

Пока была хорошая погода, жизнь в саду текла своим чередом. Но однажды, в середине мая ночью прошел сильный дождь — ливень. Нас это очень встревожило:

— А как там теперь наши синички и их птенцы? Залило водой? И что нам в этом случае делать? — обсуждали мы возникшую проблему.

— Нужно сделать над дуплом навес! — предложил папа.

Сказано-сделано. Он нашел покрытый когда-то лаком лист фанеры размером с папку и закрепил его между двумя стволовыми ветвями. Навес получился добротный, широкий. А лак пригодился для того, чтобы фанера не размокала.

Я насыпала на нее пшена (или проса) и нарезала сальца:

— Кушайте на здоровье!

Синички встретили нехитрое сооружение над дуплом настороженно: «Что такое? Нет ли тут какой опасности?» и летали вокруг, зорко разглядывая новую конструкцию. Но опасности она не представляла. Поэтому уже через несколько минут одна из синичек, осмелев, села на навес, но тут же слетела: «на всякий случай». Однако снова ничего страшного не произошло, и синичка села на навес второй раз, чтобы уже поклевать с него. То же проделала и другая синичка.

Однажды утром я проснулась от дикого гвалта. Выглянула в окно. Оказывается, прилетела грузная ворона, успела схватить кусочки сала, а зернышки все разметала крыльями и улетела.

Еще несколько раз шли дожди. Они смывали с фанерки корм. Кора яблони намокала, но по нашим предположениям, в дупло вода уже не затекала: «Слава Богу! У синичек теперь тепло и сухо». Правда, папа намеревался сделать над фанерной площадкой еще и двускатную крышу, чтобы дождь не смывал корм, но из-за дел не успел.

Больше всего нас, конечно, волновали коты и кошки. Ведь события неумолимо шли к развязке: рано или поздно должны появиться птенчики со всеми их проблемами. А кошачье племя тут как тут, и результат мог быть трагичным. Поэтому папа предложил:

— Надо сделать вокруг дерева какое-нибудь ограждение, чтобы коты не смогли забраться в дупло или схватить на дупле птенца.

Однако сельскохозяйственные работы на участке в мае были в разгаре, и у нас руки тоже не дошли до ограждения. Вот почему тревога со дня на день нарастала: упустим момент и трагедии не избежать.

Но тут произошло непредвиденное событие. Мы, разумеется, предполагали, что оно непременно наступит и ожидали его. Но, как это часто бывает, не думали, что придет оно совсем скоро.

Случилось так, что в тот день, в конце мая, мы работали с папой именно возле яблони с дуплом: разрыхляли землю, высаживали цветочную рассаду, готовили очередную клумбу. Было примерно 6 часов вечера. Еще ярко светило солнце, но уже давно клонилось к закату. Было почти безветренно и тепло. Я помогала папе и попутно слушала наших синичек, их пересвисты с птенцами. Видела, как одна синичка с червячком в клювике влетела в дупло, скормила его и тут же вылетела. И вдруг… Такие вещи почему-то всегда происходят внезапно. Вдруг из дупла судорожно, с трудом выкарабкивается какое-то чудище — довольно крупное, взъерошенное и обалделое:

— Пап, смотри!!! — закричала я от неожиданности, не найдя других слов.

Но папа, как он потом объяснил мне, увидел чудище почти одновременно со мной. Видимо, у нас сработал какой-то инстинкт, и мы увидели птенца именно в тот момент, когда он только что вылез наружу.

— Беги скорее за видео! — тоже крикнул папа, и сам как зачарованный стал следить за развитием событий. Правда, события никак не развивались. Когда я через несколько секунд примчалась с видеокамерой, чудище продолжало сидеть на дупле в той же самой позе. Еще слабыми лапками птенец судорожно цеплялся за довольно крутой ствол яблони и впервые в своей жизни озирался вокруг. Перед ним вдруг открылся невиданный доселе, сказочный мир: ярко сияло солнце, голубело бездонное небо, чуть трепетала под легким дуновением ветерка сочная зелень листьев и травы. Ни папы его, ни мамы рядом не было. А может быть, они и находились где-то поблизости, но, потрясенные увиденным, молчали. До сих пор они еле различали птенца в темном и душном дупле, а теперь впервые смогли ясно разглядеть его в ярком свете и притом издали: «Хорош! Красавец, да и только! Потрудились на славу». От неожиданности они, очевидно, тоже, как и я, потеряли дар «речи».

Тут я хочу отметить еще одно удивительное совпадение. Обычно под яблоней с дуплом днем довольно густая тень от листвы, лишь кое-где видны солнечные пятна. А тут под вечер солнце вдруг необыкновенно ярким светом озарило площадку, где совершалось явление птенца миру, чтобы мы могли запечатлеть его для истории. И вот, только я нацелилась снимать птенца на видео, как он, покрутившись на неудобном для него крутом склоне яблони («Веточку бы!»), внезапно упал на недавно взрыхленную землю.

Я передала камеру папе и бросилась ловить новорожденного. Он еще ничего и никого не боялся. Поэтому доверчиво давался в руки: страх придет потом, когда жизнь научит. Я попыталась засунуть его обратно в дупло, но он отчаянно сопротивлялся.

Попросила сделать то же самое и папу. Он долго прикрывал дупло ладонью, однако птенец продолжал упорно высовывать голову между его пальцами. Видимо, это железный закон природы — закон необратимости. Птенец уже не хочет снова в дупло, как цыпленок — в скорлупу яйца, детеныш животного или человека — в утробу матери.

Взъерошенный снова упал на мягкую пашню и уполз в густые кусты мелиссы, разросшейся рядом с яблоней.

— Надо что-то делать, иначе он уползет в кусты, и мы его там не найдем! — просила я, хотя не понимала, что же в этой ситуации можно сделать.

Синички вновь обрели дар «речи». Стали подавать птенцу какие-то тревожные сигналы, даже подлетали к нему очень близко. Нам казалось: вот сейчас произойдет чудо — они как-то подхватят его под крылышки и унесут на дерево или в дупло. Но этого не случилось.

Вновь я поймала птенца, выудив его из кустов мелиссы.

— Скорее учись летать! — приговаривала я, посадив его на ладонь и легонько подбрасывая вверх. Он неумело взмахивал крылышками и слетал с руки, но вновь и вновь оказывался на пашне и без конца подавал хриплые гортанные звуки: «Кррррр!»

— Больше его подбрасывать не надо, а то с непривычки переутомится, — попросил папа.

— Что же делать? — спросила я.

— Придется спасать его.

— Но как? Взять домой? Это неестественно. Оставить здесь — опасно…

Я притащила к дереву большую картонную коробку из-под принтера. Посадила туда птенца и дала ему червячка. Но клевать он не стал. Значит, это не выход из положения.

Папа в это время срочно разбирал старый штакетник. Ведь если птенец туда попадет, он не сможет вылезти, а мы не сумеем ему помочь.

Еще раз посадила птенца рядом с дуплом. Он долго-предолго кособоко стоял на стволе, вцепившись коготками в кору яблони, лишь судорожно переставляя еще слабые лапки. Вокруг стремглав летали и верещали его родители. Скорее всего, они подавали ему какие-то новые сигналы. И птенчик вдруг стал бодро взбираться вверх по стволу дерева, потом перебрался на ветку, затем на другую, поднимаясь все выше и выше. Наконец, уселся вверху на удобной веточке, цепко обхватив ее лапками. Стал охорашиваться, чистить справа и слева свои еще редкие перышки.

Родители и тут не замедлили придти ему на помощь. Если раньше они летали за добычей в соседние сады, то на сей раз наскоро добывали личинки плодожорки тут же на дереве и кормили-кормили-кормили птенца. Можно было лишь изумляться, как ловко и стремительно они раскусывали нераспустившиеся яблоневые почки с янтарными червячками внутри и подлетали к родному дитяти, а затем обратно к червячкам.

Напряжение нарастало. Мы совсем забросили все свои дела и просто следили за ходом событий. — А дальше что? — задавала я себе мучительный вопрос.

Позвонила знакомому репетитору — биологу Владимиру К. В этот момент, к сожалению, он был занят, но посоветовал обратиться к орнитологу — Дмитрию С.:

— Что будет дальше?

— Птенец может сидеть на ветке всю ночь.

— Но ведь холодно!

— Родители будут ночью сидеть рядом и согревать его. Так может продолжаться день, два, три.

Такая перспектива меня и обрадовала, и не обрадовала.

Обрадовала потому, что в мире птиц это, оказывается, норма. Значит, есть надежда на спасение.

А не обрадовала — потому, что птичьи законы все же несовершенные. Птенец еще не может летать, падает, а упав, не может вернуться в гнездо. И родители ничем не могут ему помочь. А на земле кругом — одни опасности: кошки, вороны и т.д.

Птенец сидел, почти на макушке дерева, повернув головку к заходящему солнцу. Может быть, он инстинктивно тянулся к теплу? Но вот солнце зашло, потянуло холодным ветром, температура стала быстро понижаться.

Мы то и дело отвлекались от работы и выходили на участок. Беспомощно смотрели, как на фоне темнеющего неба среди темных листьев вырисовывался еще более темный комочек. Был он неподвижным. Лишь рядом чуть колыхались листья. Родителей его рядом не было.

Наше напряжение достигло предела. «Погибнет или не погибнет?» — вот в чем был гамлетовский вопрос.

С тревогой на сердце я заполночь легла спать. А ночью не раз просыпалась и пыталась представить себе положение новорожденного. У меня не укладывалось в голове, что мир так жесток к нему. Неужели природа не смогла до сих пор выработать менее сурового механизма выживания? Многие ли из таких новорожденных остаются в живых?

Подобные мысли ночью, оказывается, были и у папы.

Утром, в девятом часу он побежал в сад. Долго всматривался в макушку старой яблони, где еще вчера сидел птенец. Но там никого не было. Он инстинктивно оглянулся — нет ли где птенца на пашне. И вдруг увидел, как сзади важно прошествовал черный кот. «Неужели, съел?» — подумал папа. Вскоре вышла я и тоже ничего не увидела на верхней ветке. Папа рассказал мне про кота. «Может быть, ночью или утром птенец упал с дерева, не выдержав напряжения и холода? — думала я, — а кот тут как тут. Хорошо еще не наша кошка: я бы, наверное, возненавидела ее за это».

Невозможно было смириться с мыслью, что птенец прожил всего полсуток. Еще вчера под вечер он вошел в этот прекрасный, яркий, переливающийся всеми цветами солнечный и теплый мир. А сегодня, мрачной холодной и ветреной ночью или утром уже перестал существовать. Где справедливость? Сколько труда затратили на него синички, сколько проявили нежности и заботы, чтобы ввести его в мир себе подобных? И всё напрасно?

Других птенцов в дупле не оказалось.

А синички вдруг словно забыли о несчастном и больше здесь не появлялись. «Блокировка памяти», — вспомнила я объяснение Дмитрия.

В то же утро мы обнаружили наших синичек на соседнем участке и снова на яблонях. «Пиу-пик!» («Мы здесь!»), — как ни в чем не бывало сообщали они.

Ответа не было…