«Красные муравьи»

 

 

Сегодняшний день, с самого начала, показался Сергею каким-то странным и неприятным. Но, что в этом дне было особенно странного и неприятного, в отличье от других дней, Сергей объяснить не мог. Понимать - понимал, чувствовать - чувствовал, а вот объяснить не мог. Может быть, вся странность была в плакате, на котором, с явными синтаксическими ошибками было написано: «Тархофля пырашками с марковой и выгул сапак на территории ШПР-29Т. Ю637 срочно васпрышон. Администр.» Плакат скотчем, а в некоторых местах и скрепками, был закреплён прямо на Солнце... нет, ну что же тут странного?

На какой-то момент Сергею стало даже немного жутко от такого, никак не объяснимого дня. Да ещё эта, чёрт знает, откуда закравшаяся к нему в голову, мысль о том, что на сегодняшний день, из тех, кто верит в Бога и создание чего-то нового, остались – он и некий полусумасшедший учитель философии по прозвищу Мтз-4, вечно небритый и которого, почти невозможно было застать спящим.

- А ведь действительно, - сам себе сказал Сергей, - в наше время под созданием чего-то нового, кроется вандализм - варварское вскапывание, хорошо забытых, могил и коллективное оБогощение их современными удобрениями. А что потом? А потом сборка и чистка плодов, сорванных, с проросшего наспех, трупа, который сильно напоминает, побитый червем, карагач, если на него взглянуть с седьмого этажа дома №30. А вот действительно нового, живого, свежего, и как бы сказал любой порядочный товарищ, логичного – ещё не было. Ну а вера в Бога сейчас подразумевает под собой – посещение евроремонтных церквей, и что уже сюда совсем не вписывается, посещение со свечкой и обязательно пьяной шлюхой, финской бани по улице братьев Журавлёвых.

И пропитавшись насквозь, подобными антисовременными мыслями, Сергей открыл окно - плакатов стало больше. К чёрту окно!

Впервые в жизни Сергей вдруг понял, что же на самом-то деле скрывается под всем этим солнечным боговонием. По крайней мере, ему так показалось, но до такой степени правдоподобно, что любые причины для сомнений, мигом бы превратились в неоспоримые доказательства обратного. Да ещё этот ненормальный Мтз-4, никак не хотел освобождать его демокритического сознания. «Ищущий да обрящет!» - прозаически орал он, разрывая липкими руками, хрупкое сознание Сергея.

Сергей успокаивался крепким холодным чаем и замусоленным «Полётом». И проанализировав всё, что сегодня посетило его голову, он полетел...

 

- Послушай, Колян, ведь ты, точно такой же, как я, но почему именно мне, а не тебе, приходится всё это думать? А, Колян?

- Не знаю, - честно ответил Колян, - может быть ты и такой как я, но я не такой как ты? Может быть так, Серёж?

- Как это? - смутился Сергей.

- Ну, понимаешь, Серёжа, - не задумываясь, продолжил Колян, - может быть, одного из нас нет сейчас с нами.

- Как это нет? - закричал Сергей, от бешенства начиная заикаться, - Как это нет? Ты что несёшь? Я же вижу и слышу тебя, значит, ты есть и...

- А ты есть, Серёж? - усмехаясь, спросил Колян.

- Да ты что, издеваешься что ли, - начал, было, Сергей.

- Да ладно, не бери в голову, - несмело, перебил Колян и, многозначительно зевая, добавил, - может пивка, Серёж?

- Ты что, Колян, псих что ли? – хватаясь за остатки разума, прохрипел Сергей.

- Не знаю, - ответил ему сгорбленный, покрытый гниющими язвами, старик в красной рубахе, похлопав его сзади по плечу.

Сергей, обернувшись на его голос, побледнел и застонал:

- А ты кто?

- Я что ли? – спросил кто-то сверху, женским прокуренным альтом.

- Не знаю, - плача, шепнул Сергей, закрывая глаза.

Из всего предыдущего разговора, в ушах Сергея эхом отдавалась только одна фраза: «Может пивка, может пивка, Серёж???» Он летел и сам себе удивлялся, почему его сейчас не интересует неожиданное исчезновение Коляна и появление в его доме, неизвестно откуда, этого мерзкого старикана с какой-то наглой и ужасно некрасивой шлюхой.

Сейчас Сергей лелеял в колыбели своего разума новую мысль, ещё более страшную, чем все предыдущие. Мысль об одиночестве. Мысль о том, что, сколько бы он не думал сегодня, всё это ему придётся забыть. Потому что человеку, как он считал, нельзя более трёх часов думать о том, о чём заслуженные товарищи не думают никогда, даже балуясь шлюхами и кокаином в финской бане за номером 30 по улице братьев Журавлёвых. Существует какой-то закон о современном мышлении, выход за рамки которого, равносилен государственной измене вкупе с ганареей. Закон говорит:

1. Думать надо вместе (единогласно) с государством, поодиночке

думать нельзя.

2. Думать надо с гарантированной пользой для государства.

3. Непонятно думать нельзя.

4. Думать просто так - считается хулиганством.

5. Свои мысли, прежде чем их думать, каждый товарищ нашего

государства обязан сверить с мыслями какого-то Сержа (Сергей

никак не мог вспомнить какого), и если они похожи, значит так

думать можно, если нет, то...

Бред какой-то.

 

«Наш психдиспансер, - бойко и с какой-то затаённой гордостью, кричал диктор, - отличается от всех других психдиспансеров не только тем, что мы на все 100 процентов обещаем вернуть вам утерянный душевный покой и домашний уют, но и самым богатым ассортиментом лекарств и санитаров. Так сказать, райское ассорти, тварищи! Мы способны удовлетворить самых привередливых и неугомонных клиентов.

- Самых, самых, самых? – спросила радиодевочка лет пяти.

- Огого, каких самых! Самых наисамых! – уверенно отгромыхал диктор.

- И мультики есть? – не выдержав, пискнула радиодевочка.

- Будут им и мультики, - отрезал диктор и вновь обратился к тварищам, - Но скажу о главном, тварищи, мы гарантируем вам полное и скорейшее излечение по новейшему методу корректировки сознания, и даже подсознания, представьте себе, тварищи, профессора нетрадиционной медицины С. А. Хлебушкина, который свой метод ласково назвал «Наденька», в память о своей, ныне покойной, супруге. Ведь именно она, будучи в законном браке с многоуважаемым С. А. Хлебушкиным, первой испробовала его на себе. Царствие ей небесное и поле с васильками!

А также, что немаловажно, каждому новому клиенту выдаётся совершенно бесплатно четыре рубля и красная маечка с логотипом нашего диспансера. Я, наверняка, уже изрядно поднадоел вам, ха-ха-ха, но знайте, гарантийное и послегарантийное лечение проводится здесь же на конкурсной основе, но уже со скидкой 15%! Ого, какая скидка, не правда ли? Так что спешите, тварищи, в отличие от достоинств, свободных мест у нас очень мало. По всем, интересующим вас, вопросам спешите по адресу: улица братьев Журавлёвых, дом №30, психдиспансер «Серёжа». Всего вам доброго, господа!» - закончил невидимый диктор, и радиоприёмник заполнило, по заявкам работниц продовольственного отдела универмага «Улыбка», стихотворением «Просыпайся, страна!», в исполнении заслуженной трактористки и, подающей большие надежды, поэтессы колхоза Красные Муравьи, Надежды Анатольевны Хлебушкиной.

Сергею даже стало немного любопытно, какими же словами поэтесса Хлебушкина собиралась разбудить страну, и очень удивился, когда узнал какими, а именно:

Бабочка летает в поле над цветком - просыпайся, страна!

Солнышко смеётся за моим окном - просыпайся, страна!

Мёд насобираем, песенки споём - просыпайся, страна!

Весело гулять будем мы потом - просыпайся скорей!

Но Сергей уже спал, и о чём дальше пищала Надежда Анатольевна, он так и не узнал. Проснулся он точно на своей остановке. Автобус притормозил и Сергей, пулей, полетел домой.

И вот, очутившись, наконец-то, в своём дому, он, забыв обо всём, даже не раздевшись и не закрыв дверь на крючок, снова уснул.

 

Красные Муравьи оказались очень уютным и на удивление тихим, колхозом. Всё здесь казалось таким сказочным, что Сергею, невольно, вспомнилась баба Паша, которая, где только можно было, торговала пирожками с морковкой.

Немного освоившись в Красных муравьях и окончательно проснувшись в них, Сергей подумал о том, что как бы было здорово здесь умереть и ни о чём больше не думать. Но...

...Красные Муравьи встречали Сергея, будто почётного гостя. Около пятнадцати колхозных избушек были свежевыкрашенны губными помадами красного цвета (с краской в то время было очень худо), а остальные шестьсот пятьдесят одна, видимо, ждали своей очереди, толпясь по окраинам, подобно стайке молоденьких петушков. Взрослые напомаженные петушки стояли в центре, а самый взрослый и напомаженный принадлежал председателю. Всё это навело Сергея на мысль о том, а был ли вообще, на самом деле, распят Иисус Христос. И если, все-таки, не был, то он, наверняка, и по сей день живёт в одном из этих красномуравьиных петушков.

Сергею уже начало казаться, что он видит его, в одних трико с кнутиком в руках, среди, лениво пасущихся, жирных и кудрявых овечек. И он, уж было, представил себе этого святого пастушка, как он будет, лихо, свистать на своей волшебной дудочке, а овечки будут танцевать и приговаривать: «Иудушка, ну что ж ты не танцуешь с нами?». А овечка по имени Иудушка, обязательно скажет им, что-то типа «не напаслась я браты и сестры мои, кушаю одуванчики я...

Как вдруг, внимание Сергея привлёк трактор МТЗ-4. Постепенно ржавеющий вместе с трактористом, он радостно рычал посреди дороги, и на нём, чьей-то не менее радостной, чем сам трактор, рукой было написано: «Добро вам пожаловать, таварищ (зачёркнуто) Сергей Анатольевич!!!»

Рядом с трактором пылилась целая толпа красномуравьинцев с пакетами и транспарантами в грязных и мозолистых руках, во главе с той самой, заслуженной трактористкой и подающей большие надежды, поэтессой Надеждой Анатольевной Хлебушкиной.

Толпа, потихоньку, начинала шуметь и радоваться, томясь в ожидании Сергея Анатольевича, который, видимо, где-то задержался и вот-вот придёт. Но больше всех поднимала шум и радовалась сама Надежда, держа в руках транспарант, сильно смахивающий, по своим размерам, на пионерский значок, и огромный рупор, диаметр которого, в некоторых местах, достигал десяти метров.

- Товарищи, - радовалась Надежда, - сегодня для нас с вами особенно особенный день!

- У-у-у, - соглашалась толпа.

- Тише! Тише, товарищи, рано нам ещё говорить у-у-у, - шумела поэтесса, неуклюже карабкаясь при этом, на кабину трактора, - рано, я повторяю, нам с вами у-у-у. Сегодня мы стоим на пороге новой и очень важной, для наших Красных Муравьёв, двери. А ключ от этой двери, товарищи, в руках у нашего, отца и покровителя, Сергея Анатолича.

- У-у-у, - не выдержав, снова обрадовалась толпа.

Сердце Сергея стучало как бешеное, мысли путались, но все до одной были такие приятные: «наконец-то его признали, непонятно думать можно, я - бог, Колян - козёл...

Сергей ощутил вдруг такой прилив собственного достоинства, что чуть было, не заплакал от возбуждения. «Какая чудесная женщина и талантливая умница – эта Надежда Анатольевна!», - подумал он и несколько раз пробежал глазами по Хлебушкиной.

На ней имелось платье, красного шёлка, на котором, между двумя самодельными рюшами, виднелся большой зелёный значок. На значке была изображена берёзовая роща, на фоне которой, маленькими красными буквами, было написано «Надю».

Поверх платья, несмотря на кровопотливую июльскую жару, которая не щадила даже навозных жуков и божьих коровок, кокетливо чернела грязная телогрейка, подёрнутая временем и колхозным мазутом.

Лица Надежды Сергей рассмотреть не смог, по причине огромного рупора, который никак не хотел покидать её буйношумящего рта. Но это Сергея ничуть не огорчило, напротив, даже взбодрило. Ведь он считал, что самым важным и, пожалуй, единственным достоинством любой порядочной женщины, должна быть только душа. А всё остальное, как он привык, только что, думать - это бесовы прихоти. Ведь Хлебушкина, прежде всего - человек, и лишь потом всё остальное. А теми, кто, прежде всего – всё остальное, а потом человек, пусть занимается Колян или хотя бы тот старикан в красной рубахе.

Хотя, если честно, где-то в потаённых глубинках своей души, Сергею никак не хотелось, чтобы Хлебушкина оказалась уродиной.

- Товарищи! – летело с трактора, - пора уже нам положить конец на старые и проложить начало на новые пути в светлое будущее. Пора нам с вами, заново, пересмотреть позиции нашего мышления. Ура, товарищи? - спросила Надя.

- Урря, - ответила толпа, утопая в пыли и транспарантах.

- Ура, товарищи?

- Урря!

- Ура, товарищи?

- Урря!

Сергей подумал, что нехорошо будет с его стороны, так долго томить в ожидании на такой жаре, этих добрых и боготворивших его, людей.

- Здравствуйте, друзья! – гордо бросил Сергей, выныривая из-под трактора.

- Здравствуй, товарищ, - сухо ответила в свой рупор Надежда.

«Наверное, не узнала», - успокоился Сергей.

- Но будет время, - снова покатилось с трактора, - когда мы вместе с Сергеем Анатоличем откроем нашу заветную дверь и покорим таки эту стерву по имени Вечность. И все последующие поколения будут складывать о нас легенды! Ура, товарищи? – снова спросила Надя.

- Урря, - снова согласилась толпа.

- Ура, товарищи?

- Урря!

- Ура, товари...

- Вы что, не узнаёте меня? – перебил её Сергей, смущённо почёсывая затылок правой рукой, а левой интенсивно царапая что-то в кармане пижамы. Ему уже начали надоедать эти странные события, переходящие в, не менее странные подозрения.

- Нет, товарищ, - сухо, как и в прежний раз, ответила она, - не мешай нам.

- Товарищи, - заревел рупор ещё громче, - обратите внимание на то, как долго мы с вами были в рабстве демокритических аллюзий и общепринятых законов о свободе. Но близится уже Сергей Анатолич! И он разгромит всю эту атеистическую эпилептику, зажжёт таки факел новой свободы. Ура товар...

- Женщина, послушайте, я уже здесь, - попытался снова вмешаться и обрадовать её Сергей.

Но та, как и прежде, даже не взглянув на него и не отрывая рупора ото рта, сухозлобно гаркнула:

- Ты что ж, козёл, не понимаешь, что ли!

 

Дорога, по которой бежал Сергей, всё время петляла и обрастала верблюжьей колючкой, как колючей проволокой. Разъярённая толпа передовиков, ни на шаг, не отставала от него. Перепачканные мазутом и несвежей кровью, телогрейки чернели всё ближе и ближе. В руках у них, вместо пакетов и транспарантов, теперь побрякивали самодельные молотки и копья.

Навстречу Сергею, где-то под 160, летел трактор, на кабине которого, подобно статуе свободы, высилась Хлебушкина с огромным чугунным молотом в руках.

«Так вот значит какой факел имела в виду Надежда», - пронеслось в голове Сергея.

Бежать стало некуда, сзади и спереди места были заняты товарищами в телогрейках, по бокам - верблюжья колючка, необычайно гигантских размеров. Сергей, остановившись в отчаянии, закрыл глаза руками и приготовился стать серпом меж молотом, то есть трактором с Хлебушкиной на ржавой кабине, и наковальней, то есть толпой в грязных телогрейках. Как вдруг, произошло нечто, чего уже никогда Сергей понять и повторить не сможет, но чему посвятит все свои бессонные будни и предсмертные размышления. А именно. Когда эти красномуравьиные ножницы должны были сомкнуться и разорвать его напополам... Нет, они сомкнулись, но не разорвали, а пронеслись со свистом сквозь него, как по пустому месту, и точно так же пронеслись сквозь друг друга. В итоге трактор мчался к Красным Муравьям, а обезумевшая толпа к чёрту на кулички.

Сергей проснулся и, спустя неделю, он открыл окно, встал на грязный подоконник и побежал, не смотря ни на седьмой этаж, ни на, пролетавшего рядом, воздушного змея.

«Сегодня в 6 часов утра, на улице братьев Журавлёвых, самовольно покинул окно седьмого этажа дома №30, и также самовольно, умер в районе первого этажа

С. А. Хлебушкин. Что процент самоубийств, в последнее время, уже превысил все, специально отведённые для подобных мероприятий, рамки. Законодательные органы призывают нас истребить на корню эти, ни к чему логичному не приводящие, дезертирства. Дезертиры же, пойманные с поличным, будут публично унижены и расстреляны. Что пьянству бой и сопротивление, и что пить надо меньше, тварищи. - закончил диктор и, с какой-то затаённой радостью в голосе, добавил, - А теперь, по заявкам работниц продовольственного отдела универмага «Красные Муравьи», прозвучит стихотворение «Просыпайся, странная страна!», в исполнении заслуженного передовика и, подающего большие надежды, поэта Сергея Анатольевича Хлебушкина. И струны сердца зазвенели!

- Ура, товарищи? - спросил радиодиктор.

- Урря! - радостно заорали радиослушатели.

- Ура, товарищи?

- Урря!

- Ура, товарищи?

- Урря!

- Бабочка летает в голове моей - просыпайся, странная страна!

- Следующая остановка - роддом «Лялечка», - в маленький микрофон объявил водитель.

Какая-то старушка, три раза перекрестившись пирожком с морковкой, кряхтя, стала протискиваться к выходу, сквозь вспотевшие баррикады пассажиров.