Мне сказали, что я умер.

Заснул и не проснулся.

В своем любимом кресле на веранде.

В девять вечера, после ужина.

Уставший от последних бессонных ночей.

 

Здесь в конце августа невыносимо жарко. Но все-таки мне удалось немного поспать.

 

Меня кремировали на четвертый день.

После моей смерти Вы обнаружили рукописи. На испанском. Вы позвонили и начали что-то объяснять по телефону, заметно нервничали и путались в словах, как бывало только в той жизни. А оказалось, Вы хотели задать лишь один вопрос. Но сделали это только в самом конце разговора. Нелепо. Внезапно остановившись, спросили:

— Послушайте, Борхес, ну вам не все равно?

Мне было все равно. Я предложил продолжить прогулку. Мы шли по песчаной отмели, но Вы не могли даже представить, что она находится у меня дома. Хотя, простите, Вам не до этого. Вас интересовала рукопись? Конечно, я не против, публикуйте. Только что там? Стихи?

А что же?

Просматриваю исписанные мелким почерком страницы. Моим почерком.

— Оставьте на пару дней, хочу прочесть, — небрежно сложенные листы уже в кармане.

 

Мой дом состоит из бесчисленных комнат. И в каждой единственная дверь. Открывая ее, Вы оказываетесь в любом месте дома. И Вам всегда рады!

 

Нужные мне книги оказались на верхней полке. Я осторожно поднимаюсь по складной лестнице. Они простояли в моей библиотеке десятки лет. Полные пыли. Я никогда не пользовался ими. Их страницы не разрезаны. Но все же я рад, что они понадобились. Из библиотеки выхожу в единственную дверь и оказываюсь на веранде. Скрип кресла. Наверное, это я слегка покачиваюсь в нем. Тороплюсь усесться, чтобы хоть немного походило на правду. Кстати, где мы? В средневековой Японии? Жаль, что природа не любезна к нам сегодня, я помню, в ясную погоду отсюда видно гору Фудзи.

— Вы, право, размечтались, Борхес, как мальчишка, — замечает кто-то.

Действительно негоже: протираю пыль, открываю учебники. Начинаю с нуля.

 

Ноль — nulo, один — uno, два — dos, три — tres...

 

Учу испанский.

 

А вечером хожу по парижским улицам, в широкополой шляпе и с тростью. Букинисты пытаются продать мне мои книги в плохом французском переводе, а я, слегка касаясь тульи, лишь говорю им «Buenos noches!».

 

***

Я рад, что Вы дали мне день покоя. Не приезжали и не звонили. Мне необходимо было побыть одному. Утром я вспоминал своих друзей. Их пожелтевшие фотокарточки украшают стены комнаты снов.

Теперь, когда никого из нас нет в живых, все прежние мысли о смерти мы вспоминали с улыбкой. И хохотали до упаду над тем, как испугавшийся болезни Хосе, которого Вы не знаете, заказал гроб задолго до своей кончины. Он сделал все приготовления и даже пригласил гостей на поминки. И вот они приехали: с кислыми физиономиями и пустыми желудками, и вдруг обнаружили живого Хосе, обедавшего в гробу.

 

Сам того не замечая, я одолел уже половину учебника. Занятный язык. До сих пор не могу понять, почему я не взялся за него раньше.

 

***

Иду встречать Вас. Сегодня Вы рано. С утренней прохладой.

Про рукопись? Хотел попросить Вас подождать еще немного. Да, до конца недели в самый раз. Кстати, Вы заметили, какая теплая была вода вчера на отмели? Такой уже не будет. Последние дни, Вы правы. Жара, возможно, спадет не сразу, но теплой воды на отмели уже не будет. Оставили на песке свои сандалии? Конечно поздно, смиритесь.

Вы спрашивайте, где мы? В Прадо. Я часто прихожу сюда, когда мне грустно. Здесь каждая картина — тайна. Вот, например, «Менины». Я писал об этом, помните? И зеркало напротив все еще висит. То самое. Посмотрите в зеркало. Видите короля Филиппа? Это отражение. Понятно, что Вы смотрите в зеркало. Тогда это дважды отражение: он отражается в зеркале еще в картине. Заметьте, благодаря двум отражениям Вы видите его наяву, первое — искажает, второе... — я щелкнул пальцами. Вы поняли раньше, чем я закончил. Я рад. Между прочим, мы встретились с ним взглядами. Он видит нас. Кивните ему. Но не ждите ответа, король не может кивать первому встречному. К тому же он позирует живописцу. Как жаль, что на нас не смотрит прелестная Маргарита. Действительно жаль.

 

Наконец-то Вы сказали что-то сами. И получилось неплохо: «Когда Борхес смотрит в зеркало, его взгляд видит король Филипп, но не видит Маргарита, которая, тем не менее, без труда может разглядеть рисунок ткани на спине его пиджака».

 

Четыре — cuarto, пять — cinco, шесть — seis, семь — siece...

 

Но это может сделать и карлица!

 

***

Если бы Вы знали, как я люблю свой дом!

 

***

Я думаю, мои успехи в языке достойны похвалы. Пытаюсь организовать хотя бы какую-то разговорную практику, торгуясь с мексиканцами на городском рынке. И эти груши на столе — результат усердных занятий испанским.

 

Вчера пригласил Вас поужинать вместе. Спасибо, что согласились. Да, мне приятно. Вы не издатель? Работаете в журнале. Тогда Вас ждет двойной успех — ведь кроме рукописей журналист получит материал для интервью. Последнего интервью великого писателя. Думаете, не поверят? Напишите, что взяли его за день до смерти. А я подпишу Вам фотографию.

 

Вы попытались что-то спросить. Я остановил Вас. Сначала вопросы задаю я. Что будете пить? «Ригину»? Вы чтите греческие вина?

Зову официанта. Он искренне рад меня видеть, пытается не казаться уставшим, но бусины пота капают с его носа в бокалы с вином.

 

Мои рассказы? Без чего не бывает моих рассказов? Хотите знать. Быть может, без парадокса? Пусть будет так. Но, право, это слишком сложный вопрос для сегодняшнего вечера.

Не пейте много. Ведь и Вы не застрахованы от видений.

 

Waiter!

 

В красной комнате — мертвые черные птицы.

 

Нет сил ни на одно движение в пространстве повышенной плотности. Ощущаешь себя запаянным в оргстекло за несколько градусов до плавления. Закрываешь глаза и теряешь цветность. Выжженные каменистые пространства вирированы коричневым. Жарко.

 

Дорога ведет вверх. К повстанческому лагерю. С трудом дается каждый шаг. Но идешь. Хотя заранее известен ответ. Чернокожие долго мусолят фотографию потными пальцами, затем отрицательно кивают головой. Только один из них догоняет меня уже внизу и лепечет что-то. Пустое. И так уже месяц. Всюду. Где бы ни был.

 

И мама сказала мне: «Ты же всегда мечтал об этом. Еще ребенком два раза бежал из дома, чтобы попасть туда, где солнце бывает прямо над головой».

Но от него выгорают волосы до какого-то не человеческого, а собачьего серого цвета. И оказалось воздух обжигает горло...

 

Вы спрашиваете, про кого это?

 

Про нас. Это была Ваша фотография. Вы приснились мне во сне. А я, возможно, хотел отдать Вам рукопись.

Парадокс?

 

С «Ригиной» вы напомнили мне любимую античность. И милых греков. Допьяна. Под ярким солнцем. С бокала удивляющих друг друга.

 

Как хорошо, что Вы тоже засмеялись.

 

Смотрите, недопитое вино кипит в бокалах!

 

***

Восемь — ocho, девять — nueve, десять — doez...

 

Гуляю по внутреннему дворику. Повторяю слова.

 

Я сам нарисовал его эскиз, когда достраивали эту часть дома. Мы с архитектором долго спорили, но сделали по-моему. Без стеклянной крыши. Вот и сегодня, мне подарили кусочек чистого неба.

 

Ветер теребит остатки волос. Прохладно. В комнаты моего дома потихоньку входит осень. Но сначала появляетесь Вы. Я возвращаю Вам рукопись, прелести которой так и не узнал. Ведь я не знаю испанского языка.

 

Вы пожали мне руку.

 

Вам нравится у меня дома? Вы стали частым гостем, посетили множество комнат.

 

Вы пожали мне руку.

 

Обычно призрак возвращался в мир, а тут наоборот. Ведь, согласитесь, странно. Посещают на дому.

 

Улыбаюсь.

 

Что? Вы торопитесь. Спасибо, Борхес? Я промолчал.

 

Вы пожали мне руку.

 

Я промолчал. Совсем не Борхес.

 

***

Прошло несколько месяцев после того, как Вы посетили меня последний раз. Я не верил в возможную встречу. Но однажды вечером, прогуливаясь по набережной Краузет, вдруг заметил Вас. Вы шли босая. Я стоял у Вас на пути и, когда Вы приблизились, я снял шляпу и сказал:

— Простите за сандалии.

Вы не заметили меня. Я посмотрел Вам вслед.