«Стало тихо в дальней спаленке –

Синий сумрак и покой,

Потому что карлик маленький

Держит маятник рукой.»

 

 

Маленький карлик жил в большом-большом городе. По вечерам он любил выходить на балкон, высунуться подальше и смотреть на кусок города, видимый из его окна. В это куске города можно было много увидеть. Огни большого города, которые из какого окна не гляди на них, всегда были далеко-далеко. От этого они манили еще больше, и маленькому карлику ужасно хотелось добраться до них и побыть рядом с ними. Ему казалось, что рядом с ними он станет большим, красивым и знаменитым. Еще в этом куске города карлик видел фонари, дома, улицу, машины, троллейбусы и высокую-высокую башню, которую видно из любой части города. Карлик гордился тем, что эта башня так хорошо видна из его окошка. Он был к ней ближе, чем кто-то другой. Днем смотреть из окна неинтересно, никто и никогда не видел карлика, торчащего на балконе днем. Днем город был скучным, бело-серым и тусклым. Вечером он становился мечтой – ярким, тихим и таинственным. А еще спокойным. Нет, маленький карлик никогда не смотрел из окна днем. Разве днем увидишь светящиеся окна соседних домов? Разве днем помечтаешь о том, как могут быть счастливы там живущие? Разве днем перенесешь себя (хоть и мысленно) в одно из этих жилищ в окружение милой домашней утвари, работающего телевизора, кипящего чайника, чашек с чаем на столе, и конечно не одного, а с теми, образы которых носишь у себя в голове? Маленький карлик носил много, очень много таких образов. Почти всех их он придумал или додумал сам. Оттого они были особенно милы его сердцу и он не расставался с ними много лет.

 

Так вот маленький карлик жил в этом большом-большом городе. И радости у него тоже были свои, маленькие. Потому что на большие радости не хватало маленького карлика. На большие радости нужна большая смелость, большой кураж, большая поддержка, а карлик был маленький, сморщенный и скрюченный, и большими у него были только глаза и мечты. Но мечты в чистом виде - это такая ерунда, которая и вовсе никому не нужна. Они прозрачные, как воздух, сквозь который мы все смотрим. Неет, их нужно окрасить в цвета радуги, это придаст им реальности, а еще нужно понять и распознать их состав: откуда они берут начало и к чему придут, чтобы придать им «сбыточности». Это как в химии: знаешь состав и делаешь. Все просто. Но маленький карлик не мог ничего сделать со своими мечтами, он просто носил их всегда с собой, в той же голове, что и образы, и иногда они смешивались и получались смеси, и иные мечты уже не отделить было от образа и наоборот. Иногда мечты были ужасно тяжелыми, давили на голову свинцовым обручем и даже сковывали грудь, но зато во сне они завладевали карликом, уносили его далеко-далеко, где много-много мыльных пузырей, а также пузырьков шампанского и вообще где много-много всяких круглых форм, ведь они такие воздушные и легкие. Больше всего на свете карлик хотел жить легко.

 

Еще мечты оживали в его голове, когда он смотрел из окна. Поздним-поздним вечером, любой человек идя по улице, мог увидеть маленького карлика с большими глазами, смотрящего из окна в окружении радужных мечт. Это было занятное зрелище, очень занятное, но никто не ходил по этой улице в такое время и никто не видел маленького карлика.

 

Да, маленький карлик мечтал жить легко. Но на самом деле он жил ужасно тяжело. Он жил со скрипом и хрустом, с противным звуком ногтя по стеклу. Он не летел и даже не шел, а тащился по жизни, неся свое тело, душу, как что-то ужасно тяжелое, бесполезное и оттого раздражающее. На маленького карлика давили со всех сторон. Его придавливали большие, сильные и властные руки и слова, его мяли и теребили словно глину, пытаясь слепить из него красивого пупса, хотя он уже давно был карликом, и попытки вызывали только горечь и раздражение у творца и боль у карлика. Карлика расплющивали, придавливали, от него все время чего-то хотели и требовали, его все время к чему-то принуждали и что-то заставляли.

Маленький слабый карлик не мог противостоять этому натиску. С каждым годом он становился все ниже, сморщеннее и уродливее. Он все больше сжимал голову в плечи, сутулился при ходьбе, опускал свои большие глаза и шаркал ногами. Все чаще и чаще он забивался в уголок и проводил там целый день, лишь поздно вечером выбираясь из него на балкон. Все больше и больше места в нем занимала тревога и напряженность. И маленький карлик постепенно переставал радоваться солнцу и ветру, радоваться будущему и настоящему, радоваться голубой воде и маленьким победам своего бытия. Он только тревожился и переживал, переживал и тревожился, и иногда ему казалось что он начинает сходить с ума. Маленький карлик уже давно махнул рукой, на то, что он маленький и уродливый, и что с каждым годом жизни он становится все ужаснее.

 

Маленький слабый карлик изо всех своих силенок пытался спасти свою душу, и самого себя, чтоб когда-нибудь, вдруг обнаружив у себя на спине два маленьких крыла, он не опустил их беспомощно вниз, а взмахнул ими и полетел. Полетел далеко-далеко, к огням большого города, на которые он смотрел по вечерам из окна. Он серьезно верил в это и ужасно боялся, что если он не сохранит свою душу, то этого никогда не случится.

 

А что такое душа? Это только кажется, что хранить ее легко, потому что она спрятана где-то внутри, никто даже точно не знает где, и прикрыта всеми органами тела. Душа – это емкость, где хранились мечты, образы, воспоминания и планы карлика. А также его чувства. Это было ужасно дорогим ему. Это было его все. Единственное, что он мог назвать своим. Душа у карлика была похожа на решето, там и тут были дыры и щели, из которых хлестала боль, страх и еще что-то непонятное, черное и вязкое, похожее на горечь. Маленький карлик не мог прикрыть все дыры одновременно, и из души постоянно сочилась эта гадость. Она проникала во все его тело и делала его все ужаснее. И все думали, что раз карлик такой уродливый и из его души сочится жидкая черная вязь, то и сама душа у него отвратительно черна, пуста и холодна. Но душа у карлика была красивая. Красивая, как закаты или восходы. Просто она была очень-очень нежная и ранимая, ее не сделали прочной, и в ней все время была брешь и сорняки. И маленький карлик часто мечтал о том, чтобы кто-нибудь увидел сквозь эти пленки красоту его души и помог навести в ней порядок. Но никто не видел. И душа пустела и чернела.

 

 

Но у маленького карлика было большое упрямство. Из года в год, несмотря ни на что, он упрямо тащился по жизни, сопротивляясь всем ее силам и ветрам, которые, как назло, все время шли против него. Но силы уходили. Глаза карлика все больше тускнели и становились прозрачными. Ах да, я же не сказала, что карлик любил плакать. Вернее, конечно, он предпочитал смеяться и улыбаться, но в последние годы улыбка стала какой-то отвратительной, ему противно было даже смотреть на себя в зеркало, и он стал улыбаться меньше. А плакать больше. Так всегда – такие сообщающиеся сосуды эти смех и слезы. Карлик плакал. Очень много плакал. Он плакал, когда его придавливали, когда от него чего-то хотели, когда им вертели и властвовали над ним, когда его обижали. Он плакал, когда его не понимали, когда его не любили и когда над ним издевались Он плакал даже когда смотрел из окна и мечтал, потому что все больше понимал, что никогда ничего не изменится, и никогда не полетит он к огням большого города и не станет рядом с ними большим и красивым, а всегда его будут только прессовать и ругать, и он будет становиться все меньше и уродливее и потом...Карлик никогда не мог представить себе это «потом». Что же будет потом? Он же не может скрючиться до таких размеров, что просто испарится, исчезнет? А если может, о Господи, что же будет с его душой? С его большой и некогда полной всякой всячиной и красивой душой? Наверное, к тому времени она станет совсем маленьким скомканным сгустком желчи и горечи, таким противным, что ее возьмут двумя пальцами, зажав нос, и поскорее выкинут на помойку. Карлика это пугало, очень пугало. Его пугала неотвратимость и неизменность. И он плакал. Он плакал, когда боялся. Но зато он никогда не плакал в дождь. Он его любил. Ему казалось, что когда идет дождь, кто-то наверху плачет за него, а значит он может передохнуть.

 

 

Вот так и жил маленький-маленький карлик со своими маленькими радостями в виде дождя, вечеров и огней в большом-большом городе.

И однажды все-таки случилось то, чего так боялся карлик. Он больше уже не мог спорить и сопротивляться. Он устал. Устал, как не уставал ни один человек в мире. Он вдруг понял, что никогда ему, маленькому и слабому, не изменить то, что есть. Но карлик был гордый. Он всегда мечтал сыграть в игру, в которой правила устанавливал он. Он не захотел сдаваться. Карлик, вынул из себя то, что так долго и бережно хранил, то, за что он так долго и мучительно бился, то, что он оберегал такой дорогой ценой. Душу. Он подбежал к окну, размахнулся что было сил и вышвырнул свою душу туда. Он выкинул ее, надеясь, что быть может хотя бы она долетит до тех красивых и далеких огней. И душа летела. Она летела со странным звуком боли, горечи и страха маленького карлика. Но этот звук был слышен всем. Никто так и не понял, что значил этот звук, но каждый невольно зябко поежился – такой щемящий и тревожный был этот звук. Звук жизни крошечного карлика в большом городе.

А что же маленький карлик? Без своей души он стал еще более маленьким и легким. И он плотно закрыл балконную дверь.

Что-то сильное, властное вновь заставляло, теребило, требовало, звало карлика, но ему было уже все равно. Только его уродливое тело было здесь. А его душа, красивая и свободная, летела там, далеко и, наверное, уже была близка к огням.

 

Маленький, сутулый, сморщенный, сгобленный, отвратительный карлик стоял посередине комнаты. Было очень тихо, и не было даже противного звука ногтя по стеклу. И если бы кто-то увидел карлика в этот момент, то он бы все понял. Все-все, настолько большими вдруг стали глаза карлика и настолько ясно в них все было написано. Но и это карлику было все равно. Ему даже больше не было нужно, чтоб его кто-то понимал. Он просто победил.