***

Бывает так, какая-то истома…

 

…Какие-то змейки струились и фонтанчиками вдохновения пробивались сквозь толщу тины мелких мыслей в изъеденном истомой творчества сознании… Что сделать, чтобы томительную метафизическую тоску, пресловутое шестое чувство, преобразовать в словесную жемчужину, как достать её, заветную, со дна мутного и пугающего омута сознания? Может быть, выпить что-нибудь, или… отравить свой мозг каким-нибудь раскрепощающим ядом, как, как, как?! ввести себя в то неземное состояние экстаза, чтобы создать НЕЧТО? Как вдохнуть в себя благоуханный ветер небес, ветер божества?

Я знаю: вдохновение – сильнейший наркотик, ибо все без исключния произведения пишутся по его кайфом… Ибо всё гениальное создается только в состоянии изменённого сознания…Никогда ещё норма не приводила к «новому слову» в искусстве… Я в этом глубоко убеждён.

Мне вспоминалась какая-то, похожая на Марлен Дитрих, старая, некрасивая, вся пыльная от пудры, вся туманная и пряная от яркого аромата духов… Она идёт куда-то, гордая, царственно недоступная, а верная и старая собачонка, в артистической горжетке белого воротника, семенит рядом… а блестящая, глянцевая шуба мантией течёт за ней… Я, очарованный, завлечённый, влюблённый безумно, странно, безнадёжно благоговейно вдыхаю запах шубы, запах нафталина, духов, роз – засушенных роз давно умершей любви… Для меня этот запах – лучшее, что может быть на этом свете, ибо я влюблён так мучительно платонически, так чудесно, что не знаю, как выжить с этой странной любовью в мыслях и сердце… А сердце моё умирает, когда глаза видят её… И я боюсь упасть в обморок прямо перед ней… Я боюсь выдать тайну своего преступного и потому привлекательного чувства…

А когда она обернулась, я испугался маски её нарисованного лица: высокие, совсем не естественные брови, карнавально красные губы и синие тени… пыль и нафталин… запах засушенных роз давно умершей любви, запах струящейся горностаевой мантии давно ушедших столетий, странных, немыслимых, притягательных, возлюбленных…