Завершил свою работу ежегодный Московский Международный кинофестиваль. Фестивальная неделя выдалась бедной на развлечения для элитной публики и гостей столицы. Зато просторный многозаловый «Октябрь» выгодно отличался трансляцией разноплановых фильмов в нескольких залах одновременно от фестивальных показов прошлого года. «Святые Георгии» нашли своих обладателей, призы вручены, а разговоры о минувшем фестивале продолжаются до сих пор…

 

А сейчас вернемся к тому, с чего, собственно, начал свой старт 28 Московский Международный кинофестиваль.

 

Фильмом открытием XXVIII ММКФ стала картина Чена Кайге.

«Клятва» - продукт совместного международного сотрудничества.

Картина в массовом прокате с 29 июня 2006г.

130 копий – рекорд в отечественном кинопрокате.

 

Этот фильм о большой любви, жертвенной любви. Как сказал Чен Кайге, «любовь и ненависть – две составляющие нашей жизни, но любовь оказывается сильнее», а оттого побеждает. Режиссер верит с предначертание судьбы, потому как в наших жизнях происходят неотвратимые события, приносящие много несчастий. Фольклорной основой сюжета, вдохновившей Кайге на создание фильма, явился миф о герое, стремящемся бегать быстрее ветра. Герой был уверен, что сможет поймать солнце. Одержимый этой идеей, герой бежал, и чем быстрее он бежал, тем плотнее к нему приближалась смерть: герой умер от жажды. По убеждению режиссера, 21 век накладывает свой отпечаток, и в своем фильме он использовал элементы национального колорита и международные элементы.

Казалось бы: выстроена цепь феерических событий, дух захватывает от операторской съемки. Но чем красочней картинка, тем меньше хочется говорить о чувствах. «Клятва» из тех фильмов, которые сладки взору, которые смотришь не отрываясь, а в финале остаешься как у разбитого корыта. Вроде все было: подобно перу жар-птицы переливалось и пестрило перед глазами, полюбившиеся герои умирали, а потом будто живой водой воскрешали их невидимые взмахи рук волшебников и магов; и вроде любовь торжествовала, а справедливость открывала глаза под масками лжецов и властолюбцев. Меня всегда поражало, на что способна любовь в своей жертвенности, сила такой жертвенности, которая бы открывала сердце любящей с таким размахом, впуская туда мужчину. Продолжительное время ее кумиром оставался человек в маске, любовь к которому впорхнула в нее под сводами чистейшего неба на краю бурлящего водопада. Подобно падающей мощи воды в душу героини вселилось неизведанное чувство. И чтобы его определить, ей пришлось долго искать и ошибаться, чтобы открыть для себя истину. Нашептывания колдовского пророчества под облетающие лепестки розоватых оттенков делают картину удивительно тонкой и прекрасной, как аромат нарождающегося утра, как свежее дыхание ветерка на обнаженной коже, как неуловимое перышко из одеяния белейшего пухового плаща, в котором героиня, с распростертыми в стороны руками обречена порхать. Прекрасная пташка, пока кочует, как «переходящее знамя», ищет пристанище своему сердцу и жаждет увидеть истинное лицо того, кого полюбила. Только вот принципы, коими руководствовались передающие, весьма туманны.

Князь Вухан, зарекомендовавший себя отличным тактиком, с искрой философии высекающий себе воинов и рабов под лозунги «человек, который боится смерти – отличный раб», сам оказывается в ловушке пережитков детского неверия людям и боязни быть обманутым.

Лжепредатель, раб, который этим предателем становится из благих намерений – дабы облегчить участь соплеменников, жителей Снежной страны. Огненные стрелы почти настигли бегущего Ели, и только накинутый князем черный плащ облегчает участь и скрывает лицо изменника. Но больше изгнанника, ведь клеймо предателя легло на его чело несмываемой кровью. Заслуга человека в черном плаще, человека, титулованного как «быстрый убийца» в том, что используя способность «пролететь сквозь время», он показывает Кунлуню его дом. Блуждая по заснеженной пустыне, путник достигает земли чистейших Снегов, где стеклянные комнаты хранят свои воспоминания на ледяных стенах.

Кунлун озабочен вопросом, который стал камнем преткновения его устремлений: что есть желание сердца? И ответ он должен узнать сам. Жертвенность присутствует и здесь. Безмятежное сердце побуждает оставить свою возлюбленную в объятиях генерала, обладателя золотых доспехов: «я не могу причинить вам вреда, я возвращаюсь домой». И единственное, что реально осталось хранимым у сердца - нежнейшее перышко из оперения птахи. Оно дороже жизни, оно не имеет цены и объяснений, и только по глазам под смех Вухана можно догадаться об истинном чувстве: все испытания ничто перед ликом любви.: чтобы ради спасения жизни любимой бросится в водопад со словами: «я никогда не позволю тебе умереть», в водяном огне не сгореть, - помогает любовь.

 

Символичность красок – вот на чем старался сделать акцент Кайге: снежная страна – символ чистоты, красное – теплое и благородное, черное – волшебное, но бренное, хотя и способное продлить на время то, чему уготована верная смерть. Черный плащ, например, способен даже вернуть тот день и миг, который, казалось, навсегда утерян, и навсегда разорвана нить, связывающая реальность и мифичность миров.

Может быть я, как среднестатистический зритель ожидала кровавого финала наподобие того, что развернулся на глазах зрителей во время просмотра «Дома летающих кинжалов»? Более реалистично выглядели мизансцены, и страсти бушевали более остро и отточено на лезвиях жизней. «Клятва» невольно будет вызывать сравнение с «Домом летающих кинжалов» - тут и танцы с веером, и кинжалы, и хождение по воздуху –элементы необычности для европейского зрителя присутствуют и в «Доме», и в «Клятве».

Главное, что я вынесла для себя после просмотра – глубочайшее сожаление, что русский кинематограф никогда уже не завоюет кинорынок исконно национальными традициями. Костюмированное шествие карнавала новых фильмов неизбежно видится выстроенным в лучшем случае из расписных матрешек. Неизменный атрибут России – это Красная площадь и сестры-матрешки. Конечно, я буду рада ошибиться. Но мне кажется, навсегда утрачено чувство причастности к истории предков. Нам легче хвататься за новшества, нежели возрождать традиции. Мода на фэн-шуй, шпильки и наряды в стиле гейш – то что украшает русскую столицу. Если непонятно – значит, вызывает разногласия, полемику вкусов, желание раскрыть и понять замысел режиссера, вжиться в образ героев, уяснить для себя мотивацию тех или иных поступков.

В Китае существует целая плеяда императоров, о жизни, боях не на жизнь, а насмерть и конечно, о любви которых режиссеры мечтают снимать свои фильмы. И каждая история будет рассказана красочно, будет вызывать живой интерес – за счет костюмированного представления или за счет «полетов во сне и наяву», но вызывать будет, что бы там не говорили. А что такого может рассказать русское кино о своем прошлом? Существует некая мода крушить, ругать старое, не выстраивая ничего нового. Почему мы живем, оглядываясь на чужой опыт? Пытаясь догнать то, что догнать, увы, непросто.

 

«Я очень уважаю нашу культуру и наших зрителей, - сказал в своей беседе режиссер. -Китай слишком долгое время был за закрытыми дверями, долго оставался оторванным от внешнего мира. Сейчас эти врата постепенно открываются… Люди думают, что готовы перехитрить судьбу, и в своем фильме я пытаюсь сказать людям: есть две силы – Любовь и Свобода на пути изменения судьбы».

 

СВОБОДА, ЛЮБОВЬ, СУДЬБА - нити, которые соединись в «Клятве», чтобы воплотить мечты в жизнь.

 

Документальное кино подчас оказывается более действенным, чем фильмы основного конкурса.

 

Документальное кино далеко шагнуло в своем развитии благодаря техническому прогрессу. Освобожденный от условностей режиссер ваяет свои нетленные полотна, все более приближаясь к кинематографической истине. Свобода и гиперреальность съемок открывают перед авторами - документалистами новые возможности. Остается надеяться, что за свободой формы они не потеряют мысль. Составители программы Сергей Мирошниченко и Григорий Либергал надеются, что документальная программа после двадцатисемилетнего перерыва «вернулась на Московский Международный кинофестиваль всерьез и надолго».

 

Картина «Дело только в ритме» (Сценарий и режиссура: Томас Грубе, Энрике Санчес Ланш), открывшая документальную программу ММКФ «Свободная мысль», рассказывает о современных тенденциях в мире танца.

Ведущий оркестр мира и выдающийся дирижер своим искусством несут в массы идеологию гуманистического преображения цивилизации. Пример тому – своеобразная акция, постановка «Весны священной» на музыку Игоря Стравинского в исполнении Берлинского филармонического оркестра. Дебют английского дирижера Саймона Рэттла в качестве художественного руководителя Берлинского филармонического оркестра состоялся осенью 2002 года. Исполнение Пятой симфонии Малера и произведений Моцарта, Брамса и современного композитора Томаса Эйдса сопровождалось десятиминутной овацией и было очень высоко оценено критиками. Предшественниками 47-летнего Рэттла на посту главного дирижера одного из лучших в мире оркестров были такие суперзвезды как Вильгельм Фуртвенглер, Герберт фон Караян и Клаудио Аббадо.

 

Взращивание определенного типа личности – цель, которую ставили перед собой создатели постановки: «В хореографии есть движения, которые учат мальчиков чувствовать себя сильными и мужественными». Молодые ребята, не умеющие танцевать абсолютно, делают первые шашки и учатся «понимать силу тишины».

Рэттл совмещает традиционность и успешно усваивает современные тенденции. В финале – сэр Саймон Рэттл, владеющий дирижерской палочкой как художник от бога - кистью, устраивает представление всего того, чему научились молодые люди 25-ти национальностей, в том числе из Европы и России. Гениальная кисть танцует по мольберту, подобно тому, как язык тела познается, не затрачивая времени на пустые слова. Танцевальная группа набиралась с расчетом объединить танец и оркестр, чтобы музыка не являлась только музыкой, а посредством себя учила людей единению. Такова идея фильма. Частная жизнь в лицах. И этих лиц – 250. О становлении каждого из участников, о трудностях, вплоть до того, что многие хотели уйти из проекта, - эта документальная лента.

 

Мощная постановка под музыку Игоря Стравинского – кто бы сомневался, что зрителя не прикует к месту экспрессия танца и костюмированного представления. Ритм и царствующая в сердце природа Весны – то, что зрителя оставит равнодушным экспрессия танца и костюмированного представления. Ритм и царствующая в сердце природа Весны – то, что наполняет зрителя при просмотре этой картины.

 

В древней музыке основополагающим началом был ритм.

 

Во всем мире «Весна священная» является материалом для постановки балета. Традиция «Русских сезонов», которую в свое время возглавил Сергей Дягилев, положила начало мировой славы Игоря Стравинского. Премьера его первого балета «Жар-птица» состоялась 25 июня 1910г. на сцене парижской «Гранд-оперы». Вторым произведением Стравинского был балет «Петрушка». Парижская премьера балета в 1911 году была триумфальной в немалой степени благодаря великолепной хореографии Фокина и гениальному Петрушке – Вацлаву Нижинскому.

А уже 29 мая 1913 г. в Париже разразился "грандиозный театральный скандал", поводом для которого послужил новый балет Стравинского "Весна священная". Импульсивные ритмы, сменяющиеся мелодичными потоками, составляли как бы наслоения картин обрядовой жизни древнего племени с весенними гаданиями и взываниями к силам природы и финальным жертвоприношением. Сам композитор говорил: "Мой новый балет "Весна священная" не имеет сюжета. Это религиозная церемония Древней Руси - Руси языческой", его ласковая песнь родной русской природы. Костюмы были представлены Н.Рерихом. Он использовал элементы древнейших орнаментов в современных формах. Выступая в аудитории Ваннамэкера на собрании Лиги Композиторов (Нью-Йорке, 1930), Николай Рерих выразил свое мнение о балете на музыку Стравинского:

«И все же "Весна Священная" нова и молодежь принимает "Весну" как новое понятие. Может быть, вечная новизна "Весны" в том, что священность Весны вечна, и любовь вечна, и самопожертвование вечно. Так, в этом вечном обновленном понимании, Стравинский касается вечного в музыке. Он был нов, потому что прикоснулся к будущему, как Великий Змий в кольце касается Прошлого… Холмы Смоленские, белые березы, золотые кувшинки, белые лотосы, подобные чашам жизни Индии, напоминали нам о вечном Пастухе Леле и Купаве, или, как сказал бы индус, - о Кришне и Гопи. Нельзя не отметить, что сыны Востока совершенно определенно узнавали в образе Леля и Купавы великого Кришну и Гопи. В этих вечных понятиях опять сплеталась мудрость Востока с лучшими изображениями Запада. С полным сознанием я говорил в Индии на вопрос о разнице Востока и Запада: "Лучшие розы Востока и Запада одинаково благоухают».

 

Балетов на подобные темы до тех пор вообще не существовало. В равной степени необычными и неожиданными были и музыка Стравинского, и хореография Нижинского. Это вызвало противоречивое отношение к балету, сохранившееся на многие годы. Фантастика священных танцев и символических ритмов способны заставить публику ликовать от восторга. И при умелом исполнении готовы поспорить с карнавалами в Рио-де-Жанейро и шествием китайской диаспоры в национальных костюмах, стилизованной под одеяния "Поднебесной".

Один из зрителей так описывал премьеру 29 Мая 1913 года в Париже: "Ничто из когда-либо написанного о битве "Весны Священной" не дает даже слабого представления о том, что происходило на самом деле. Театр, казалось, дрожал от землетрясения. Он сотрясался. Люди выкрикивали ругательства, завывали и свистели, заглушая музыку. Раздавались пощечины и удары... сам же балет был удивительно прекрасен".

Только почему – то в Чикаго, во время постановки "Снегурочки" мастерские Маршала Фильда не испугалась гласа народа и построили современные костюмы на орнаментах и линиях доисторических славянских одеяний. А в нашей стране только в 1965 году Наталией Касаткиной и Владимиpом Василёвым была осуществлена постановка балета «Весна священная» в Большом театpе СССP, что принесло им всемирную известность. Они были первыми, кто после 1917 года дерзнул поставить балет на музыку «запрещённого» тогда композитора.

 

Конкурс

 

Самурай, которого я люблю.

 

Картина знакомит нас с вполне заурядной жизнью небольшого поселка. Все идет своим чередом: родители стареют, дети подрастают и набираются мудрости. Молодой самурай Бунсиро Маки – сын уважаемого человека, к мнению которого прислушиваются. Примером тому неспокойное время, когда река выходит из берегов, и нужно быстро принимать решение, в каком же месте реку вскрыть. Времени так мало, что речь уже не идет о спасении урожая конкретной семьи, которая в результате аврала будет обречена голодать. Тем не менее, легче дружно помочь пострадавшей семье, нежели оставить все селение без урожая… Итак, мудрое решение принято, и все казалось складывается как нельзя лучше. Трое друзей, в том числе и Бунсиро Маки противостоят нападкам со стороны более ершистых ровесников. В один из вечеров отца забирают под стражу без особых разъяснений. Сыну разрешили свидание, как и многим другим соратникам по несчастью. Покорно ожидая решения суда, мужчины сидят на земле, не отрывая взора от тюремных ворот… Ритуальное самоубийство отца – результат обвинения в заговоре против своего клана.

 

Говорливые реки и зелень природы вливаются в душу вместе со стрекотом цикад. Эта трель касается слуха зрителя вначале ненавязчиво, затем овладевает им сильнее и сильнее. До тех пор, пока он не сконцентрирует на ней максимум своего внимания. Акустика очень впечатляет, хотя звуковые триады гораздо ярче природных пейзажей, которые то успокаивают эмоции, то наоборот, будоражат их на манер рекламных пауз. Вероятно, режиссер Мицуро Куроцути придавал особое значение такому чередованию кадров, акцентрируя внимание то на чувствах главных героев, то на голосах чарующей природы.

Фуку – девушка-подросток с воркующим голоском, влюбленная в Бунсиро, вынуждена покинуть любимого, дабы не навлечь гонений на свою семью. Длительная разлука стала для молодых людей настоящим испытанием. Пока Бунсиро оттачивал самурайское искусство, Фуку становится наложницей главы клана. Фуку - настоящая красавица, и зависти соперниц нет предела. В Эдо приезжает и Бунсиро Маки, чтобы отомстить человеку, повинному в смерти его отца.

Чувства Бунсиро и Фуку зреют, и остаются первозданно чистыми и трепетными. Единственный разговор, который они ждали столько лет, состоялся в строгости японских обычаев: они приближались друг к другу почти ползком на коленях, - то с его стороны движение, то с ее. И когда нужное расстояние достигнуто, начинается эта воркующая речь и волнительные признания о недомолвках и сомнениях юности…

Традиционные бои и фонтаны яркой крови, бледность фоновых заставок как бы замедляют время, фокусируя внимание на главном, заставляя разглядеть мгновенность времени и быстроту сверкающего лезвия в замахе.

Во время просмотра из зрительного зала мое чуткое ушко улавливало голоса: вот сейчас его и убьют… Но слова мастера «не верь глазам – верь сердцу» помогают тогда, когда казалось, помочь уже ничто не в состоянии.

Если вам посчастливится найти этот фильм, посмотрите его хотя бы ради того, чтобы иметь представление о средневековом Востоке с его уходящими вглубь обычаями поддерживать тепло домашнего очага, подавать чай, хранить сердце в сокровенной чистоте и конечно, искусству побеждать.

 

Сколько ты стоишь.

 

Здесь все предельно ясно: Бертран Блие видел главной героиней своего фильма Монику Белуччи, и только ее. Она и стала главным украшением картины. Скользящая ткань повествования плавно переходит в легкий фарс, и зрителю не суждено утомится просмотром уже потому, что Блие подает сюжет всегда неожиданно, порой идя в разрез с написанным сценарием.

 

Клерку Франсуа (Бернар Кампан) невероятно подфортило однажды: этот счастливчик, выигрыш которого в лотерею составил ровно столько, чтобы позволить себе в жены роскошную итальянку ровно на неделю, благополучно убивает двух зайцев – обретает любовь и забывает о сердечном недуге. Но поначалу его волнения по поводу того, понравится ли красавице его квартира, уводят Франсуа от реальности падением в обморок. На вопрос врача, бросила ли его ЭТА женщина, наш герой в момент отсчитывания нижнего и верхнего порога кровяного давления ответил: «нет, ЭТА женщина переезжает ко мне жить», и вновь теряет сознание.

Натура даже такой роскошной итальянки, как Даниэла, выставляющей на аукцион свое тело, порой, играет не на руку ей самой. В самый неподходящий момент, когда она устала разыгрывать из себя благополучную порядочную женщину, ее озаботило следующее. «Муж на время» в бесконечных любовных играх «касался ее слегка», разбудив в ней тем самым то, о существовании чего бедняжка даже не догадывалась ранее. Мало того, в ней еще проснулась скромность. Неизведанные ранее чувства отныне не дают героине преспокойно жить как прежде, а по-новому жить не позволяет бедность нового возлюбленного. Вседержитель и истинный муж Даниэлы ганстер и сутенер (Жерар Депардье) выглядит так нелепо и жизненно на супружеском ложе, взгромоздишь сверху. Причем искренний смех вспыхивал в зале в моменты наивысшего пилотажа – стопроцентное попадание при обыгрывании житейских сцен.

Когда в одной компании я делилась впечатлениями от просмотра, меня перебивали: «И что, это все ПОКАЗЫВАЛИ?» Представьте себе, не показывать это – воистину преступление. Шикарные диалоги, в которых безобидные фразы из уст Даниэлы, например, отправляют мужчин «на тот свет».

Пока мужчины крушат друг друга в нелегком интеллектуальном поединке, находчивые женщины времени зря не теряют…

 

А еще этот фильм о зависти, самой настоящей и реальной, которая душит жабой тогда, когда кто – то рядом просто счастлив. Наряды бабочки меркнут тогда, когда этого меньше всего ждут. Героиня делает выбор, но так ли это меняет ее суть? Как права героиня, по – итальянски эмоционально восклицая: «Разве я виновата, что бог наградил меня такими формами». Вопрос остается риторическим.

Но даже Даниэлу с ее формами было невероятно жаль - когда она, как бездомная кошка оказалась и без денег, и без секса, и без любви.

 

Финальный аккорд напрочь уводит зрителей от мирков обычных домохозяек, служащих офисов, и даже от мира флера и продажной любви. Есть только музыка, вино и сиюминутность низменных удовольствий, которые способны затмить призрачность чувств вообще. Если в начале были деньги, то дальше уже ничего хорошего не жди.

 

Спи, мое золотко.

 

Главными героями в фильме режиссера Невена Хитрича являются дети. Это мальчик Томек и две его подружки. Беловолосая соседка Тонка живет в мире понятных только ей фантазий, обладает спокойным характером, а вот Яна – просто сорви-голова. В картине есть детская любовь и детская ревность. Ради этой любви нужно дольше оставаться на рельсах движущегося на детей поезда, ради любви нужно лазать на чердак к «жидам» и тому подобное…

Пригород Загреба. Шутки и застолья с песнями мало чем отличаются от тех, которые многим приходилось слышать в окрестностях Беларуссии и Польши. На протяжении многих лет после Второй Мировой войны в селении все же дают о себе знать отголоски военных лет. Использованные в картине элементы трагикомичности, и они скрашивают картину. Удачно воссоздав действительность послевоенного времени, режиссеру удалось сохранить в ней спокойный ритм хорватской деревни. А может, эта неспешность так похожа на течение русского житейского уклада, и оттого воспринимается как более близкое, размеренное. Разбавленное, помимо слез и посиделками «под градус», душевными песнями. И еще – что особенно показалось знакомым – молитва перед принятием пищи. За дружным семейным столом все сидят кротко, сохраняя традиции прадедов. Красочным и сочным получился светлый праздник Пасхи. В тот день за одним столом с семейством оказался средних лет немец. Душевно «приняв на грудь», он бережно гладит вытащенную из кармана фотокарточку с изображением жены и сына. И слеза пробивается сквозь белесые ресницы…

И тетя Надица, и дед Бартолич – будто соседи с улицы, где прошло детство. Мальчик много рисует. Причем неплохо. Но однажды он прерывает это занятие, потому что усилиями деда и крысоловки туда попалась жирная Фердинанда, за которой долго охотились.

 

Поселок Трешнёвка живет своей неспешной жизнью. Приезжие маляры штукатурят стены, пританцовывают синхронно, стоя на макушках стремянок, и опять же, поют. Песня, как говорится, строить и жить помогает.

Запомнился даже смысл одной застольной. Отчасти еще потому, что перевод в наушниках звучал вдумчивым приятным голосом: «Осталось немного, дорогая, потерпи. Вот кончится печаль, и я вернусь в наш тихий край. Я вернусь, и все будет как прежде…»

Эта песня являлась как бы лейтмотивом всего того, что происходило на «передовых» позициях.

Нелегкое это бремя, - когда местным жителям непросто распознать, кто свой - кто чужой, возлагать свои надежды на вездесущий «Красный крест», который лечит детей дедовскими методами, а именно – обданного жаром болезни ребенка окунанием в бочку с холодной водой. Но, слава богу, беда миновала на этот раз. А сколько неизвестного еще впереди? Жителям пришлось выбирать, что же делать с военным эшелоном. А что было делать? Одни ушли, партизаны еще не пришли. Игра в трусов и честных продолжалась не только среди детей. В тот самый момент, когда я обыгрывала название картины и опять боялась, как и родная мать Томека, его потерять, эшелон остановился, не успев наехать на ребенка. Машинист с помощником бросились кто куда, а мирным жителям не оставалось ничего другого, как на манер варвар просто растащить содержимое вагонов.

Время шло. Дед умер, бабка исхудала от горя. Примерно в то время, когда он более профессионально стал заниматься литографией, Яна, темноволосая подружка, которая окрестила друга звучным, но неподходящим для него прозвищем «дурья башка», упорхнула к крутому спортсмену. А беловолосая соседка, слегка чудоковатая, вляпалась в неприятную любовную историю с женатым человеком.

 

Томек все еще отлично рисовал. Примером являлся Оноре Дорье, который «рисовал как бог». Но превзойти мастера помешали жизненные ситуации, через которые главный герой шагает не с мечом наперевес, как рыцарь из добрых старых сказок, а имеет более действенное оружие – чистоту сердца. Об этой чистоте задумываешься в самом начале просмотра, когда дед характеризует своих дочерей: одна как мелодичный колокольчик, звенит тихо и нежно, а вторая – как монолит, и голос ее как у церковного колокола. Наверно, и судьбы похожи на наши голоса… Неважно, хорватские они или русские.

 

Фестиваль проходил в столице с 23 июня по 2 июля. Старт был ознаменован неимоверной жарой, а завершился не свойственным для этого времени года похолоданием. Как и ожидалось, финал оказался непредсказуемым, как погода за окошком.

 

Любите кино и бережно храните национальные традиции!