На кончике нерва…

 

Футуроэссе

 

«Буря! Скоро грянет буря!» - эти слова в устах нежного 17-летнего создания звучат не просто серьезно, а с горячайшей убежденностью. Это не фанатка творчества Горького, не революционерка-анархистка, не потенциальная шахидка – это юная поэтесса-футуристка Евгения Баранова, основатель и лидер группы молодых постимажинистов города Ялты. Если быть точнее – постимажинисток, потому что все представители течения – девушки, такие же с виду прелестные и хрупкие созданья, от которых ну никак невозможно ожидать того, что они «выдают» в своем творчестве. И если бы только у них одних рвалось из душ в поэтические строки это предчувствие «очередной революции»! - началось это до них. Началось это совсем недавно – рождением совпало с новым веком. Мания, поветрие, вирус – массовое возвращение молодой поэзии к футуризму.

Уже никого не удивляет тот факт, что творческая молодежь не может не иметь неистребимого стремления опустошать «корабли современности», заполняя их чем-то, на их взгляд, новым. Но прежде было по-другому. Еще в 90-е годы почившего с миром ХХ-го «новым» считался глубинный философизм и мистицизм (как некогда в символизме – увы, повторяемся, господа!), усложнение образности стиха, затемнение смысла, «затворенные» метафоры и метаметафоризация, демонстрация элитарной эрудиции, игра звуками, словами и синтаксемами до степени аграмматизма (Андрей Поляков) и даже антиграматизма (Дмитрий Марков) – и, как следствие, камерность такой поэзии, труднодоступной, как Джомолунгма, хотя и столь же прекрасной.

««Нововолновцы» не вызвали в Крыму никакого ажиотажа. Их попросту не замечали», - профессор Н.А. Кобзев в своей статье «Крымская поэзия «новой волны» («Предвестие», № 9, 2000; «Черное море», № 2, 2003) вынужден, несмотря на сожаление, быть честным с читателем. Но творческое юношество того времени и не преследовала такой цели, как «Прорыв! Стадионы!» (вновь цитируем Е. Баранову), а вот нынешним молодым поэтам это почему-то нужно просто «до зарезу».

Современная молодежь кричит. Кричит так, как не кричал до нее никто. Хотя, впрочем, почему же никто, если вспомнить, что футуризм – это уже не ново. Он возник в начале ХХ века – также «времени крика». А ныне: начало XXI. А в подобном случае даже одно совпадение – уже много. Так и хочется сосчитать, сколько лет осталось до 2017-го…

Уже слышу читательское «Не каркай!». Нет, не бойтесь, едва ли в нашем благословенном Крыму и в не менее благословенной Украине суждено произойти серьезной политической революции или войне. А вот культурная революция не помешала бы - такая «буря» и такой «прорыв». Будет уже навязшим в зубах напоминание о том, что писал Лев Гумилев: «Культура рано или поздно вырождается в цивилизацию (проще говоря – в «попсу» - ММ.) и уничтожается ею». Этому-то уничтожению и препятствуют современные футуристы, - на мой взгляд, именно в этом их миссия, хотя далеко не все, по молодости лет, это осознают. Зато все уже успели до предела прочувствовать, что в мире, где в многочисленных газетных и желтожурнальных интервью нам рассказывает, что такое труд писателя и как надо писать… Дарья Донцова, жить нельзя. Нельзя и невозможно в не меньшей степени, чем и в том мире (кстати, оном же), в котором «день ото дня» падают самолеты, а телевидение позволяет себе демонстрировать боевик «Крепкий орешек», перемежая его сводками новостей о трагедии в Беслане (не понятно, то ли это особая форма стеба над зрителем, то ли у телевизионщиков не все дома)… Абсурд, как в жизни, так и в искусстве, набирает обороты. Не тот «абсурд», «театр абсурда», который был в свое время заметным литературным явлением, а самый прямозначный абсурд отупения и отупления. Городской романс деградировал в «шансон», романы жанра «семейной хроники» осериалились, об «ироническом детективе» и текстах эстрадных песен стыдно и упоминать.

Но все-таки и «попса» «попсе» - рознь. Считающийся «попсовым» роман Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» - ничуть не слабее и не менее масштабен и глобален, чем «Война и мир» Толстого. Просто он читается легче (а язык произведения тоже многое говорит о таланте автора, пусть даже в данном случае многое зависело еще и от переводчика), и потому более популярен – в лучшем смысле этого слова. Из этого напрашивается вывод, что футуризм тоже может быть популярным. И станет, потому что он – с его «душевным стриптизом», отсутствием рамок и страхов (хотя и рожден во многом именно из страха перед непредсказуемой жизнью), «откриком» на современность, социальностью и масштабностью даже в произведениях о личном – куда ближе к «народу», нежели еще дышащая ныне, но оч-чень скромно, метареалистическая «новая волна».

Однако вернемся (простите за каламбур) к нашей Барановой. Дабы отличаться от «прошлых» футуристов, она, не мудрствуя лукаво, просто дала «своему» поэтическому направлению другое название – «постимажинизм». Хотя… Пункты Манифеста мало чем отличаются от таковых же начала прошлого века, но век-то – другой, реальность – другая, да литературных наработок за 100 лет куда как много. Значит, и постимажинизм – другое. Впрочем, судите сами. Слово - автору Манифеста…нет, давайте по-футуристски: «ВОТ ВАМ! НАТЕ!!!»

 

Постимажинизм

 

Основные положения

 

1) использование средней, начальной, сложной и неточной рифмы, а также ассонансов и аллитераций;

2) предельная концентрация смысла;

3) наглядность, конкретность и нестандартность Образа;

4) адаптация уже известных футуроприемов и внедрение новых;

5) отсутствие каких-либо авторитетов;

6) эмоция первична, форма вторична;

7) отрицание морали мелкобуржуазного сознания;

8) субъективизм авторского восприятия;

9) борьба с заштампованностью поэтического слова;

10) отрицание цензуры как проявления духовного ханжества;

11) переосмысление культурного наследия;

12) четкие, рваные, запоминающиеся ритмы;

13) эксперимент как основа самовыражения.

 

 

Скажете, очень уж похоже на Маяковского и иже с ним? Но точно также можно сказать, что Маяковский похож на Пушкина – тот тоже был новатором и «футуристом» для своего времени – опять-таки начала века и снова «кричащего». А чем не новатор и не «футурист» Антиох Кантемир для тоже далеко не тихой эпохи Петра Великого? Даже в начале XVII-го был свой «футурист» Симеон Полоцкий – это от него «есть пошли» фигурные стихи, чьи строки располагались в форме креста, сердца, цветка – а кажется, что это такой современный прием, считающийся высшим авангардистским пилотажем! А «Слово о полку Игореве»… Умолкаю, а то и до «Махабхараты» можно дойти, а все будет футуризм. Новое – весьма плохенько забытое старое. Одними смыслами думаем, одними доминантами сознания и бессознательного. Так что же истинно нового у наших футуристов?

А то, что ярко и броско выделяется на фоне топорной поэзии многих пишущих мужчин и «соплелирики» женщин – сила протеста против… много чего, в том числе и этой топорной поэзии и соплелирики. Особенно заметно это было на Международном фестивале молодежной поэзии «Звезда Любви», прошедшем в апреле 2004 года в Ялте. На фоне десятка абсолютно одинаковых девушек в не менее одинаково-модных платьях и, как по инструкции, произносящих перед выступлением одну и ту же фразу: «Зараз я прочытаю вам вирша, якый прысвячуеться одному хлопцеви…» (да будь я этим несчастным, сбежала бы от таких виршей подальше!), группа ялтинских постимажинисток, и без того сильная и яркая, просто произвела фурор. Работа над словом, отточенность, огранка, смыслоигра, яркая метафорика – это само собой. Но главное – искренность. В желании не просто очистить, а сразу и без разговоров потопить «корабль современности» - потому что, по их мнению, это свиное корыто уже никакой чистке не поддается. Такого доселе Ялта еще не слышала!

Вот как пишет лауреат фестиваля – Мария Кирилленко:

 

Тихий рокот из брюха пианино:

шелушится картавая РЕ.

взрывается МИ, будто рвется мина,

и тонет в ФАтальном огне.

СОЛЬ… Что есть соль земли нашей?

ЛЯ, подружившись с Б, становится падшей,

в предсмертной агонии

мечется СИ,

и фары такси освещают в проеме

хромую ДО…

(не опубликовано)

 

А это – Анна Черныш, обладатель 2-го места того же фестиваля, но на год раньше – в апреле 2003.

 

Мухи в потолке

Разноцветным мясом,

Люди по стеклу

В новогодних рясах

Розовость танцует

Сероватой кашей,

Пряность разновоний

Лезет в нос пара-

…Шея разболелась…

(не опубликовано)

 

Привожу тексты без комментариев, поскольку они в таковых не нуждаются. Может быть, нуждаются в критике, как и вообще любое произведение (увы, нет совершенства!), но сейчас мне хочется просто цитировать:

 

Асфальт блестел,

как лысина казненного,

и тишина

звучала завещанием…

…Стреляло двое:

рифма ненайдённая

и пустота,

найдённая нечаянно…

 

Евгения Баранова (Ялта, постимажинисты +

ЛИТО «МЫ», не опубликовано)

 

Шуруп между створками окон ржавеет

Он – певчая птица с разорванной грудью

Возница кониной попотчевал грохот свирелей

За кровью обляпанный рубль…

Шуруп между створками окон

Ржавеет, он – певчая птица

С разорванной грудью возница

Кониной попотчевал. Грохот

Зверелей.

Ярослав Минкин (Ялта-Луганск, ЛИТО

СТАН + постимажинисты,

сборник СТАН «Эпицентр»)

 

Лопнула грань меж живыми, убитыми,

Кончена мама-Земля неудобная,

Будто бы Гитлер навел мессершмиттами

Порчу на карму, - и что-то подобное…

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

…Ересь веселья закатами выпита.

Меряя чванство чайфовое граммами,

город с улыбкой

пара-

ллелепипеда

вычертил небо

пара-

ллелограммами…

Максим Попелыш-Росочинский

(Симферополь, «МЫ»,

сборник «Вселенная поэзии»)

Начало тридцатых годов.

Поезд приходит в Ростов.

Колесных набатов

ритм грохочет.

Четырнадцать крыш,

перезвон кандалов –

это суть –

разговоры без слов:

так понятней.

Альтернатива терпению молча.

Мне страшно…

Мне кажется, поезд готов

Эту землю

навылет

прогрызть

железным

червем…

 

Александр Бурсов (Симферополь, «МЫ»,

«Вселенная поэзии»)

 

 

В больничной палате седые проклятья

Глядели в глаза мне, как в окна рассудка.

Пульсируют вены, закутан в кровать я,

В зубах у хирурга горит самокрутка

И плавится дымом средь жертв препараций…

 

Егор Белоусов (Симферополь, «МЫ» +

литстудия «Магия слова»,

«Литературный Крым», март 2004)

 

…Барахтаться в людях, молиться на звезды,

Забыв про былой идеал,

Из вен выдирать слой щемящей коросты,

В которой себя потерял…

Людмила Монастырская

(Симферополь, «МЫ»,

«Вселенная поэзии»)

 

Моя мечта шла по проводам

И смеялась ударами тока…

Надежда Корабленко (Евпатория,

«МЫ» + ЛИТО им. И. Сельвинского,

«Вселенная поэзии»)

 

Читая их всех, в первую очередь ощущаешь боль, а уже во вторую – разглядываешь «начальные, сложные, неточные рифмы, ассонансы и аллитерации». Зато сразу бьет по глазам «предельная концентрация смысла», «конкретность и наглядность Образа» - порой с трудом воспринимаемого, а то и откровенно дикого («короста в венах»???) для нефутуристического сознания.

Несомненна и «первичность эмоции». А вот «субъективизм авторского восприятия», увы, как ни прискорбно, вовсе не субъективен, а у всех одинаков. А именно: резко отрицательный. Но о причинах этого уже было сказано – корыто мира не поддается чистке, а только - уничтожению. А жить-то хочется, ребята… Особенно, если «…мне только семнадцать», и даже в том случае, когда при этом «я уже чувствую старь» (Е. Баранова). Вот и найдено главное отличие крымского юного футуризма от «Маньяковского» (А. Черныш), и даже можно дать современному течению предельно «конкретное и наглядное» название – «Футуризм боли». Прошу не ассоциировать с «мировой скорбью» романтизма – та была (наравне в связи с масонством), скорее игрой, обычаем, ритуалом, который необходимо было соблюдать «уважающему себя» «приличному» поэту (что до Байрона, то его, как и Пушкина, внесем в список «футуристов своего времени»). А ныне – сколько раз в этой статье уже звучало слово «искренность»? Впрочем, если уж мы хотим не повторяться, отличаться от привычного, и в то же время блеснуть умным словом – могу предложить название более точное, отражающее истинное положение вещей: ведь это поэзия не будущего (not the future), а именно настоящего (reality), сего момента, сей страшной реальности. А в творчестве юных она предстает еще более страшной, просто невозможно ужасной, гипертрофированной донельзя. И посему – «ГИПЕРРЕАЛИЗМ». Но пусть молодые сами решают, как себя называть, а пока, по привычке, продолжим именовать их футуристами.

Как бы ни называлось рассматриваемое направление, но оно уже имеет свои, абсолютно новые приемы, один из которых - назову его «прием копейного древка» - хотелось бы проанализировать подробнее.

Трудно было выбирать отрывки для цитирования, потому что стихотворения воспринимаются в целом, неделимо на строки или предложения. Часто целый текст на полторы страницы – это нагромождение сверхэмоциональных образов и картин, нужных лишь для того, чтобы усилить, подчеркнуть, вынести на гребень основную мысль, заключенную всего лишь в двух последних строках. Да, эти две строки (иногда – одна, иногда – пол-) – и есть все стихотворение, вся его тема и идея, остальное можно выбросить без потери для смысла. Но только так читатель может увидеть, услышать и принять «во нутро самоё» этот смысл, которого иначе бы не увидел. Пронзить можно и ножом, но копьем на длинном древке дотянешься до куда большего числа «непробиваемых» читательских душ, не столько тупых и бесчувственных, сколько не желающих видеть и ощущать мировой ужас.

Такие стихи не для разбора и рецензирования, не для препарации на тропы и фигуры. Они даже не для чтения «с листа». Они именно для ора, для стадиона и микрофона. Но пока еще читатель и слушатель не готов к восприятию подобного, и аудитория футуристов мала: молодежные литобъединения, квартирники, тусовки, редкие молодежные литфестивали. На страницы официальных печатных изданий футуристам пробиться практически невозможно, поэтому их удел – поэтические сайты, самиздатовские сборники и немногочисленные альтернативные журналы вроде «POLUS-Крым» (опубликовавший в № 4 М. Попелыш-Росочинского, а в № 5 – Е Баранову). Из официального же молодежного сборника «Вселенная поэзии» все наиболее душераздирающие стихотворения были безжалостно изъяты редакционной коллегией – за что теперь сборник обвиняют (в среде футуристов) в чрезмерной «белизне и пушистости» - хотя и туда много чему интересному и неоднозначному удалось «влезть». А на недавно чудом прорвавшийся на страницы молодежного журнала «Алые паруса» футуристический (гиперреалистический) рассказ обрушилась волна отрицательной критики от мэтров и корифеев: мол, это пропаганда насилия и разврата, и такое-де, вообще нельзя печатать в молодежных журналах!

Да не пропаганда, а вопль отчаяния человека, стремящегося выбраться из этого самого насилия и разврата – и не могущего. Да и где еще это печатать, как не в молодежных журналах? «Испорченная» (якобы) молодежь не «исправится» от «розовых соплей», которые там печатать «можно». Она, молодежь, по-прежнему будет собираться в группы и группировки, для того, чтобы… хорошо, если читать футуризм. Лучше читать об «этом», чем делать «это». Читая о зле, особенно если написано сильно и ярко, можно возненавидеть зло. И в этом еще одна миссия «футуристов боли».

Хотя, есть среди них и те, кто явно перегибает палку и переходит за рамки предупреждения - к откровенной деструктивности. Имеют место быть и такие стихи, от которых даже сильные, но легко внушаемые (а о суггестивной силе «крикописи» можно и не говорить!) личности могут подвигнуться на… Так что, отчасти правы те, кто не пускает молодых футуристов в печать. Грань невероятно тонка, и только истинно талантливый почувствует, куда уже нельзя делать шага. А талантливы, увы, далеко не все «футурящие» и редактирующие. «Давайте все вместе уродовать солнце!» - авторство призыва скроем, но позволим себе оный привести, поскольку хотя бы один пример необходим, дабы дать понятие о «загранности». Едва ли текст, включающий эту цитату, написан от души – скорее, в целях выделиться «смелостью».

Есть футуризм от сердца, прочувствованный всем существом – и футуризм по моде, «от-футур» - не более, чем холостой «выпендреж» и дешевый эпатаж, только с целью себя показать и собой удивить. Бич всякого яркого направления в искусстве всех времен – эпигонство, и ныне оно также процветает на «крови» пишущих «кончиком нерва».

Но для футуризма слишком узко слово «мода». Лучше сказать - «волна» («новейшая волна» - не менее!), которая сметает и еще многое сметет на своем пути. Как, например, уже сумела пробить брешь в скепсисе и недоверии, насмешках и неприятии себя авторами-традиционалистами всех возрастов. Заметно влияние футуризма в творчестве крымских мэтров – особенно ярко эта особенность прослеживается в З-м, 4-м и 5-м номерах «POLUS-Крым» - но, как ни удивительно, в прозе. Футуристической «зверскостью» отличается фантастический рассказ Ирины Сотниковой «Здравствуйте, господин директор. Прощайте, господин директор» (№ 3). Как только ни издевается автор над главным героем, чтобы привести его (а с ним и читателя) к «очищению» и «спасению»! Но виден зрелый писатель, способный абстрагироваться, – юные этого делать еще не научились, и в большинстве случаев в своем творчестве «издеваются» над собой, доводя до катарсиса прежде всего себя, а последует ли за автором читатель – это уже его дело. Как правило, следует – как за харизматическим святым, каковые, что ни говори, а великомученичествовали прежде всего для собственного спасения.

Но вернемся к проявлению гиперреалистического в произведениях авторов старшего поколения. Роман «Уравнение для дворника» Гарифа Поленберга (№ 4) – зрелого писателя, – как ни прискорбно, приближается к «загранности», а иногда и переходит ее. Эту вещь я бы точно не советовала печатать в молодежных журналах. Для нее нужен «нехилый» читатель. Но тот, кто выдержит это, кто узрит тот «луч света», ради которого автор вырубил столь длинное и мощное «древко», - тот очистится вместе с героями и их чудовищным миром, и поверит в возможность спасения от зла мира реального, нашего.

Что до поэзии мэтров, то более-менее «настоящее» футуристическое начало прослеживается только у Анатолия Стоянова, да и то это не современный «футуризм боли», а скорее близость к «старому», игра в «я и под Маяковского могу». Но – смесь футуроэпигонства с заметной авторской индивидуальностью рождает нечто достаточно оригинальное:

 

Плесень уныла на сыре эпитетов ваших…

Намеревались всучить от козлов молоко?

Скуку разлитой в стаканы

души-простокваши

выпейте сами - сами грызите засохшие грани

у текстов-сырков! …

(«Литературный Крым», январь 2004)

 

Чем не попытка «вписаться» в культурную революцию? Автор – в ее рядах, но не «впереди с флагом», не «грудью на пулемет», не «на костер за идею», как юные садомазохисты от поэзии. Наверное, это и к лучшему. Фанатизм быстро приводит к «сгоранию» - молодые часто не выдерживают собственного надрыва и так же рано, как начали писать, бросают «это гиблое дело».

Чувствую, что у читателя уже сложилось мнение, что юный футуризм - это только негатив, злость и разодранность. Нет, в нем огромное множество тем. Есть прекраснейшие образцы футуристической любовной лирики. Понятно, что рваные строки и сбивающиеся ритмы априори не предназначены для описания счастья, потому 95% «футуролюбви» – несчастная. Но – и сильная, и дерзкая.

 

Милый!...

Ты больше, чем пьяная блажь,

дольше,

чем вплавь — до туземного берега.

Милый, ты звонкий, ты русский,

ты — наш!

На хрен сдалась тебе эта Америка?!

Е. Баранова, не опубликовано

 

Тема предназначения поэта – вот еще одна из наиактуальнейших и наиболевых у футуристов. Может быть, они даже чересчур сильно осознают себя поэтами – в непримиримый, бескомпромиссный противовес непоэтам вообще, традиционалистам и графоманам. Поэзия для этой молодежи – не только сочинение стихов, но образ жизни, состояние, движение. Как движение хиппи, например. Всем телом и душой – в футуризме. «Футуролюбовь», «футуропутешествие», «футуроприкид», «футуроприкол» - обилие таких понятий в «быту» молодых талантов говорит само за себя.

В стихах же юноши любят противопоставлять себя как классикам, так и современным мэтрам традиционной поэзии:

 

Меня не знали! Я врывался!

Старью показывал оскал.

Непревзойденным оставался,

Когда прекрасное искал.

 

Они молчали, релаксуя,

Они сходились на аврал,

Ведь, ненавидящий попсу, я

Громил, и рушил, и орал!

 

М. Попелыш-Росочинский, антология

«Поэтическая Карта Крыма № 1»

 

Девушки же не вылезают из сравнений Себя-Поэта-Необыкновенной с обычными, заурядными «мещаночками», - как правило, рефлексируя о том, что последние, в силу предсказуемости, удобности и покорности, более любимы противоположным полом (включая поэтов), чем воины-амазонки «эпохи» «дев-гениев и постимажинизма» (Е. Белоусов):

 

Ты светлая, как зимняя аллея,

ты теплая, как мамонтовый мех.

Я горче. Я пронзительней и злее,

чем Истина. Я перечеловек…

 

***

…Ведь Орфею нужна как минимум

Заурядная Эвридика…

 

***

…Милый, ты думаешь лучше — она?

Закостеневшим утробновым бытиком?..

 

Е. Баранова, не опубликовано

 

Другие аспекты темы «поэта и поэзии»: борьба с критикой и цензурой, сущность и происхождение вдохновения, хрупкость дара и его же сила, жертвенность поэта во имя самого разного (человечества, идеи, дешевой известности и др.), переосмысление трагических историй классиков – все это также есть у футуристов, но здесь пока не наблюдается чего-то особенно оригинального, за редкими исключениями. Посему с примерами повременим.

Существует и пейзажный, и философский, и даже религиозный футуризм, футуропародии, футуроюмор, но, как правило, это уже несколько иные направления: нечто, напоминающее эгофутуризм Северянина, или, к примеру, переплетение с метареализмом и фаэзией. Смесь, точнее, чередование двух «волн» (хотя и с преобладанием мета-) можно наблюдать в творчестве Елены Коробкиной (Евпатория), постоянного автора «POLUS-Крым».

В своеобразной манере экспериментального стиха – сочетания авангардного аграмматизма и формотворчества с футуристическим экстримом работает дружественное ялтинским постимажинистам литературное объединение СТАН в г. Луганске. Их стиль представлен в настоящем эссе на примере творчества Я. Минкина. Можно назвать еще имена Анатолия Грибанова, Ирины Гирляновой, Александра Сигиды, Елены Заславской и др. Работа над формой снижает «децибелы» футуровоплей луганцев, делая их стихи более рассудочными, нежели творения темпераментных крымчан. Но не зря так подружились два объединения – взаимное творческое обогащение и обмен футуронаходками выводит обе группы на новый, более глубокий и «взрослый» уровень.

Интересен также пока еще мало описанный в критике стиль в украиноязычной поэзии, который назван его основателями «постфутуризмом». В этом направлении более чем успешно работает «Гильдия Непризнанных Гениев постфутуризма «Неабыщо» в г. Житомире (Илья Стронговский, Олег Левченко, Вероника Кавун, Наталия Шеремета и др.) и их крымская последовательница Елена Стоянова. Ее «пост-опыты» на украинском языке представлены в «POLUS-Крым» № 5. Русскоязычная поэзия и проза, и даже литературная критика и публицистика Елены, хорошо известные в Крыму и за его пределами и в представлении не нуждающиеся, также футуристичны по своей природе.

В качестве же еще одного – несколько необычного – штриха к «портрету» футуризма хочется представить творчество блестящей поэтессы-эгофутуристки, чье имя (абсолютно настоящее) загадочно так же, как и ее стихи, которые можно охарактеризовать как «неосеверянинство». Это Ариолла Милодан из Ялты - единственная из группы постимажинистов, которая не кричит, а «поет»:

 

…Я люблю играть в недосказанность,

Как мираж, создавать таинственность,

В недопетость и недосвязанность,

Облекая недоединственность.

Останавливать страсть за мгновение,

До того, как она насытится,

Мысли, чувства и впечатления

Дневникам изливать, как сыплется…

Я привыкла…

А вместо этого –

Нагло, залпом, на подоконнике:

Хочешь? – На!

Но - ни блика светлого!

Крест на солнце! Фа в пентатонике!

(не опубликовано)

 

Хоть стихотворение и построено на ставшем уже футуротрадицией «приеме копейного древка», но острие этого копья – пронзающе, а само древко изукрашено переливающимся узорочьем и - самоценно. А самая возможность «петь» и «узорить» в стиле футуризма – это лучшее оправдание этому течению на обвинения его в «одно-крико-образии». Хотя, в общем-то, никто в оправданиях не нуждается.

Можно назвать еще несколько имен молодых ярких футуропоэтов и футуропрозаиков, но пора остановиться, а то так футуристами окажется вся пишущая молодежь. Действительно, по «капле» от этой «волны» есть в творчестве всех известных мне юных дарований - такова уж дерзкая природа молодости.

Но как ни смягчай автор этих строк своею же рукой созданное «зверское» впечатление о футуризме, никуда не уйдешь от факта, что данный стиль в поэзии создан все же для того, чтоб ругать, хулить, обличать, требовать, угрожать, кликушествовать, а не восхищаться, хвалить и воспевать.

Существует весьма интересное мнение о «новой волне» и «вырвавшейся» из нее «новейшей» - нашем футуризме - православных религиозных литераторов и литературоведов, которое мне хотелось бы здесь привести.

В представлении современных людей, потерявших Бога (что особенно остро, хотя порой лишь подсознательно, ощущается тонкими душами творческих личностей), этот мир предстает настолько бессмысленным и абсурдным, что ни описать его, ни выразить к нему свое отношение простым и ясным языком становится невозможно. «Русский язык, созданный для того, чтобы славить Бога и сотворенный Им мир, отказывается его хулить, - пишет блестящий православный санкт-петербургско-крымский поэт Татьяна Шорохова (которая, по ее же словам, постоянно борется с проявлениями футуризма в своем творчестве, и хоть побеждает чаще, но далеко не всегда), - И у талантливых поэтов на подсознательном уровне возникает желание создать для «хуления» некий новый язык, новые поэтические формы, образные средства». «Предельные» метафоры, разорванные слова и переставленные их части, экстремальная игра смыслов, подавляющее количеством и поражающее качеством словотворчество, употребление неологизмов, современной лексики и, порою, лексики «непечатной», - все это становится наивернейшим способом отражения хаотически-разорванного мира и такого же его восприятия. «Новая» поэзия, по мнению православных критиков (И.А. Ильина, А.С. Хомякова, диакона Андрея (Кураева), архимандрита Киприана (Керна) и др.) - ярчайшее, талантливое, а порою даже и гениальное, воплощение в искусстве всеобщего современного чувства «богооставленности» и душевной пустоты.

Поэтому не удивительно, что в стиле футуризма можно ругать абсолютно все. Включая самый футуризм. «Футурьё мое» - самокритично обозвал свою поэзию М. Попелыш-Росочинский, одновременно запустив в среду собратьев по направлению ставшее крылатым собирательное самоназвание оных – «футурьё».

А, например, автор этих строк, в свое время не принимавшая этого течения, писала:

 

…футуристы-недомерки, что

кричат, размахивая ртом…

(«Вселенная поэзии»)

 

Господи!

Как он растет! –

кипарис.

Что наконечник копья Святогора!

Сможешь ли, дерзкий поэт-футурист,

дать ему слово, а в слове – опору?

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

«Юноша бледный», готовый на риск

словораспила для мозгопрогрева,

видишь ли, «кипа», «пари» или «рис» -

тоже слова. Но дрова, а не древо.

(«Светотень»)

 

И только позже осознала, что эти стихи написаны также в стиле футуризма, с использованием тех же приемов. Так что постепенно это направление завоевывает сердца и «перья» даже своих недругов, и заставляет задуматься, почему так происходит, в чем эта непреодолимая сила.

Впрочем, возможно, еще и в том (и это уже футуристам в минус), что такие стихи, как ни странно, писать сильно - легче. Намного легче, нежели хорошие традиционные. Футуризму в его классическом понимании (не берем новаторство Симеона Полоцкого и далее) - всего 100 лет, а стихосложению «простому» – десятки веков. Куда труднее сказать что-либо новое в том виде творчества, где, как кажется, все уже давно сказано.

Да и не лишним будет напомнить, что самый лучший творческий стиль – индивидуальность. Всевозможные «волны» схлынули – Ма