АНТИ

 

Рыдайте, Шекспир и Данте!

Мопассан, томись!

Любовь – излечима! Анти-

депрессантами.

Сдирайте кору сонетов –

дайте сердцу взять

законную горсть таблеток

да инъекцию –

и tabula будет rasa.

…О, розы свежие…

…и звезды… Еще три раза

в день. Ну-ка, съешь меня,

любовь! Обломаешь десны.

О нет, не стерва я –

я биодобавка к мозгу

из двадцать первого

стозимья. Еще листаются

ногтями в лаке

очитки страстей цветаевских…

Обнять и плакать!

Сто лет – это миг, а гляньте!

Прописанье-то!

Не знала Марина анти-

депрессантного

раздолья… «Любодеянье»

в ее варьянте

с приставкою «пре-», а я вам –

приставку

«АНТИ»!

Инфекция поцелуев…

Ласки плесень…

Мы – чистого века слуги!

И век наш тесен

для любодеяний с прелью,

для сердцегнили…

Цветаевы – от безделья

любили.

 

Доброволки

– Откуда, шахидки?

– Из сердца, вестимо…

Каждый

умирает

в одиночку.

 

Тоже три и тоже суть слова.

 

Ты купила у любви в рассрочку

на него поддельные права.

Любишь с ними скромно, аккуратно,

погашаешь вовремя кредит

осознаньем, что концу расплаты

некому любимой будет быть.

 

…Хорошо бы –

головой о стену

и –

лицо размазать не спеша…

 

Каждый

умирает

постепенно.

Сразу – разве что из калаша…

 

Вот вы где, кудряшки и метелки

юных неслучившихся мамаш…

Кто не в ЗАГС –

в хот-пойнты! –

в доброволки! –

стройными рядами –

шагом марш!

Как собака, битое

либидко

отточить

в мортидо,

как в стилет…

Будет жаль вернуться – инвалидкой,

посему –

долой бронежилет!..

 

…раз-мечта-лась!

 

Случай – не опасный.

Твой –

на сверхкоротком поводке.

 

…а права – фальшивые, как паспорт

в снайперском наемном

вещмешке…

 

А

права –

порвать! –

избить

в

осколки! -

веру с надей –

меж собой стравить!..

 

…бабы-звери,

волки-доброволки,

выжившие

выблядки

любви…

 

***

Маленькие часики смеются: тик-так…

 

А ночью по лесу идет Сатана.

 

Это, видимо, рай. На часах –

Иероглифы «полночь» и «вечность».

Заметалась в истерике свечной

Серебринка в твоих волосах…

 

Это все-

«…нкавтвоихволосах

недосмотринканадвременами

недосмертинкаподвалунами

гирьнатонкихсчастичных весах…»

 

таки рай. Если б не с… Если б не – ш-ш-ш –

шевеление спящего ада.

И не винность – сплошная помада,

До улыбок стареющих гейш.

 

«…чьюпонебуидетсатана

станетспазмаподдыхомипола

пригвожденногоктелуглаголом

означающимчувствоодна

всмыследелайхотьчтоумирай

графоманьналунукакволчица

номолчиауженемолчится…»

 

На!-всег!...

 

Да, это рай, это рай.

 

Во все

 

Пей мою кровь мою,

боли вампир…

Бельмами, прорвами –

на смерть – без страха.

 

Полнится, волнится…

 

Сердце – без дыр,

сердце – беспользица:

сердце – не трахнуть.

 

Сердцу – Коперника

встрепанный вид:

это открытие –

первое в списке!

Это – прозрение:

жаждет любви

сердце! Но – как его?

Где его «киска»?

 

Чем отплатить ему

за пять минут

ласки, внимания,

неотчужденья?

Чем ты расплатишься,

сэрдэнько?! Кнут

боли – эх, м-ма! – вот

твое наслажденье!

 

…Бей меня, крой меня,

пей меня, ешь…

Честно я местно я

буду довольна.

 

…болью раскроена

проймина меж

бедер-предсердий…

 

Давай же –

по полной!

 

***

Мир, что смыл свои краски и сделал черно…

Непролитые глазки всыхают в окно,

непробитым зрачкам опираться о стол,

непропитым очкам разбиваться в оскол-

ки…

…оскалом наскальных рисунков у скал

этот час эту часть иссекал, отсекал

от себя, и на пальцы распался уже,

как рука, оскользнувшаяся на ноже,

как рука, оскопленная ржавым гвоздем,

как останки бокала с крапленым дождем,

как «Останься!» – тому, кто уйдет, даже ес-

ли уставившись долго в дверной перекрест

меж порогом и взглядом, вмороженным в пол…

…и дорога, и взглядом, похожим на ствол,

изменивший с кокеткой-осечкой в него

слепо верившей смерти… смертельно живой

с пока еще могущий гордо дышать…

 

Кровословный комок –

ухо-

горло-

душа,

да изыдешься, бесе, метлою молитв,

да насытишься, бездне!...

Тебя бы залить в

глотку мира, что смыл свои краски и сде-

лал черно, засыхая на ржавом гвозде…

 

Эго-Истина

 

Сердце за боль – ни ругнуть, ни прибить,

в угол ни вдвинуть.

Боже, бывает так больно любить!..

Даже взаимно.

 

Господи, может быть, Ты не про всех

знаешь и видишь?

Просто не всякое сердце за грех

в угол задвинешь.

 

Что есть такое любовная боль?

Ряд наблюдений:

кто-то становится тупо тобой

вне позволений,

 

кто-то в тебе стопроцентней, чем ты…

Господи Христе!

Кожи и рожи не так уж толсты

на эгоисте.

 

Во Эго-Истину!

Бой – на убой!

 

Любосдираем,

веруя: Ты – тех, кто – тупо – Тобой –

в шею – из рая!…

 

Новая Шахразада

 

О, скажи, султан мой, где твой нож,

Сабля, плаха, тонкий шнур из газа?

Тысячаединственная ночь…

Я уже не знаю больше сказок.

 

Я уже устала говорить

Ложь в глаза, а правду – через пальцы.

Тысячуразорваная нить…

Сердце – шелк, а сила воли – пяльцы.

 

Отвернусь от света – слезный блик

На щеке пригасит тень портьеры…

Твой гарем, как этот мир, велик,

Почему же стук – лишь в эти двери?

 

Да, могу красиво излагать,

Петь, читать и сочинять касыды,

И легко за сказки выдавать

Наши песни о Роланде с Сидом.

 

Только сколько бы ни знала я

О походах против иноверцев,

Но султанша старшая твоя

Главною останется на сердце

 

В окруженье принцев, что шутя

Ятаганами рабов итожат,

И царевен, что таким, как я,

Прицепляют броши прямо к коже,

 

Запрещая крик – до немоты…

А вот мне за что-то – исключенье.

Видно, знают: шпильки их – цветы

Рядом с терньем твоего влеченья.

 

Вместо сказки – правда! Вынь же нож!

Яду, с башни, на кол, в море в путах!...

Тысячаединственная ночь…

Тысячапоследняя минута…

 

***

Глуп – кто меняет парчу на рубище,

Власть и палаты – на склеп и схиму…

Я разогнала полсотни любящих

Ради нелюбящего любимого.

 

Я выбирала сама – без помощи

Божьей, инферновой, человеческой…

Я никогда не была беспомощной,

Плачущей, слабой и опрометчивой.

 

Я никогда не летела окрыльем

По мановенью руки небрежной

И не пыталась извлечь из окрика

Злого хотя бы полноты – нежные.

 

Я никогда…

Потому на гульбище

Стен и замков выбираю тешиться.

…Да вот под дверью – полсотни любящих:

Золото, смирна и ладан – грешнице…

 

Что ж! Аппетита вам всем приятного!

Видите – пали одежды модные…

Мясо на вертеле – и распятое,

Да к воскресению непригодное!

 

Что, испугались меня?! Лохматую,

В черных потеках ресниц оплавленных.

Губы – рассветом, глаза – закатами,

Пальцы в дверном косяке раздавлены…

 

Вот и ушли… Поделом, «крысавица».

Ты никогда не бывала брошенной.

…Кто это взглядом меня касается?

– Милая… Маленькая… Хорошая…

 

Броситься в руки простому мальчику?

Добросердечному, волоокому…

Я никогда не была обманщицей.

 

Руки расходятся – одиноко им…

 

***

Любить – это садо.

Любить – это мазо.

Любить – это тупо.

 

Пять месяцев – ада.

Пять месяцев – спазма.

Пять месяцев – трупа.

 

Поверьте – бывает

Поверьте – настолько

Поверьте – смертельно.

 

Пять месяцев – свадьба

Пять месяцев – только

Пять месяцев – с телом.

 

Что нового, люди,

во смертином зеве?

…без шума и пыли…

 

Пять месяцев – судьи,

Пять месяцев – где вы

Пять месяцев – были?

 

Судачьте! Судите!

Рубцы от нагаек –

прорезы для крыльев!

 

Уже – ненавидя,

уже – отторгая,

еще – не осилив,

 

ожить – чтобы выжить.

А жить чтобы – выжать

артерии всухо…

 

Вы видите – слышу,

вы слышите – вижу.

Спасибо вам, судьи!

Три жизни

 

Я не ведал: та девочка, что со мной, –

наказанье, – иначе не злил бы бесов,

отвечая на слезы ее спиной,

чтоб не видеть болезни ее и стрессов.

А она все писала свои стихи

и все: «Бог мой!» – звала. Не меня – иного.

Ну, того, что (чудовище!) за грехи

наказует. Посмертно. Рожденьем снова.

 

…Я узнала тебя по тельцам в крови,

генетическим кодом в тебе увязла.

Та же дерзость и ум, тот же страх любви

и бесстрашие то же – в случайных связях.

Да и ты ощущаешь в глуши пустых

подреберий под слоем тупого сала:

потому и рыдает в тебе мой стих –

ты такие же точно тогда писала!

 

Я, назвав тебя гением, уходил.

Ты, избитая генами, умирала.

…я боялся увидеть среди могил,

ту, что тело твое для себя избрало

за оградой кладбища… Теперь сама

я нуждаюсь в услугах концерна «Черти»:

ты наносишь удар – я схожу с ума…

Догадайся, кем будем мы после смерти!..

 

***

Я отболела. Полет нормальный.

Снова пришла в наш салон вечерний.

Снова блистаю. Принципиальной –

Быть – не голгофа, а развлеченье.

 

Прежде… А кто целовал будильник:

Не зазвонил – молодец! – во время.

Я проспала. Опоздала. Диво ль,

Что не пришла? Хоть и звали трели

 

мобиля… Кто мадригалил ветру,

Что уложил меня аж на месяц

В койку – теперь никуда, поверьте,

Я не пойду – ни в какое место!

 

Что так бояться? Что так скрываться,

Мизантропией плюя в невинных,

Что на сочувствии смели рваться

К правде сквозь хаосы и руины,

 

Чтобы увидеть – всё блеф. И даже

Блеф неоправданный, слишком странный…

Но я стояла, что кнехт, на страже

Правды – обычной сердечной раны.

 

Где Достоевскому из «подполья»?

Сартру с экзистенеразберихой?

Зюскинд с «Голубкой» – младенец в поле

ягодном – рядом с такою психо-

 

логикой… Здравствуй, салон вечерний.

Здравствуй и ты, мой… Принципиальной

можно и вовсе не быть. Зачем мне?

Я отлюбила. Полет нормальный.

 

***

Есть любовная

апологетика,

небоскреб из единой ступеньки.

 

Ей потребна –

твоя энергетика,

а не тело, не чувства, не деньги.

 

Чтобы пользоваться энергетикой,

узнаются привычки и имя,

а объект потребленья (для этики)

именуется словом «любимый».

 

Ты не смейся над ней, терпеливицей,

выносящей твои сволочизмы.

Приглядись к ней поближе: приливится

огневою волною харизма

в рысьем взоре, готовом к распотрошью,

в жадных рук загребущем сирокко…

 

Ей бы –

дротик осиновый –

под душу!

Да серебренник – в каждое око…

 

Что ей ласки твои? Что букетики?

«Шоб було!» –

остальное – хоть в воду!

 

Ты теряешь свою энергетику,

а она –

обретает

свободу.