Основой поиска своего места в жизни, его главной движущей силой и залогом реализации желаемого является Любовь. «В мирах любви неверные кометы»... Этими словами начинается и, разумеется, кончается цикл. Вся цепочка развития духа: сотворение мира и грехопадение (сонет1,2), многократное погружение Духа в материю с осознанием (сонет 3) и познанием окружающего мира (сонет 4) и возможное восхождение, которому неминуемо предшествует смерть ( сонет 5) – обусловлена главным божественным постулатом – Любовью к Богу. Здесь автор делится тем непознанным, находящимся за пределами материального мира, но что он чувствует и понимает. На мой взгляд, наиболее живым, одухотворенным в этой последовательности является сонет 3:

Явь наших снов земля не истребит!

В парче лучей истают тихо зори,

Журчанье утр сольется в дневном хоре,

Ущербный серп истлеет и сгорит.

 

Седая зыбь в алмазы раздробит

Снопы лучей, рассыпанные в море,

Но тех ночей – разверстых на Фаворе,

Блеск близких солнц в душе не победит.

 

Нас не слепят полдневные экстазы

Земных пустынь, ни жидкие топазы.

Ни токи смол, ни золото лучей,

 

Мы шелком душ, как ризами одеты,

Нам ведом день немеркнущих ночей, –

Полночных солнц к себе нас манят светы.

От головокружительной метафоричности (атрибута поэзии символизма) аж дух захватывает: «в парче лучей», «снопы лучей», «золото лучей», «истают тихо зори», «журчанье утр», «шелком душ», «полночных солнц». Повсеместное вкрапление в стихи оксюморонов (стилистических оборотов, в которых семантически-контрастные слова образуют неожиданное смысловое единство) – также находка символизма (такой прием впервые начал широко использовать родоначальник русского символизма В. Брюсов): «день немеркнущих ночей», «полночных Солнц». Это и «закатов незакатных» (сонет 1), и «слепые бродят светы» (сонет 5), и « землей убелена» (сонет 12).

Затронув мимоходом стилистику стихов, хотелось бы отметить богатое использование в тексте мифологических и евангельских сюжетов, главным образом, в виде аллегорий. В стихах лишь раз упоминается слово «смерть», но не с чувством ужаса или осознанием непоправимого: «Кто, встретив смерть, в смущенье клонит взоры» (сонет 11). Смерть воспринимается как граница между разными по физической природе временными отрезками длительного процесса. Сбрасывание физической оболочки подается в виде аллегорий : «в водах Леты», «Орковых ключей» (ключи мертвой воды, бьющие в загробном мире бога Оркуса), «теней Персефонеи» (жена Аида, владычица царства усопших), «Изиды пелена» (другими словами, смерть).

Продолжая раскрытие фабулы цикла, переходим к сонету 6. Здесь говорится о бессмертии Духа: «В нем время спит, как в недрах пирамид». И весь опыт и знания, накопленные им в своих предыдущих воплощениях, хранит наше подсознание: «И память нас томит», « В нас тлеет боль внежизненных обид»,

«Гробницы Солнц! Миров погибших Урна!

И труп Луны и мертвый лик Сатурна –

Запомнит мозг и сердце сохранит»

В сонете 7, где в последний раз прямо упоминается Дух, (и это понятно, так как заканчивается исследование его инволюции-эволюции), говорится о том, что он лишен половых различий:

…Но пусть огонь и жалит и язвит

Певучий дух, задушенный телами, –

Лаокоон, опутанными узлами

Горючих змей, напрягся и молчит…

На наслаждения плоти намекает аллегория (опять же с мифологическим контекстом): Лаокоон символизирует мужское начало, горючие змеи – женское.

Для характеристики Духа привлекается многокрасочная палитра эпитетов: «дерзкий» (сонет 1), «темный» (сонет 4), «звездный» (сонет 5), «горький» (сонет 6), «певучий» (сонет 7).

В сонете 8 все внимание автора обращено уже только на человека, причем Волошинского склада:

Изгнанники, скитальцы и поэты, –

Кто жаждал быть, но стать ничем не смог…

У птиц – гнездо, у зверя – темный лог.

А посох – нам и нищенства заветы.

 

Долг не свершен, не сдержаны обеты,

Не пройден путь, и жребий нас обрек

Мечтам всех троп, скитаньям всех дорог…

Расплескан мед и песни не допеты.

 

О, в срывах воль найти, познать себя,

И, горький стыд смиренно возлюбя,

Припасть к земле, искать в пустыне воду.

 

К чужим шатрам идти просить свой хлеб,

Подобным стать бродячему рапсоду –

Тому, кто зряч, но светом дня ослеп.

В противоположность сонету 6, где речь идет о бессмертии, здесь все сводится к неминуемому концу, к невозможности реализовать весь творческий потенциал из-за быстротечности жизни: «Кто жаждал быть, но стать ничем не смог», «Долг не свершен, не сдержаны обеты», «Не пройден путь», «Расплескан мед и песни не допеты». Эти строки во многом пророческие: поэту было отведено лишь 55 лет для претворения своих поистине безграничных творческих желаний. Проведя немало лет во Франции, он овладел в совершенстве французским и профессионально переводил Клоделя, Гонкуров, Сен-Виктора, Верхарна и др., занимался литературоведением, искусствоведением, отдавая предпочтение передвижникам. Хорошо известна его монография о Сурикове. Чтобы лучше ориентироваться в живописи, начинает рисовать сам, достигнув мастерства в технике акварели. Проще перечислить тех представителей Серебряного века, кто не побывал в его знаменитом Доме поэта, чем делать обратное. Знаниями он овладевал, что называется, из первого источника, а поэтому жизнь (до 1917 г.) проходила в основном на колесах. При знакомстве с работой В.П. Купченко (директор дома-музея М.А. Волошина) «Хронологическая канва жизни и творчества М.А. Волошина» просто рябит в глазах от бесчисленных названий мест, где поэт побывал, и фамилий знаменитых людей, с которыми он был знаком.

Для критики в этом сонете есть редкая находка: «Подобным стать бродячему рапсоду». В строке не допустим плеоназм «бродячий рапсод». Ведь рапсод (из Ожеговского словаря) и есть СТРАНСТВУЮЩИЙ певец. Но, с другой стороны, может быть, во времена Волошина в это слово вкладывался несколько иной смысл. Именно из-за того, что поэт постоянно шлифовал, оттачивал, полировал свои стихи, критики находят его поэзию несколько «холодной», с «головным» характером.

Рассмотрение эволюции Духа было бы неполным, если бы автор не сослался на ее пик, когда Дух достигает такого уровня организации, что не нуждается в дальнейших инволюциях, а после своего очередного восхождения навсегда покидает землю, чтобы занять место одесную Отца как его Сын. Этому, а точнее, Христу посвящаются сонеты 9-13: «Тому, кто жив и брошен в темный склеп» (сонет 9), «Кому земля – священный край изгнанья» (сонет 10), «Он тот, кому погибель не дана» (сонет 11), «Кто в чашу нег не выжал виноград» (сонет 12),

«Своей тоски – навеки одинокой,

Как зыбь морей, пустынной и широкой, –

Он не отдаст. Кто оцет жаждал – тот

 

И в самый миг последнего страданья

Не мирный путь блаженства изберет,

А темные восторги расставанья» (сонет 13).