СМЕРТЬ ЗАБЫЛА ПРО МЕНЯ

 

В поселок отец Макарий приехал уже под вечер. Бросив нехитрый багаж на пороге дома, где ему предстояло жить, священник поспешил в храм – уж очень ему хотелось поскорее осмотреть место будущей службы. Он еще издали приметил пустые глазницы колоколенки, где вместо колоколов рос какой-то кустарник, печально покачиваясь на ветру, а там, где должны были золотиться кресты, чернел полусгнивший купол.

Храм встретил отца Макария неприличными надписями на стенах и грудами мусора повсюду. «Ничего, - подумал священник, - как-нибудь выпутаемся, что-нибудь придумаем. Главное – крышу залатать до осени да кресты поставить, а то, как зимой, в холод, службу вести?» И хотя отец Макарий был не молод, назначение в столь удаленный уголок нисколько не огорчило его, напротив, он искренне считал, что именно такое неухоженное и заброшенное место ему и нужно. Служить в добротном храме любой священник не прочь, а вот восстановить развалины возьмется не каждый. Так и погибнет храм, а с ним и вера…

Достав из большой черной сумки икону, отец Макарий осторожно поставил ее в пустующую нишу в стене, зажег свечу и трижды осенил себя крестным знамением. «Ну вот, - вздохнул он, - потихоньку и в этот храм возвращается жизнь». И зашептал молитву. На какое-то мгновение лучи заходящего солнца сквозь заколоченные досками окна прорвались в храм, заполнив пространство золотым сиянием, и, скрестившись на полу, светящейся сеткой легли под ноги священнику. И показалось отцу Макарию, что этот чудесный свет льется вовсе не извне, а исходит от иконы, от самого сына Божьего, с грустью взирающего на созданный им мир. Необыкновенные ощущения охватили священника, никогда прежде не испытывал он столь благостных чувств, никогда не был так счастлив, как в эти минуты, ибо – отец Макарий знал это точно - сам Господь одаривал его великой милостью и доверием. То был знак. Закрыв глаза, отец Макарий парил вне времени и пространства, испытывая великую радость.

Но вот солнце скрылось за тучу, и свет погас, одна лишь свеча еще хранила в себе частицу божественного сияния. Открыв глаза, отец Макарий продолжал улыбаться, как вдруг ледяной ветер, коснувшись его щеки, задул свечу. В храме стало удивительно тихо, больше не было слышно шороха листьев и пения птиц, вдалеке не кричали крестьяне и не мычали коровы, что паслись на лугу совсем недалеко от храма, будто кто-то выключил все звуки мира, только в ушах звенело от непривычной тишины. И тогда отец Макарий почувствовал, что в храме кто-то есть, и этот кто-то наблюдает за ним. Обернувшись, священник увидел маленькую щуплую старуху. Она стояла в дверном проеме и молча смотрела на него. Тело ее было полусогнуто, и скрюченными пальцами она опиралась на кривую палку. Одета старуха была в какое-то тряпье, обута в истоптанные до невозможности ботинки, а из-за черного платка выбивались седые спутанные волосы. Но не жалкий вид старухи поразил священника, а ее глаза: глубокие, черные, ледяные, словно именно из них исходил ветер, задувший свечу. Она так пристально глядела на отца Макария, что у него по спине побежали мурашки. Это длилось всего лишь несколько мгновений, затем старуха развернулась и пошла прочь. И снова выглянуло солнце, осветив храм, и свеча вдруг сама по себе вспыхнула, словно и не было никакого ветра и никакой старухи.

Вечером, за ужином, отец Макарий спросил у местной бабы Натальи, что вызвалась помогать ему в церковном хозяйстве.

- Странная какая-то старуха бродила сегодня вокруг храма, кто она, не знаешь?

- Горбатая что ли? - отхлебывая чай, переспросила Наталья. – А то как, не знаю! Ее тут все знают. Марта, бабка Марта. Дикая она, ни с кем не ладит, все одна, что ни день, так на кладбище пасется, ходит, памятники рассматривает. А уж коли похороны, так она первая покойничка у могилки встречает. Стоит и пришептывает: «Смерть забыла про меня». А больше ничего и не говорит. Сумасшедшая. Ее так и величают – безумная Марта.

- Нет, - задумчиво покачал головой священник, - не безумная. Глаза у нее внимательные, умные.

- Ой, да не думайте Вы о ней, батюшка. О ней тут такое говорят, будто она с самим Сатаной обвенчана, оттого и не помирает, вот и говорит «смерть забыла про меня», ее ведь батюшка, можно помещать в книгу этого, как его там…

- Гиннеса.

- …во, точно. Ей уж лет сто есть. Да какое там сто – больше. Наверное, все двести. Самый задревний старик в нашей деревне мальцом был, когда она уже старухой по кладбищу бродила!

- Неужто правда?

- Вот Вам крест!

- А семья у нее есть?

- Да что Вы, батюшка, какая семья. Одна она, горемычная.

- А про Сатану-то, что, люди верят?

Наталья рассмеялась и потянула отцу Макарию блюдо с пирогами:

- Ешьте, батюшка, все свеженькое, вот только из печи. А про Сатану, ясное дело, никто не верит, только разве старухи местные, они-то и придумали эту байку. А мы – люди современные, как-никак в 21 веке живем. Вон у Вас-то, батюшка, в кармане мобильный лежит, да компьютер, поди, привезете, а все про Сатану. Дура она старая, Марта эта. Давно с ума спятила, все слова позабыла, потому и не говорит, да и помрет скоро, уж ноги ели волочит, - тут Наталья призадумалась. - А что живучая, так то… на все воля Божья.

Женщина смахнула со стола крошки, вздохнула и стала собираться.

- А что, - тихо спросил отец Макарий, - и в Бога вы тоже не верите?

- Да мы и сами не знаем, вроде верим, а так, будто сомневаемся, нас ведь атеистами воспитывали, комсомольцы мы бывшие. Но тебе рады. Сейчас, говорят, в городе все в церковь ходят, а мы что, хуже? Так что чем можем, тем поможем. Я, пожалуй, пойду, а Вы тут устраивайтесь пока.

«А про Бога да про крест говорит, - удовлетворенно заметил священник, - значит не все потеряно».

 

Тихо и спокойно зажил отец Макарий в своем приходе. Потихоньку отремонтировали храм, залатали крышу, новые полы постелили, побелили стены, иконы развесили. Помогали все, в свободное время не гнушались мужики в церкви работать. Не за деньги, так. Стройматериалы спонсоры городские привезли, но если б не добрые люди, не видать бы храму божьей благодати, так и рассыпался бы однажды. А вскоре и кресты на куполах засияли. За тем приезжало большое церковное начальство, и с помпой, с телевидением и радио, со столичной элитой да местными богачами из райцентра, кресты на купола водрузили, денег немножко на храм пожертвовали и уехали, так что с тех пор больше никто священника не беспокоил.

Место ему нравилось. Окна его домика выходили на озеро, а на том берегу шумел лес, птицы по весне пели, а летом крестьяне собирали в стога сено, и душистый запах заполнял его уютное жилище. По весне отец Макарий высаживал около храма цветы, да так, что потом они цвели все лето: сначала из-под снега вылезали пестрые крокусы, затем расцветали нарциссы и тюльпаны, ближе к июлю на центральной клумбе выбрасывали стрелы ирисы, и лилии заполняли воздух чуть терпковатым запахом, им на смену приходили ромашки и георгины, флоксы и настурция, белая плетистая роза увивала восточную стену, и уже совсем в сентябре, когда пронизывающий арктический ветер сыпал желтыми листьями, хризантемы и многолетние астры, как последний кусочек лета, дрожали под холодными осенними дождями. А зимой, в морозные неласковые дни, старый священник разжигал в печи огонь, и все смотрел на пылающие поленья, все слушал, как они трещат, и вспоминал свое давно минувшее детство, прошедшее вот в такой же глухой деревушке, на берегу лесного озера. Наталья, как когда-то его мать, пекла пироги; за окном падал снег, и устрашающе выл в трубе ветер, в то время как в доме было жарко натоплено, шуршали за печью мыши, пахло квашеной капустой, и дымился в чугунке картофель в мундире - точь-в-точь, как много-много лет назад. Вечерами люди приходили в церковь и слушали священника, и тот, кто верил, и тот, кто не верил. То ли привыкли, то ли делать больше в селе было нечего, да только в прихожанах недостатка не было, а еще из соседних сел приезжали, и даже из города! А что еще нужно священнику: детей крестить, покойников отпевать, да людей исповедовать. В общем, был бы он счастлив и спокоен, если бы не безумная Марта.

Она, как и все, вечерами приходила в церковь. Шаркая по полу стоптанными башмаками, в которых ходила и зимой и летом, старуха входила в храм и останавливалась в дверях, молча слушала проповеди отца Макария, но вглубь храма никогда не проходила, свечки не ставила, а только стояла да смотрела на отца Макария странными, немигающими глазами, похожими на глаза то ли какой-то невиданной птицы, то ли какого-то странного зверя. А то видел он ее на кладбище. Бывало, ходила между могил, или надписи читая, или еще что-то разглядывая. Отец Макарий не знал. И никогда ничего не говорила, кроме одной-единственной фразы: "Смерть забыла про меня." И было в ее облике что-то неестественное и пугающее, то ли безумие старухи смущало старого священника, то ли эта загадочная история о бессмертии, в которую отец Макарий ни секунды не верил, а может быть ее пристальный нечеловеческий взгляд, в котором, как ни удивительно, не было безумия, или еще что-то, чего он никак не мог понять, но что-то беспокоило и тяготило его, не давало покоя.

Он стал приглядываться к старухе внимательней, но ничего не замечал, что могло бы показаться подозрительным, а в его душе творились странные вещи. Он видел странные сны, которые не приходили к нему раньше, слышал странные незнакомые голоса, будто кто-то не мог до него докричаться; часто внезапно и в беспокойстве просыпался ночами, не в силах остановить бешеное сердцебиение, а затем долго не мог уснуть. Он был уже стар, и, вероятно, это была обычная возрастная болезнь, но не зря всю жизнь прослужил отец Макарий Богу, что-то внутри подсказывало ему, что причина недомоганий и беспокойства в старухе, что не так она проста, как кажется, и ее безумие, впрочем, как и бессмертие, - выдумки, и что за ними кроется великая тайна. А однажды он проснулся оттого, что кто-то прошептал ему на ухо: "Смерть забыла про меня". Он вскочил и оглядел комнату. Сердце отчаянно колотилось, а живот свели сильные спазмы, и к горлу подступила тошнота. Было тихо. За стены цеплялся лунный свет, монотонно тикали часы, и где-то за печкой трещал сверчок, но в комнате никого не было, и лишь едва покачивались занавески, будто вот только что пробежал легкий ветерок и задел их… Только откуда? И этот леденящий кровь шепот все звучал в ушах, будто и впрямь наяву слышал его старый священник.

После этой ночи отец Макарий потерял покой окончательно, и все его мысли были о безумной Марте.

- И что это она Вам далась, батюшка, - отхлебывая чай, говорила Наталья, - Безобидная она. Мы ее давно знаем. А уж коль так она Вас беспокоит, так сходите к ней. Домик ее крайний, у леса, с зелененькими ставнями. Да Вы не пройдете мимо.

"И то, правда", - подумал отец Макарий и вечером направился к старухе.

"И имя у нее какое-то не наше, не русское - думал священник, шагая по скрипящему морозному снегу, - Марта".

Он еще издалека увидел свет в ее доме, но, подойдя ближе, понял, что это было всего лишь лунное отражение; и, может быть, оттого что больше ни в чьем доме полная и желтая луна не разглядывала себя, старому священнику впервые в жизни стало страшно. В какое-то мгновение он даже хотел развернуться и уйти, но все же превозмог себя и отправился дальше, сжимая в руке крестик и читая молитву. Как только отец Макарий приблизился к калитке, свет в окнах вспыхнул, и Старая Марта вышла на порог, словно заранее знала, что он придет. Мороз пробежал по коже и угнездился в сердце. Перекрестившись, отец Макарий прошептал: «Бог со мной», и вошел в дом безумной Марты.

Дом ее был чист и убран, и отец Макарий более всего поразился тому, как эта старая дряблая женщина, которая ноги-то едва передвигает, может содержать свое хозяйство в таком идеальном порядке, что и здоровой-то женщине не всегда под силу. Все было здесь, как новое, да и сам дом казался крепким и добротным, крыша не текла, полы не скрипели, окна сияли новой краской. Старуха поставила на стол самовар и села напротив отца Макария. За весь вечер она не проронила ни слова, что бы он ни спрашивал, только молчала да пристально смотрела в глаза, и было в ее взгляде что-то холодное и тоскливое, отчего хотелось развернуться и убежать подальше.

Священник пробыл у старухи недолго, как-то не по себе ему было, да и в приходе дела не ждали. Он попрощался и вежливо поклонился старухе.

- Прощайте, матушка, - сказал он и быстро пошел прочь.

А когда был уже у калитки, услышал:

- Смерть забыла про меня.

Он обернулся, и то ли лунный свет сыграл с ним злую шутку, то ли нервы совсем затуманили рассудок, да только вдруг на какое-то мгновение показалось отцу Макарию, что перед ним стоит молодая и красивая женщина, ничуть не похожая на ту старую развалину, которая только что наливала ему чай, вот только пристальный нечеловеческий взгляд был тем же.

Торопливо, почти бегом отец Макарий направился домой и с тех пор больше ни разу не говорил о старухе и думать себе о ней запретил.

 

Шли годы. Скольких людей отпел священник, сколько младенцев окрестил, и однажды почувствовал, что скоро ему положено отойти в мир иной, и где-то на этом кладбище и он будет лежать среди тех, кто стал ему родным и близким. Все изменилось в селе, с тех пор как он здесь появился. Многие, из тех, кто уезжал на заработки в город, вернулись, появились и новые люди, создавая крепкие крестьянские хозяйства, словно вместе с храмом ожило и село. И только безумная Марта не изменилась: по-прежнему, еле волоча ноги, она приходила вечерами в церковь, смотрела в глаза священнику и слушала, все так же бывала на похоронах, хоть ее и не звали, да тихо шептала: "Смерть забыла про меня", и казалось отцу Макарию, что в эти минуты что-то вроде полуулыбки пробегает по ее сморщенным старческим губам. Теперь он верил в ее бессмертие и окончательно убедился, что страшная тайна скрыта за ее странным взглядом, и что может быть и правда была она невестой Сатаны.

И вот однажды воскресным утром, незадолго до Пасхи, отец Макарий понял, что не доживет и до вечера. Он почувствовал в теле какую-то особенную легкость, и даже пустоту, почувствовал, что больные суставы больше не ноют и руки непривычно легко сгибаются и разгибаются. Уже давно он был готов к этому, давно ждал этого момента, но именно теперь ему показалось, что он что-то не успел, что нужно еще немного времени, чтобы доделать земные дела, что завтра крестины, да и Пасха близко, а потом вдруг успокоился. "На все воля Господня". Солнечный свет заливал его комнату, и за окном вовсю пели птицы, радуясь наступлению весны и тепла. Жизнь торжественно продолжала свое течение, потому что ничто не может помешать этому заведенному порядку, где он, отец Макарий, всего лишь маленькая частица четко отлаженного целого, добросовестно выполнившая положенную работу. Он позвал Наталью и сделал последние распоряжения.

- Что ты, батюшка, - укоризненно проговорила она, - уж раз приболел – так сразу помирать. И думать не думай, а я вот пирожков с капустой испекла.

Отец Макарий улыбнулся и погладил пухлую руку крестьянки.

- Спасибо тебе, матушка, за заботу, - ласково сказал он. - А обо мне не беспокойся. Я свое время исчерпал. Пора мне.

Наталья покачала головой и ничего не сказала, но отец Макарий знал, что она беспокоится и что сейчас побежит за врачом, и в то же время чувствовал, что врач не успеет, что он уже к тому времени кончится. Откуда он это знал, отец Макарий объяснить не мог, просто чувствовал и все, но был убежден, что на сей раз не ошибается, и что Господь уже ждет его в царстве небесном.

Когда Наталья ушла, хлопнув дверью, что-то болезненно засосало под ложечкой, а потом вдруг стальной обруч сдавил грудь, но лишь на какое-то мгновение, и вдруг наступила тишина, он уже слышал однажды такую тишину, вот только не мог припомнить, когда и где. Отовсюду комната стала наполняться сияющим светом, и вдруг рядом с собой отец Макарий увидел женщину и сразу узнал: это была безумная Марта, но только не та безобразная старуха, что внимательно слушала его проповеди, а прекрасная женщина, на мгновение мелькнувшая перед ним в тот единственный день, когда он уходил из ее дома. Он узнал бы ее из тысячи по таинственному и пугающему взгляду, но лишь теперь понял, кто она и в чем состоит ее миссия. В эти мгновения открылось отцу Макарию, что за тайна скрыта в ее бессмертии, ибо и он уже был бессмертен, и ему тоже принадлежала вечность. Женщина впервые улыбнулась и сказала тихо и спокойно:

- Пришла и твоя очередь. На сей раз я за тобой. Впрочем, ты уже знаешь. Пойдем.

И протянула узкую белую руку.