Клянусь блаженной памятью невинных салемских дев, я ненавидел ее всю жизнь.

Я ненавидел ее в детстве, когда жаркими летними днями в зеленом плаще мальчишеских фантазий с палкой наперевес крался пожелтевшими страницами любимых зачитанных книг вверх по течению Мохаука, воображая себя великим краснокожим воином. Когда таинственная и кровавая тропа войны вела меня сквозь дебри и чащи к берегам легендарного Онтарио. Я старательно выпячивал вперед нижнюю челюсть, мужественный, хладнокровный, суровый воин, и …

…слышал приглушенный, сдавленный смех, что бросал меня назад в тело белобрысого, взъерошенного мальчишки, такого смешного и нелепого со своей глупой палкой в руках. Конечно, это была она – в розовом плаще ревы и ябеды скакала на одной ножке с высунутом языком в туманных предгорьях Аппалачей, стараясь держаться, на всякий случай, подальше.

Я ненавидел ее в школе, когда после уроков в голубом плаще юношеских грез уходил бродить среди любимых холмов и гор северной Шотландии. Где-то внизу, глубоко под ногами стлались узкие озера, зажатые в скалистые расселины, торчали тут и там старые замки, навевая тихие мечты о прекрасных, утонченных дамах, служить которым было величайшим счастьем. И опять нижняя челюсть - вперед, и правая рука - к левому бедру, к воображаемой шпаге, и …

…глумливое хихиканье за спиной, и опять нестерпимый стыд за то, что она в который уже раз поймала меня в том самом положении, что столь сладостно для самого мечтателя и столь комично и смехотворно для стороннего наблюдателя. В желтом плаще задаваки и воображалы она проходила мимо, задрав короткий нос в самые облака.

Я ненавидел ее в университете, когда в лиловом плаще творческого одиночества углублялся в дебри теории, начиная в какой-то момент уже вслух дискутировать с воображаемыми оппонентами, жестикулирую, по нескольку раз повторяя особенно удачные аргументы, и …

…слышал за спиной знакомое фырканье и видел в щели между полуприкрытой дверью и притолокой блестящий, смеющийся глаз. Везде и всюду, стоило мне только остаться одному, задуматься или замечтаться, где-то рядом уже мелькали полы ее алого плаща вечной насмешки.

Клянусь блаженной памятью невинных салемских дев, это было невыносимо.

Даже окончание курса не принесло мне долгожданного освобождения. Нас двоих распределили в один город. Вернее, распределили меня. Ей, как отличнице, был предоставлен выбор, но, естественно, она выбрала то самое место, куда уже отправился я. Отказалась от престижного столичного распределения только для того, чтобы иметь возможность всласть изводить меня. Клянусь блаженной памятью невинных салемских дев, ничего другого от нее нельзя было ожидать.

Помню, что работа на новом месте у меня сразу же не заладилась, и мой салатовый плащ будущих успехов и грядущих перспектив зачастую неделями висел невостребованным в старой кладовой. У нее как всегда все шло более, чем успешно.

В тот осенний вечер я бродил по залитому дождем городу, развлекаясь тем, что выворачивал зонтики редких прохожих развевающимися крыльями своего черного плаща грусти и одиночества. Поверьте, тогда у меня были веские причины носить это одеяние практически постоянно.

Я завернул за угол, и в глаза мне полыхнула броская и яркая салатовость ее новенького, аккуратного плаща. С радостным изумлением, мгновенно впитав взглядом мой потерянный вид и черный заплатанный плащ, она откинула с лица капюшон и, запрокинув назад голову, издевательски захохотала мне в лицо. О, блаженной памяти невинные салемские девы! Что это был за смех! От этого хохота лопнули два окна в третьем этаже соседнего здания, и в воздух сразу же ввинтились испуганные крики жильцов и случайных прохожих.

Ее длинные, ухоженные, слегка подвитые волосы пропитывались дождем и смехом, расплетались и уже застилали полнеба. В тот момент я был готов убить эту несносную, вредную дрянь…

Блеснула молния, пробив сверху вниз пространство ночного неба, загорелась электрическими разрядами в ее перепутанных волосах, осветила на мгновенье ее лицо голубоватым, неземным светом. Выхватила коварно из темноты на какие-то доли мгновенья ее глаза, вдруг пронзившие меня испуганным, чего-то ожидающим, на что-то надеющимся взглядом. А последовавший удар грома расколол вдребезги многолетнее дьявольское наваждение и со страшным грохотом обрушил осколки столько лет застилавшего мои глаза марева в бездонную пропасть небытия и забвения...

Я бросился к ней, разбив по пути правым коленом уличный фонарь и распугав небольшую толпу, жмущуюся под козырек автобусной остановки. Я бросился к ней, и мои ладони приняли ее мокрые от дождя щеки, ее милое, любимое лицо…

…неловко ткнувшись лбом в мой подбородок, еще хриплым от недавнего хохота, срывающимся шепотом она произнесла: «Клянусь блаженной памятью невинных салемских дев, сама я бы никогда не решилась бы сказать об этом…»

Взявшись за руки, мы кружились в струях дождя, поднимаясь все выше и выше. Пробив низкие грозовые тучи, мы кружились вдвоем в темном, загадочном, покрытом россыпью звезд небе, и развевающиеся крылья пурпурных плащей нашей невиданной и такой обычной любви уже полностью застилали восточную часть горизонта…