РОСССИЯ

 

Мне шел четвертый годик, когда я впервые услышала это слово. Вероятно, оно и раньше скользило по краюшку моего сознания, но не досягало центра. Бабушка по Библии учила меня читать. Большинство букв я уже знала и представляла их в цвете. Не любила черную «щ» и коричневую «ж». Темно-фиолетовая «ы» меня, почему-то, пугала. «С» - было окрашено в медовые тона. По мере их изучения, буквы становились моими друзьями, либо пришельцами из неведомой мне системы «уроков», объединенных непонятным словом «наука». Бабушка говорила: «начнем урок», и я со страхом ждала, кого она сегодня мне представит, - милого друга или нежелательную персону, с которой необходимо налаживать приятельские связи, ломая свое сопротивление и неприятие. Бабушка смеялась: «Оттого, что ты не любишь эту букву, она не перестанет быть нужной языку людей. Ты же ее выговариваешь, не можешь обойтись без нее – в разговоре. В письме она еще нужнее. Потом ты ее полюбишь, и вы подружитесь». Выходило: не я приручала буквы алфавита, а они меня.

Папа что-то рассказывал, и употребил слово «Россия». Я спросила: «Что это такое?» «Это такая страна. Молдавию ты знаешь. А Россия намного больше». «Как две Молдавии?» – государство, превышающее мою страну в два раза, – казалось мне предельной величиной. «Сейчас подсчитаю… В сорок раз!»

После десяти отец мог назвать любое число: моему уму оно было бы недоступно. Хоть я и умела считать до ста, оперировать могла лишь числами, не превышающими сумму моих пальчиков.

«Она тоже наша соседка?» – я знала двух наших соседок: Украину и Румынию.

«Нет, она расположена далеко. Но эта страна – самая главная в СССР (эту аббревиатуру я уже слышала.). Покажи свои пальчики. Так. Еще – на одной ножке. Сколько их? Правильно, пятнадцать. Столько же стран составляют одну большую семью, как твои братья и сестры. Россия среди них самая главная! Там живет вождь, который руководит всеми странами».

Устав от напряженной работы ума, я попросила папу написать «эту страну».

Отец вывел красивым почерком: «Россия».

«Почему в этой стране две желтенькие буковки?»

Видимо, папа не хотел вдаваться в сложности русского языка. Он упростил свое объяснение: «Есть слова, в которых рядом пишутся две одинаковые буковки». «Они дружат? Ходят, взявшись за ручки?» «Да, они – друзья…»

Так в мою жизнь вошла Россия. Я влюбилась сначала в это имя. Через минуту принесла папе старательно скопированное слово: «Росссия». «Доця, почему ты написала три буквы «с»? Неверно!»

«Это ты написал неправильно. Эта страна пишется так!» - безапелляционно заявила я. У меня было две подружки, мы всюду ходили втроем, часто, взявшись за руку. С тех пор меня никто не мог переубедить, что в слове Россия – только две буквы «с».

Я открыла учебник географии старшего брата, и с сомнением показала папе нарисованный глобус: «Где здесь могут поместиться столько стран?»

Папа расхохотался: «На самом деле, их гораздо больше!»

«Столько, сколько пальчиков на ручках и ножках всех-всех – в нашей семье?» (Я была десятым ребенком в семье, после меня родился еще братик.) Мне казалось: если сложить все наши пальчики, - получится невообразимое число.

«Да, примерно, столько».

«А сколько там живет человеков?»

«Человек – не знаю, а людей – столько, сколько волосиков на твоей головке, плюс – на головах всех твоих братьев и сестер».

Так познавала я алфавит, язык, окружающий мир, и осознавала себя - как частицу мира.

В тот же день я рассказала подругам, что есть такая страна – Росссия, в которой дружат три буквы «с», - «как мы». Поведала им о пятнадцати братьях и сестрах, показывая пальчики на руках и ногах (было лето, мы бегали босиком). «Эта страна – самая главная! Как в сказке, царь всем приказывает, так и Росссия всеми командует. Как председатель нашего колхоза. В той стране живет такой дядя (я забыла слово «вождь»), на всех кричит, всех ругает, если его не слушаются».

В пять я уже хорошо читала и пристрастилась к чтению. В шесть пошла в школу. Но до четвертого класса я упрямо писала в слове Росссия три буквы «с», и учительница никак не могла победить мое упорство, многократно объясняя, что в русском языке есть удвоенные согласные, а утроенных – не существует. Только я знала, что Росссия – особенное слово, не подчиняющееся никаким правилам!

И еще с одним обстоятельством я не могла примириться. Узнав в школе, что в моей любимой Росссии живут русские, я прибежала домой с вопросом: «Кто я?». С горечью узнала, что папа – молдаванин, а мама – украинка, и я могу выбрать одну из этих национальностей, но русской быть уже не смогу. «Поздно, - смеясь, сказал отец. – Маме надо было выходить замуж за русского, тогда и дети были б русскими. А, так, нет в тебе русской крови!». Я похолодела. Это была трагедия! Смотрела на свои запястья, где по голубым жилкам текла кровь, не та, которая мне была нужна, и рыдала.

С плачем выбежала из дома, спряталась в высокой кукурузе и проплакала до вечера. Никто успокоить меня не мог. Плохо спала ночь. А наутро пришла надежда: если я буду хорошо учиться, меня примут в русские, как приняли в октябрята – одной из первых! Ни с кем не поделилась я своей мечтой.

И однажды получила подтверждение, что неосуществимых желаний не существует.

В нашем селе случился пожар. Хозяйка дома с сильными ожогами попала в больницу. На следующий день, когда папа пришел домой обедать, я с нетерпением ждала окончания трапезы: мама ругалась, если дети мешали отцу «спокойно покушать». После обеда папа бывал, обычно, доступен и благодушен. Именно к этому времени я и подготавливала серию своих «почему», мучительно определяя степень их важности и очередность: я была страшно любознательной, вопросов возникало слишком много, а обеденный перерыв, увы, был крайне короток. Только я стала излагать первый вопрос, как папа оборвал меня: «Доця, папе некогда! Сейчас подъедет автобус, и я поеду в районную больницу сдавать кровь».

Я оторопела: «Какую кровь? Свою?» «Да. Чтобы спасти тетку Нину, врачи должны влить ей много крови».

У нашего дома остановился почти полный автобус. Папа торопливо схватил газету, сказал маме: «Ну, я пошел». Я бежала следом: «А тебе не будет больно? Это не больно, когда у человека заберут немного крови?»

Папа ответил отрицательно. Поцеловав меня, он уехал.

А в моей головке уже зрел план. Я знала, как мне стать русской!

С великим нетерпением я ждала папиного возвращения: с целым комплексов новых вопросов.

Он приехал – уставший и отрешенный. Тетка Нина умерла. Я поплакала – для приличия: смерть для меня была непонятным явлением. Разумеется, и тут у меня существовала своя точка зрения. Взрослые не понимали, что человек умирает не взаправду. Сколько раз мы с подругами играли в покойников! Потом вставали и жили дальше. Родители ни разу не брали меня на кладбище. Они возвращались с чьих-либо похорон, опечаленные. Я всегда успокаивала их: «когда все разошлись, он (или она: умерший) поднимется и пойдет домой. Мама, не плачь. Вы, что, разучились играть?»

Отец был в плохом настроении. Я вертелась вокруг, ожидая, что он улыбнется и возьмет меня на руки. Вопросы рвались из меня. Но папа меня не замечал. Сидел, задумчивый и грустный: он с теткой Ниной учился в одной школе. Однако, заметив, что я плачу (понарошку: я продолжала игру в покойников), он подозвал меня, чтобы успокоить. И я, не медля, задала самый важный вопрос на свете: «Если я сильно обожгусь, мне тоже вольют чужую кровь?» «Господь с тобой, дитя, что ты выдумала?» - как мне показалось, сердито воскликнул отец. Я настаивала: «Скажи: да или нет?»

«Не дай Бог! Но, если будет нужно, то – да!»

Следующий вопрос уже летел вслед первому: «А можно, чтобы мне одолжил немного крови Иван Александрович? (Главный агроном колхоза, русский). Всего один маленький шприцик!» Я, маленькая обезьянка, копировала медсестру сельского медпункта. Когда мне, больной, требовалось сделать укол, она всегда уговаривала: «Всего один малюсенький шприцик!»

«Зачем?» – заинтересованно посмотрел не меня папа.

«Чтобы стать русской! – выдохнула я, избегая, его глаз: старший брат объяснил мне, что, желая быть русской, я, тем самым, предаю своих родителей.

«Понятно, - отец протяжно вздохнул. – Поговорим завтра, ладно?»

«Папочка, я не предам ни тебя, ни маму: ваша кровь останется в моих жилках. Только чуть-чуть добавлю русской…»

«Ладно, иди, играй». – Папа так и не улыбнулся мне. Вероятно, все же обиделся из-за моего возможного отступничества и предательства. Поэтому я больше не возвращалась к этой теме, хотя она продолжала меня мучить, и все искала выход из затруднительного положения.

Я полюбила русскую литературу, через нее постигала азы русской культуры, влюбляясь в Росссию все больше. Заканчивая школу, я завершила, вчерне, по первому разу, знакомство с русской классикой. Разумеется, поступила на филфак, где могла не отвлекаться от любимого занятия – чтения: взахлеб, ночами напролет, болезненно вникая в смысл прочитанного, принимая сюжетные извивы, особенно драм и трагедий, – настолько близко к сердцу, что иной раз ощущала физически, как оно разрывается от боли и невозможности изменить финал, оживить или соединить героев.

 

 

РОССИЯ

 

Я любила Россию всю жизнь. Высоко оценивала ее роль в развитии стран, входящих в Союз. Конечно, вышла замуж за русского, получив в придачу русскую родню – по всей России. Я воспитывала детей в духе любви к великой России, называя эту страну родной.

Я выписывала почти все толстые журналы, издающиеся на русском языке. Не было таких гастролей трупп русских театров, на какие (ценой жертв и лишений!) я не достала бы билетов. Нашу гостеприимную республику любили и баловали частыми приездами известнейшие писатели и поэты, артисты и певцы. Я не уподоблялась нынешним фанатам.

Любила русскую культуру – глубоко, спокойно, надежно, стабильно, но без фанатизма, который зачастую оборачивается обратной стороной медали: ненавистью к бывшему кумиру, не ответившему на чувства! Я любила Россию так, как любят мать, отца, зная, что это – твои близкие люди – навсегда. Русская культура служила корнем, откуда, беря свое начало, произрастала я – как личность.

Главная ошибка, каковую совершала, состояла в том, что сыновей воспитывала - патриотами России, внушая им, что она – их родина. Дети до своего совершеннолетия (иногда и гораздо дольше!) – находятся под большим влиянием родителей. Сыновья, признавая мой авторитет непререкаемым, читали книги и смотрели фильмы – те, что я им рекомендовала. Я формировала собственное подобие, не осознавая, сколь губительно подобное воспитание. Они полюбили Россию – столь же страстно, сколь и я. Я неоднократно возила их в Ленинград, Москву, Киев, Одессу, Волгоград, водила по музеям и выставкам, - прививала любовь к необъятной Родине.

Лично мне Москва не нравилась: суетная, многолюдная, купеческая, чванливая и негостеприимная. Это – по сравнению с солнечной Молдовой.

Дважды там бывала по месяцу, однажды жила три месяца. Жадно пересматривала репертуары ведущих театров, покупая билеты у спекулянтов, посещала музеи, мавзолей, гуляла по историческим улицам и площадям. Но сердце отдала Ленинграду – однажды и навсегда. Там жил близкий друг мужа, туда мы ездили часто. Эрмитаж я изучила лучше иного ленинградца. Обожала парки и скверы. Наши друзья уходили на службу.

Я кормила детей, и мы шли гулять. О, эти незабвенные ленинградские старушки! Чистенькие, опрятные, в древних нарядах, с непременной шляпкой на седых, в кудерьках, волосах. Я их обожала. Невинно провоцировала на беседу, задав любой вопрос. Они радовались возможности рассказать о городе и о себе. Их правильная речь, неповторимая дикция, особенные интонации, коих не пришлось слышать более нигде, даже архаизмы (старинные названия, вышедшие из употребления обозначения понятий), - все чаровало меня. Я увозила из Питера ворохи впечатлений, воплощая их в воспоминания, растягивая на год, чтобы по истечении этого срока, в великом нетерпении, вновь устремиться туда – в город моей мечты, где каждое здание – сама История. Друзей удивляла столь горячая любовь к Ленинграду. Они не ходили по музеям, хотя любили город – спокойно, пребывая в уверенности, что никуда он не денется: он – их, навсегда. А я знала: денется! Еще неделя, и надо уезжать. Значит, надо насытиться, надышаться, насмотреться, наговориться, напитать ум, сердце и душу, и собственное воображение, чтоб хватило надолго.

Друзья звали гостей: «молдаване приехали». Экзотика! Я пекла молдавские плацинды и вертуты, угощала молдавскими коньяками и винами. Честно говоря, мне было жаль тратить время на застолья: горела желанием объять – необъятное.

…Почти пятнадцать лет я не была в любимой России, в обожаемом Санкт-Петербурге!

 

RUSIA

Именно так пишется это название в молдавской латинице, в румынской транскрипции: с одним „S”. Разве думала я, покидая в 1992 году Ленинград, что в течение следующего года потеряю и русского супруга, и Россию –навечно? Когда в республике поднялись антироссийские волны, подобные цунами, когда проводились акции «Чемодан, вокзал, Россия», когда все русское начало отрицаться, а стало модно хаять Россию, муж не выдержал: инфаркт…

Вроде, ничего не изменилось в нас: мы по-прежнему смотрим Первый канал телевидения, читаем русские газеты и журналы, болеем за российские футбольные команды, говорим на русском языке. Разумеется, на прошедшей Олимпиаде болели за «наших», огорчались из-за Пылевой и Слуцкой, радовались каждой медали.

По просьбе сыновей, друзья привозят из России русскую символику: красно-белые спартаковские шарфы, шапочки, футболки с надписью «Россия», из-за которой два года назад садистски избили старшего сына…

Но это – лишь отголоски, как фантомные боли. Боль русской души и муки нерусского тела.

…Однажды был обычный рабочий день. Издательство лихорадило в конце квартала. Вдруг возник неясный шум: пошел слух, что по коридорам разгуливают подозрительные молодчики. Все закрылись в своих редакциях.

Вскоре из-под двери нашего кабинета повалил дым: нас выкуривали. Коллектив издательства на 70 процентов был русскоязычным. Представители одной из радикальных партий решили навести порядок «в собственной стране», как они выкрикивали. Никто им не мешал. Полиция не принимала вызов. Как мы дожили тот день, один Господь знает! Спустя неделю издательство разогнали.

Еще один пример. Был убит русский паренек. Расследование спустили на тормозах. Женщины издательства с самодельными плакатиками на русском языке: «Найти убийц!» и «Призвать убийц к ответу!» - пришли к парламенту, оцепленному полицией. Ребята стояли к нам лицом, не пропуская никого вовнутрь. Как вдруг, с другой стороны улицы, на нас двинулась толпа агрессивных, нетрезвых выродков. Врезались в нас, как стадо разъяренных бизонов. Били, изо всей силы, женщин рантами ботинок по ногам, в живот, приговаривая: «Русские суки!» - на государственном языке. Мы стояли. Стояла и славная полиция: не моргнув, наблюдая за избиением.

Не стану перегружать нервную систему читателя – горечью.

Как-то смотрела передачу г-на Гордона «Россия – 2030 год». Обсуждалась тема кризиса демографической системы в стране, увеличения смертности и снижения рождаемости. «Россия вымирает! – трагически заламывал руки очередной выступающий. – Надо искать пути восполнения населения». Перечислены были: легализация гастарбайтеров, предоставление рабочих виз желающим трудиться в России, упрощение получения гражданства иммигрантам из любых стран. Забыты были лишь миллионы русских, проживающих за пределами родной страны.

Пару месяцев назад принимались вопросы: г-н Путин отвечал на них в прямом эфире. Я тоже, может, и с излишним пафосом, но с болью, писала.

«Господин Президент! Россия прирастает: на Дальнем Востоке – за счет представителей братского Китая, в центре – за счет юрких корейцев и вьетнамцев, а также различного сброда и отребья. Отсюда – цветущая нива криминала.

А, между тем, демографическая ситуация в великой стране – патовая.

Есть ощущение, что население России – целенаправленно губят, растлевают и спаивают – некие «силы враждебные».

Киньте клич! Соберите молодое поколение русского народа – с окраин СНГ – под русские флаги! Восполните урон, нанесенный России обстоятельствами развала страны. России нужна молодая, здоровая кровь! Возьмите ее, влейте в артерии государства – там, где она требуется. Не отвергайте «блудных» сынов России, жаждущих припасть к груди Матери-Родины, подставить ей надежное плечо – в горе и в радости. Не лишайте наших сыновей возможности быть патриотами своей исконной, исторической родины, гордиться ею, знать наизусть ее гимн и плакать при его исполнении. Не разрушайте их заветных чаяний! Это генофонд России! Его необходимо сберечь! Почему маленькое государство Израиль сумело исполнить долг перед нацией: свершить политический, социальный и гражданский акт – справедливости, сродни национальному подвигу! Потому что патриотам страны небезразличны судьбы своего народа. А что ж – великая Россия? В данном случае, промедление – подобно смерти нации! Времени на раздумья – нет.

В противном случае, отвергнутое, обманутое, лишенное будущего и всяческих надежд, поколение, ожесточенное и обиженное, эти пасынки России, предавшей их, могут быть умело, использованы многочисленными врагами – в борьбе против нее же. Чтобы этого не случилось – завтра, сегодня – нужна мудрая, дальновидная политика. Необходимы специальные программы (не для беженцев, - упаси, Господь! - не для иммигрантов!) – по репатриации сограждан на родину, с упрощенным получением гражданства.

Генералы Министерства Обороны сетуют, что срываются призывы в армию: некому служить. Призовите наших сыновей! Они с радостью пойдут защищать свою Отчизну. Подобных – не один миллион – на задворках СНГ: молодых интеллектуалов: энергичных, умных, сильных, здоровых! Но, главное, - желающих и способных принести огромную пользу России, активно трудиться во благо родины!

Восстановите историческую справедливость, г-н Президент! Отцы этих ребят были посланы – для усиления и развития союзных республик. Дети не повинны ни в чем: не по своей воле уехали туда, где ныне они – лишние: унижаемы и гонимы. Неужто, они не нужны и России?!»

Я писала о детской беспризорности в России: гибнет немаловажная часть генофонда! Нужны срочные государственные программы по спасению детей, малолетних наркоманов и алкоголиков. Можно призвать олигархов и миллиардеров – открывать колледжи и воспитательные дома, вкладывать деньги в лечение детей. Может, расширить сеть Суворовских и Нахимовских училищ, поощрять инициативу воспитания «сынов полка». Писала о маловозрастной проституции, о трафике, о вывозе и продаже детей за границу.

…Я не получила ответа – ни на один вопрос.

Двое моих племянников живут в Германии, один – в Канаде. Русские ребята, правдами и неправдами, добиваются виз и разъезжаются по свету, где, находясь на нелегальном положении, потом и кровью зарабатывают горький кусочек хлеба. Любой закон можно обойти. Я запретила сыновьям и думать об эмиграции – куда бы то ни было. «Вы поедете только в Россию: легально и законно! – сказала я им. – Лишь в этом случае получите мое материнское разрешение и благословение. Бросать страну – счастливую, богатую, - безнравственно! А уж покинуть ее – в час испытаний, в тяжкую годину, разоренную, нищую, - это измена Родине и предательство!». (Разговор происходил несколько лет назад.) Они и не рвутся уезжать. Ждем…

Как жаль, что рядом со мной нет мудрого отца, знавшего ответы на все мои вопросы! Будь он жив, я спросила бы его: «Помнишь, ты читал мне сказки Экзюпери, и объяснял смысл фразы: «Мы в ответе за тех, кого приручили»?

Скажи, кто в ответе за всех тех, кто любит Россию, – больше некоторых ее граждан, столь легко бросающих родину и уезжающих в более благополучные страны? Почему мои дети, в чьих жилах течет русская кровь, не нужны России? Папа, зачем ты прививал мне любовь к великой, гордой и справедливой стране?»

Моя мама умерла, когда мне было тринадцать лет. Боль и горечь от этой потери я пронесла через всю жизнь. Ныне, часто, чувствую себя так, словно без конца теряю и теряю – нечто столь же любимое и необходимое, как и мать. Что-то рушится, что-то ломается, что-то рвется. Вокруг – все больше могил, руин и обломков.

А Росссия – все снится и снится: светлая, любимая далекая страна…