1 Ночами обнажается душа в порыве полоумного стриптиза. Упала маскировочная риза, послышалось шуршанье барыша. Вот взглядом плотоядным и хмельным настырно призывает к откровенью. И метроном болваном заводным "лабает" онемевшему мгновенью. Когда в солёно – раненую грудь клюв месяца залётного вонзится, душа моя, ты только не забудь, куда несёт пархатый твой возница. Она пронзает звёздные бураны и бережно зализывает раны. 2 И бережно зализывает раны душа, презрев искусство десмургии. Слова её отрывисты и бранны, а там – рукой подать до ностальгии. И память разрисовывает вехи: и нежность жал приписывает осам, и кружевом становятся доспехи, тепло лучей даровано торосам. И каждый, кто открыл учебник - "физик", и каждый, кто мечтал когда-то - "лирик". Устав от расточительных коллизий, душа себе слагает панегирик. В зигзаге от волнений до нирваны Её движенья танцевально – странны. 3 Её движенья танцевально – странны… Свирель судьбы поёт душе гавот. А у судьбы замашечки пираньи: чуть зазевался – сердце прожуёт. Оно ещё не стало рудиментом, как старенький червяк-аппендицит. Но цвет души зависит от клиента, судьба же может быть как антрацит. Как их единоборство мне знакомо! И, ежели природа нам не врёт, зла сила отступает (слава Ому!), когда сопротивление растёт. Победных фейерверков антраша смущают, неритмичностью греша. 4 Смущают, неритмичностью греша, движения эпохи в пляске Витта. То рвутся к власти урки – кореша, а то и перекормленная свита. Лояльностью пропитаны дела, Бравурному подыгрывая маршу. И в раже "инородные тела" отправят прохлаждаться на "парашу". - Пора предел проверить бытиём! – Джордано Бруно вдалбливал бы внуку, У сказочки из детства взяв внаём Дюймовочки наскальную науку: претят душе "учёные кроты", пусть крестные пути её круты. 5 Пусть крестные пути её круты, бредёт душа без жалоб на одышку. Бельмом луны вершина слепоты её поймала, словно на мормышку. И так уж у людей заведено, что звуки колыбельной – без аккордов. Кудель моих дорог веретено свивает постепенно в шнур бикфордов. На финише воронку Бог предрёк, но близкие порой бывают глухи. Покуда на бегущий фитилёк слетаются "обиженные мухи", душа отогревает всех золою, но раненая словом, как стрелою. 6 Но раненая словом, как стрелою, душа в тиши не ищет утешенья, а потерпев утопиекрушенье, Становится язвительной и злою. Должна на пике жизненного тура диагноз ставить аутоскопия. Найдёт слова – вот вам литература, а не найдёт – так, ...психотерапия. Расцвёл иммунитет к фальшивым фразам, во что бы ложь сусально не рядилась, наивную любовь прикончил разум – душа сдаётся Господу на милость. Ночною одинокою порою карабкается с верой к аналою. 7 Карабкается с верой к аналою, душа от напряжения дурея. Под нимбом, что вращается юлою, увидела тщедушного еврея. -Вам далеко, дружок мой, до могилы, ведь тридцать семь – не возраст для ’’пиита’’. вот для души напев «Хава Нагилы», а для желудка – хумус, тхина, пита. а для молитв назойливых, мой странник, вот Вам из звёзд сверкающая сфера, магендавид – колючий шестигранник – то якорь бедолаги Агасфера. Стряхните грусть и путы суеты, чтоб с Лекарем поговорить на ‘‘ты‘‘. 8 Чтоб с Лекарем поговорить на ‘‘ты‘‘, настроюсь я на горькое леченье. Дотошно, не стесняясь наготы, бубню про день до умопомраченья, чтоб указал, где устье и исток, личина, личность, воля или клетка. ‘‘Хай‘‘ или ‘‘хайль‘‘, ‘‘братан‘‘ или ‘‘браток‘‘ подскажет трезвой логики таблетка. И Лекарь суматошные года в историю (болезни) запихает. Бредёт душа неведомо куда, где смерть смердит и жизнь благоухает, с пилюльными мотивами во рту, в страданьях набирая высоту. 9 В страданьях набирая высоту, взлетая от рождения до смерти, инстинктами, присущими скоту, душа не ограничится, поверьте. Её добудут Бог и Сатана из некоего сумрачного лона. Не в роскоши рождается она, а в камерах О'Генри и Вийона. Со временем утрачивалась прыть, и тягости давили ей на плечи... Я пробовала душу излечить, но... начисто расшаливалась печень. Кнут немощи грядущей гонит люто до облачного божьего приюта. 10 До облачного божьего приюта домчал бы вмиг Голландец мой летучий, да незадача: липнут к борту тучи, холодной лавой выросли до юта. Какого же рожна им было надо? Нет, корчат в небе пакостные рожи. И в кучевом скопленьи этих гадов смеётся над собой Весёлый Роджер. Тут облачные страшные драконы тоскливыми дождями истекают. За горизонтом праведней законы, но душу в рай бесплатно не пускают. За пользованье призрачной каютой расплатится солёною валютой. 11 Расплатится солёною валютой душа, не экономя капитал. За толику покоя и уюта – и пот, и кровь – процент не так уж мал. Как смело утверждал астролог Глоба, в руке судьбы игрив калейдоскоп. Подобострастно стелется у гроба спасительной соломы мокрый сноп. Калейдоскоп с оптическим прицелом осколками расстреливает день. Цель праведника – светочная целла, а критика – вот эта дребедень. Душа, примкнув безропотно к гурту, пересечёт предельную черту. 12 Пересечёт предельную черту моя любовь. Когда ты в Лете сгинешь, подарком замаячит скорбный финиш, окручивая лентой паспарту. И сколько не гони любовь взашей, она вцепилась хваткою паучьей, но Чёрная Вдова любовью учит, как цель вдруг превращается в мишень. Из двух проекций сотканный эпюр нас интригует нежностью нехитро. Но после, зеленея от купюр, лет к сорока сгорает весь, до фильтра. Оставив на виске палёный след, на краткий сон покинет белый свет. 13 На краткий сон покинет белый свет Душа, ворвавшись в святость негатива, под ангельское пение мотива, хотя и там пернатых этих нет. Они всяк час готовы, как чекист, осуществлять сбор перьев из подушек. Как не подать, увидев этих ’’душек’’, ведь каждый бородат и так речист. Но их интересует лишь нектар, порханья – театральные, не боле. А в жизнь мою въедается Тартар: сплошное поглощенье пуда соли. С дороги всех ‘‘хранителей‘‘, в кювет, чтоб поутру разбиться …о рассвет. 14 Чтоб поутру разбиться о рассвет, я ночь крошу на острые осколки, как черепки. У вечности на полке скрывается от ветхости завет: ‘‘Не выставлять волнения души средь прочих экспонатов на витрину. Позывы откровения глуши, пока не получил удара в спину!‘‘. Стою с калейдоскопом на посту, мирок притихший меряю саженью. Доверив сокровенное листу, едва ли доведётся стать мишенью: на нём, бразды приличия круша, ночами обнажается душа. 15 Ночами обнажается душа и бережно зализывает раны. Её движенья танцевально-странны, смущают, неритмичностью греша. Пусть крестные пути её круты, но раненая словом, как стрелою, карабкается с верой к аналою, чтоб с Лекарем поговорить на ‘‘ты‘‘. В страданьях набирая высоту до облачного божьего приюта, расплатится солёною валютой, пересечёт предельную черту. На краткий сон покинет белый свет, чтоб поутру разбиться… о рассвет. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
