У нас новые соседи, люди уже не молодые. Ее зовут Зента Францевна - Зинаида, теть Зина - она бодра и деятельна, завитые, подкрашенные волосы, перманент, а его Григорий Владимирович - в очках, увеличивающих его глаза, с животиком, ходит очень медленно, знаю, что он – участник войны и хотелось бы с ним побеседовать, но тетя Зина сказала, что он был в годы войны дважды контужен, и это сейчас сказывается на его здоровье - чувствует он себя неважно. Потом мол, потом, в другой раз побеседуешь, когда он будет чувствовать себя лучше.

Прошло время. И однажды, вернувшись домой из далеких краев, узнала, что тетя Зина умерла... Георгий Владимирович, пережив утрату, стресс, изменился внешне, похудел. Живет ныне с внучкой, учительницей истории, увлеченной своей работой и созданием музея при школе в Салиене, и правнучкой, говорливой, не по летам развитой девчушкой. Пожилая учительница, наша соседка, сказала о ней: «Шумная.» Невольно подумалось о том, что ее прадед плохо слышит, приходится говорить с ним погромче. А еще девочка пережила сильнейший стресс, потеряв отца, погибшего, к сожалению, в автокатастрофе...

Мама и прадедушка отдают немало сил воспитанию девочки, заботясь о ее развитии. Насте сейчас девять лет, но с ней есть о чем поговорить, и причем общаться с ней действительно интересно.

В один день Георгий Владимирович сам заговорил, пошел на контакт, как говорится..

И вот мы сидим за столом, рассматриваем боевые награды: ордена и медали, беседуем.

- В 1942 году я закончил спецшколу с военным уклоном, а ранее – артиллерийское училище,- вспоминает Гергий Владимирович.- В девятнадцать лет я был уже лейтенантом, командовал взводом, а в двадцать - начальник артиллерийской разведки.

- Вы видели войну под особым углом – разведка? – спрашиваю я.

- С разных сторон, ничего хорошего не видел: кровь, сироты, опустошенные деревни, кое-где трубы торчали... А разведка была в каждом роде войск. Мы – прикрывали пехоту.

- Столько наград, боевых орденов, вы – смелый.

- Вы знаете, сначала я тоже боялся, но когда увидел, что собой представляет война, понял, что она для того, чтобы убивать и что погибнут многие, шансов выжить – минимум. И не надо думать об этом, и не думал. А счастье - кто выживет. И перестал бояться. Кто трусил, хватался за соломинку - и погибали в первую очередь. Я дважды был контужен. Вот врачи и порекомендовали мне умеренный климат Латвии, куда мы и перехали на родину моей жены, она у меня из Индры.

...Свой первый орден второй степени я не получил: наша часть дислоцировалась на территории Беларуси и однажды мои солдаты взяли с поля колхозную картошку – пожарили. А я и не знал, спал в это время. Замполиту доложили. Тот: какой позор! устроили мне суд чести.

«...ты за них отвечаешь!» Разжаловали меня с лейтенанта до младшего лейтенанта. Но скоро за заслуги в одном из боев – надо было поддержать шрафбат – я был представлен к награде, и материалы суда изъяли. Мой первый орден пошел за картошку.

Один раз, имея доступ в штаб, сказал:

-А ну-ка, покажите мое личное дело.

-Смотри! Весь твой боевой путь.

- А где судимость?

- Видишь, оторвано.

...А вот этот орден я получил по представлению не от своего командира – от командира пехотного полка, который предоставил материалы, что я, начальник разведки, успешно поддерживал пехоту. Комдив наш был доволен. Это большая честь получить награду от другого командира, от пехоты, а она, как известно, -царица полей.

...Когда освобождали Одер получили задание ликвидировать немецкий плацдарм, сбросить немцев в Одер. Пехоты не хватало, нас осталось всего десять человек, но немецкий плацдарм был сброшен в Одер. В результате успешных действий нам удалось спасти жизнь целой дивизии. Меня должны были представить к Герою, но командир дивизии Хант (Хаим) пошел на повышение и был прислан другой. Потом приказ переписали заново и меня наградили Орденом боевого КрасногоЗнамени.

Но, конечно, меня больше всего интересует, как Гергий Владимирович познакомился с Зинаидой Францевной.

...Однажды, это было через месяц после войны, май-июнь, делали мы обход по вечерним улицам Эрфурта...Я был начальником патруля. Вижу: в одном доме - в три этажа - горит свет. Часов девять было. Зашли мы. Молодежь 20-30 лет, а речь не русская и не немецкая, что такое? Непонятно. И тут со мной заговорила девушка на чистом русском языке - родной голос услышал. Оказалось, латыши, молодежь, вывезенная на работу в Германию, сидят за столом, не скучают. Ну и я молод. Слово за слово... А нельзя ли и мне к вам присоединиться? Переночевать у вас?- спрашиваю. А девушка и отвечает:

«Под кроватью место найдется!» «Ишь какая, подумал я, другие побаиваются, а она – нет, на мою шутку ответила, смелая». Запала она мне в душу. Нашли вторую комнату, переночевал я у них, познакомился. А дальше было так: я рассказал в полку старшим офицерам, возникло мнение ... а нам в столовой не хватает официантов. Сумеешь сагитировать шестерых девушек? Я поговорил: Девчата, вы согласитесь? Поступили они на работу в офицерскую столовую официантками. Что было приятно: как появится Зинаида, мне говорили: О, твоя идет! Дальше - дальше, ближе - длиже. Я жил в офицерской зазарме(двухметровая комнатка). Я захотел иметь вольную квартиру. Мне выделили комнату в одном доме, где жила немолодая женщина с дочерью. Рядом с домом - ветряная мельница. Так я стал жить 2на два фронта", второй - занимала - Она, Зинаида. Написал родителям в Одессу, поставил перед де-фактом.

... А потом был приказ - всех наших стариков и женщин отправить в Россию, пришла очередь и Латвии.

Я решил отправить Зину в Одессу, к моим родителям. Так и сделали. Сам служу, а она у родителей, ждут меня.

...Рассматриваем фотографии тех лет. На фото в центре Зинаида, по бокам – два русских офицера, один из них Григорий. А Зинаида как молода и хороша, платье той поры, кружевной воротничок, и Григорий молод, тонок и красив лицом. А кто фотографировал? - В ателье, не дорого было.

А деньги я не получал на руки, перечислял, мы ведь были на полном обеспечении.

 

Закончился 45 год, 46 идет, уже ноябрь, 47-ой на носу, а я все служу, разозлился, разругался. Война закончилась, родители ждут, невеста ждет уже год, а я все здесь. Пригрозил, что обращусь к самому Жукову (его ставка - 5-6 километров от Берлина). Обращайся! Ну я и поехал в его ставку. Конечно, к Жукову я не попал, направили меня к полковнику, он рассмотрел вопрос, вошел в мое положение - написал приказ предоставить отпуск на один месяц, не считая дороги. Собрал я чемоданы, числом три, гостинцы всем. Еду. Два чемодана несу вперед, а потом к третьему возвращаюсь. Так Германию, Польшу проехал. Все нормально. Доехал до Бреста, в купе со мной - девушка, рассказывает, что не хватает денег, чтобы купить билет до конечного следования. Купил ей билет, угостил. Вот и наша станция. Девушку с одним моим чемоданом пропустил вперед. А сам с двумя стою. Как тут дверь - закрылась. Когда же я вышел на перрон, то ни девушки, ни моего чемодана нет...

«А что было в том чемодане?" – "Пальто было, родителям вез..."

...Вот приехал - радость, вернулся!- раздал всем гостинцы. На другой день пошли мы с Зиной в загс подавать заявление, подошли к дверям, а она боится. Я и говорю: раз решились – надо идти - шагом вперед! Зашли, бумажка какая-то висит на дверях –закрыто. Тогда мы пришли в другой день - старушка сидит неизвестно в чем... - подали заявление. Расписались. Потом я отправился на место службы, а она меня ждала. В марте следующего года меня демобилизовали, по контузии, у меня было два сотрясения мозга.

Мы прожили вместе без малого тридцать лет. Можете себе представить, что это значит. Из ее похорон я помню лишь три момента.

... Рассматриваем фотографии. 1946 год. Сначала знаки различия были на воротничке: квадратики, кубики лейтенанта, у капитана – шпалы, а у младшего вомандира треугольники (читатель, если я ошиблась, быстро записывая в блокнот, можешь меня поправить), и в этот же год, пару месяцев спустя – знаки отличия уже на погонах...

Григорий Владимирович пишет мемуары, рассказы и стихи, был членом Союза писателей Латвии, посещал заседания Союза писателей. «Нас выслушивали",- говорит он, и в его голосе звучит благодарность, интонация размышления.

...Однажды , - рассказывает он,- к нам приезжал Александр Фадеев, выступал перед нами с трибуны. Я не сказал бы ничего плохого о его выступлении, но видно было, что он страдал алкоголизмом. Чувствовалось, то-то его угнетало, видимо, на него оказывали давление.

...Немало рассказов хранит память Григория Владимировича.

Однажды, под Варшавой, он нашел в старинном замке золотую подкову, долго носил ее в кармане, а потом взял и – выбросил. "Почему Вы ее выбросили, ведь она была золотая?" - удивилась я.

"Тяжелая она была..."