«…не знаю, зачем я это делаю. Но мне захотелось вспомнить всю — а, может, и не всю — свою жизнь. Мне захотелось прожить ее заново с самого первого своего воспоминания. А, может, мне просто захотелось …посмотреть на нее со стороны.

 

 

РОЖДЕНИЕ

 

Свое рождение я, к сожалению, не помню. Нет, моя душа, конечно, помнит!.. Но вот мое тело не помнит ничегошеньки. А, жаль…

 

 

МНЕ 4 ГОДА

 

У всех детей эта была пора игрушек, машинок, кукол, «пряток»… Но мое детство было временем других игр. Основной игрой, в которой участвовала вся моя семья (не исключая меня), была игра под названием «Развод родителей». Самое удивительное, что моя память побеспокоилась о бедном ребенке, и ушла, оставив меня одну… без памяти. С тех пор я не помню ни одного дня нашей совместной жизни с отцом, …хотя нет, я не помню НИЧЕГО.

 

Моя жизнь, по словам моей памяти, началась, когда мне было 4 года. В тот день мы с мамой приехали смотреть квартиру, в которой намеревались жить.

…После она станет нашим домом. Домом, в котором будут жить только двое — мама и я. Домом, в котором пройдет немалая, и такая важная, часть моей жизни. Домом, который станет единственным, кто будет знать истинную меня…

Мы неуверенно прошли внутрь, и стали осматривать наше будущее жилище. Через какое-то время мама стала общаться с хозяйкой квартиры, а я, оставив это скучное для ребенка занятие, с завистью уставилась во двор, где шумно играли какие-то дети. Мне так хотелось к ним… Мне надоели эти взрослые «игры»… мне нужны были другие…

 

 

ПЕРВЫЙ РАЗ В ПЕРВЫЙ КЛАСС

 

Накануне первого сентября мне пришло письмо. Потрясающе!.. Впервые… МНЕ… письмо!.. Оно было от моей первой учительницы. К тому моменту я не знала о ней ничего: ее имени, как она выглядит, сколько ей лет, в общем, ничего. И вот в письме учительница предложила мне пофантазировать — она хотела, чтобы первого сентября весь наш класс принес портреты, на которых она была бы нарисована такой, какой каждый из нас ее себе представляет…

 

Первое сентября.

Это был занятный день. Все дети принесли портреты, ими обклеили стену… Ну, конечно, никто из нас не угадал — все образы были склеены из лиц сестер, мам, бабушек, соседок, на худой конец. Ну а, как можно было угадать?!.. Смешно, но многие из нас нарисовали женщин пенсионного возраста, а наша учительница оказалась совсем молоденькой девочкой, всего на 12 лет старше нас.

 

Да, этот день я запомнила надолго… И не только потому, что у меня был День рождения, наверное, еще и потому, что я стала иной. Я стояла посреди класса и, как всегда, стесняясь, принимала поздравления. Смущенно переминаясь с ноги на ногу, я ощущала восторг и гордость — оттого, что я стала старше …и оттого, что теперь я буду жить по-другому, ...не знаю, как именно, но знаю одно, моя жизнь с этого момента будет ярче и интереснее!..

Да, забавно... Иногда кажется, что только советские дети могли быть такими наивными и чистыми. Сейчас понимаешь, что все дети такие, не зависимо от национальности, цвета кожи или политического строя их родины…

 

 

ПЕРВЫЙ ЮБИЛЕЙ — 10 ЛЕТ

 

Все это время я оставалась очень скромной и нерешительной девочкой. Может, поэтому я до сих пор не очень люблю избалованных и самоуверенных подростков?!.. Но, правда, моя скромность каким-то образом сочеталась с упрямым и твердым нравом. Я очень смущалась, когда меня хвалили, но и решительно защищалась, когда меня обижали незаслуженно.

 

В свои десять лет я впервые выступила на сцене в школьном спектакле. Видно, в это время моя ненормальная скромность и начала постепенно отступать. Первый успех и восхищенные глаза мамы… это трудно забыть.

Как и многие дети, я побывала во многих кружках и студиях, порой занимаясь в нескольких одновременно. Вначале я научилась хорошо плавать, потом играла в театре. Театр и помог мне стать эмоционально открытым человеком… Хотя иногда кажется, что он помог только вспомнить то, что было забыто мною в детстве, — ведь не до эмоций тогда было. Вся палитра чувств открылась только сейчас, а основной эмоцией моего детства была замкнутость…

 

Ну а затем, пропуская длинный список прочих увлечений, я открыла для себя Танец. Не сразу, правда, постепенно. Но, когда я его открыла, он заворожил меня целиком. С помощью танца я научилась выражать себя, я научилась чувствовать не только телом, но и душой. И только здесь я по-настоящему стала Женщиной…

Впрочем, это уже совсем другая, недетская история…

 

 

ЧЕРТОВА ДЮЖИНА

 

Отношения с мальчиками начались, когда мне было чуть меньше тринадцати. Я и сама не раз после думала — а не рановато ли, милая?!.. Это были, конечно, не отношения мужчины и женщины, но уже тогда были свидания, попытки объятий и смешные признания…

 

Порой я задумывалась, а что если бы моя дочь прожила точно такую же жизнь, как и я?.. И я отвечала «не хочу!» Как женщина — я счастлива, что мне дарована такая жизнь. А как мать… Я не знаю ни одной женщины-матери, которая бы пожелала жестокой и сложной жизни своим детям.

Я боюсь за своего ребёнка, за еще неродившееся существо… и это так по-женски. Мне хочется, чтобы жизнь моих детей с первых же дней была аб-со-лю-тно счастливой, чтобы они не знали никаких горестей и разочарований. Хочу… и, одновременно, понимаю, что таким образом «уберегу» их от полноценной настоящей жизни.

 

Это только намного позже я осознала, что дети — это «сосуды, данные нам лишь на хранение»…

 

 

 

СПУСТЯ ДВА ГОДА

 

Танец… Свой первый сольный танец я станцевала, когда мне исполнилось четырнадцать. Практически за год репетиций и выступлений с этим номером я чувствовала, как во мне что-то меняется. Я не только очень быстро повзрослела, я стала по-иному воспринимать окружающий меня мир. Помню, что в это время я ощущала себя уже женщиной, …молодой женщиной.

Сейчас глядя на пятнадцатилетних девчонок, я вижу лишь попытки казаться взрослыми, а внутреннее состояние «Я — Женщина» дано совсем немногим, …хотя пятнадцать лет …это ещё так мало и …так много, одновременно…

 

Наш танцевальный коллектив своей дружеской и теплой атмосферой был во многом обязан руководителям. Это была семейная пара, возраста наших родителей. Она — мягкая, добродушная, но замкнутая женщина. Он — открытый, веселый, порой жесткий мужчина, но всегда остающийся для нас праздником. Они были очень хорошими педагогами, мы часто думали о том, что хотели бы иметь таких по жизни…

 

Уже год я исполняю танец, который мне поставил любимый учитель.

Любимый учитель — любимой ученице… В коллективе давно это знают, но только дружески по этому поводу подшучивают…

Поставленный танец изменил меня во многом: я начала иначе воспринимать жизнь, я начала задумываться над теми вопросами, над которыми не задумывалась прежде. Но, главное, я осознала, что в этом мире я не одинока...

Я — такая странная и такая не похожая на окружающих меня людей — не одна! Надо же, оказывается, на этой планете есть жизнь!.. Точнее есть сама планета… Наконец, нашлась …моя планета!..

Подумать только, все это сделал один единственный танец?!..

 

Это было потрясающее и, одновременно, очень сложное для меня время. С одной стороны всепонимающий преданный друг — мой любимый учитель, с другой стороны — сменяющиеся «не те» партнеры, с третьей — какая-то непонятная неудовлетворенность и желание чего-то. Но вот чего?.. Я и мой друг, мы вместе искали ответы, осторожно и не спеша… И со временем я поняла, что ответы ищу не я одна — ответы нужны и ему.

 

Все это время возле нас были другие люди: возле него — жена и любовница, возле меня …любовники. Мы желали найти свое счастье, и мы искали его в тех, кто оказался рядом, — но вот только к любви это не имело никакого отношения…

Мы и наши партнеры были всего лишь «…кораблями, которые встретились посреди океана. Каждый из них изменил на какое-то время курс, и мы пошли в одном направлении по пустынному морю. Различные суда на своем пути в разные порты, — и мы это знали…»

 

 

СОВЕРШЕННОЛЕТИЕ

 

Любимый учитель стал любимым мужчиной… Что это — ирония судьбы или то истинное, о чем мечталось?.. Ответа тогда не было. Было что-то иное, что закрутило-опьянило-заворожило — и слов больше не осталось, и не осталось больше меня…

Время бежало, а эйфория не заканчивалась. Но я спокойно дожидалась ее конца, потому как знала, следом придет что-то иное, не менее прекрасное, чему я просто не знаю названия…

И прекрасное пришло, …правда, зачем-то прихватив с собой ненужную никому боль. …Боль, которая на протяжении двух долгих лет мучила меня, которая не давала жить. Но и которая дала мне понять, что без этого мужчины мир навсегда останется серым...

 

…Помню, как однажды Он сказал: «Ты мой воздух, благодаря которому я живу…» «Как это?» — спросила я. «Представь, — Он нежно улыбнулся. — всю свою жизнь ты находилась в тесном, душном и сильно прокуренном помещении. И вот однажды, ты вышла... Поначалу от чистого и свежего воздуха ты попросту захмелеешь, приятная телу прохлада и опьяняющая свежесть помутят твой разум. Но когда ты немного придешь в себя, ты поймешь, что уже никогда не захочешь вернуться назад…»

 

Милый, я очень быстро поняла, о чем ты говоришь, я испытала это на себе. В течение следующих двух лет я не могла надышаться. Мне не хватало воздуха, как будто кто-то время от времени перекрывал доступ к моим легким. Мне выдавали воздух по глоткам, как …по талонам, точно во времена моего голодного детства…

 

 

ПОСЛЕДНИЙ ТАНЕЦ

 

Ты поставил новый для меня танец. В нем была вся наша жизнь: наши мечты, наша борьба друг за друга и наша победа - Любовь. Именно поэтому это был номер, включающий в себя три главные «составляющие» нашей жизни на пути к счастью, и именно поэтому ты назвал этот триптих — «Путь к себе».

Через год мы вышли с ним на конкурс, мы хотели всему миру поведать о том, чтО есть Любовь. И с ним я в последний раз вышла на сцену (после этого я была вынуждена уйти из коллектива)…

 

Знаешь, я до сих пор помню слова жюри: «…действительно, девочка не плохо сыграла»… Мне было очень обидно. Я кричала тебе: «…я не играла! Я жила!», но кто мог это понять кроме тебя…

 

Номер, как это обычно бывает, не приняли. Ему поставили всего на один балл меньше, чем было необходимо для прохождения в полуфинал (тогда как все другие номера нашего коллектива успешно прошли). Кто-то из жюри на всеобщее недоумение сказал «…и вообще, ничего не понятно».

Он зря это сказал, он не знал, что ты не прощаешь людям их глупости… В ответ ты убил его одной только фразой: «Каждый ставит по сознанию. Это не значит, что я должен опускаться до вашего уровня!..»

 

Я знала, что для тебя важнее всего собственное понимание того, что это лучший номер в твоем творчестве. Но также я знала, как обидно видеть осуждение и непонимание, пусть даже в лице столь «мелких рыбешек»…

 

И ты дождался!..

Это был отчетный концерт нашего коллектива. В зале были родные, друзья, хореографы, балетмейстеры, и также люди, чьё мнение было авторитетным для тебя. Наконец, ты дождался… мы дождались! Твои коллеги очень высоко оценили твою работу, говорили даже, что это лучшая работа в городе.

Но самое главное, мы все увидели оценку зрителя — кто-то улыбался, кто-то плакал, кто-то был очарован, кто-то потрясен, и у каждого, ты помнишь, у каждого сияли глаза, как будто просветленные…

 

Я до сих пор счастлива, что этот танец был в нашей жизни...

Хотя нет, не «был», а «есть!», и останется в нашей жизни навсегда (пусть даже я его уже никогда не станцую). Я самая счастливая женщина на свете, ибо мой любимый мужчина творил с моим именем на устах!..

 

 

ГОД ДО МОЕГО ВТОРОГО ЮБИЛЕЯ

 

Не знаю, как сложилась бы в дальнейшем жизнь танца, останься я тогда в коллективе. Но дело в том, что не уйти я все равно не могла. К тому времени ты уже полностью объяснился с женой, и, естественно, я не имела никакого права постоянно напоминать ей о своем существовании.

Наивная, я думала она сразу отпустит тебя. Но я ошиблась!.. Ещё целый год мы вынуждены существовать порознь. Я помню, что такое уже когда-то было…

 

Да-а, года два назад — когда вместе с пониманием неизбежного счастья пришло понимание неизбежного несчастья — я хотела мчаться к ней, твоей жене. Мне казалось тогда всё таким простым: я просто скажу ей, что люблю тебя, и что без тебя совсем не могу. И она обязательно всё поймет. И не станет пытаться любым способом удержать тебя. И мы навсегда будем вместе…

 

Ещё целый год мы вынуждены были жить порознь, несмотря на то, что были одним целым. Временами я начинала верить в то, что «…такие истории всегда заканчиваются одинаково!..» Так говорили мои родные, мои друзья, и никто из них не хотел верить в «неодинаковость»!.. Одна лишь я, один лишь ты — мы не хотели «одинаково»! Ведь мы мечтали друг о друге, и потому не имели права сдаваться…

 

 

ЧЕРЕЗ ГОД

 

Мы!..

 

Целый год мы уже вместе, …и как будто вечность. До этого были «я» и «ты», теперь — только «мы». Весьма стремительно…»

 

 

 

На этих словах рассказ обрывался… Я нетерпеливо пролистала тетрадь до конца, но так больше ничего и не обнаружила.

 

«Подумать только, — размышляла я. — как невольно, порой неожиданно для самого себя, можно стать очевидцем реальных событий, происходивших в жизни чужого человека... И как, подсмотрев частицу этой жизни, можно проникнуться этим, и из очевидца превратится в сопереживающего…»

 

Разочаровано захлопнув чью-то исповедь, попавшую так неожиданно мне в руки, я попыталась представить себе эту женщину — кто она, сколько ей сейчас лет, и вообще, жива ли она ещё?.. Как сложилась ее жизнь после описанных ею событий? Да-а, и почему начатые ею записи так и не завершены?..

Я знала, что не смогу ответить на все эти вопросы. Все что я могла предположить, так это то, что владелица этой тетради могла жить в доме, хозяевами которого мы недавно стали. И не полезь я сегодня утром на чердак, я бы, вообще, никогда не задумалась о прежней жизни этого дома…

 

В дверь осторожно постучали. Мама заглянула в комнату и удивленно посмотрела на меня:

— Надь, уже пять часов!.. Через час соберутся гости, а ты так и не готова!..

— Да-да, мама, я уже…

 

«Боже, ведь у меня сегодня День рождения!.. А я совсем забыла… Подождите-ка, и мне сегодня двадцать. Как раз столько, сколько было этой женщине, когда она сделала свою последнюю запись!..

Хм, интересно... Хотя, чего интересного, — простое совпадение. И кстати, единственное!.. Потому как прочих в наших биографиях не наблюдается, — хоть мне уже и двадцать, замуж я пока не собираюсь… Вообще-то, у меня и отношений нормальных-то не было. Кстати, и танцевать я никогда не танцевала. Да-а, с моей комплекцией только танцевать!..»

 

Я подошла к зеркалу, пристально посмотрела на свое отражение и с отвращением сказала:

— Скоро в зеркало не вместишься, корова!..

Медленно отвернувшись от ненавистного обвинителя, я стянула со стула джинсы и начала натягивать их на себя одной рукой, в то время как другая крепко держала «чужую жизнь».

 

Снова заглянула мама:

— Надя, ты долго ещё?.. — она выжидательно посмотрела на меня. — Джинсы? Опять джинсы! Ты же обещала надеть новый костюм…

— Конечно, мам. Я просто забыла, сейчас надену.

Покачав только головой в ответ, мама поспешно вышла.

 

Продолжая думать о найденной сегодня утром тетради, я ещё раз повернулась к зеркалу и посмотрела в глаза тому, кто стоял напротив:

— А ведь вы чем-то похожи. Не находишь?.. Несмотря на то, что биографии ваши, так сказать, несколько разнятся, чем-то вы всё же похожи… Ой, нужно же успеть переодеться!..

 

Спрятав тетрадь между книгами в, так называемый, «тайник» (который, впрочем, до этого ни разу не был использован «по назначению»), я быстро надела костюм и направилась в гостиную.

Войдя туда, я увидела маму, мило беседующую с какой-то незнакомой женщиной. Я осторожно начала её рассматривать, и, хотя она сидела ко мне боком, успела рассмотреть обворожительную улыбку и хорошую, немало меня поразившую, осанку.

 

Я тихо села на стул возле двери, и пользуясь тем, что осталась незамеченной, прислушалась к идущему разговору. Видимо разговор только начался, так как уже через пару минут я поняла, что женщина - дочь бывших хозяев дачи, и что она приехала с сыном забрать некоторые оставленные ими вещи…

Только здесь я заметила молодого юношу, стоявшего в дальнем углу комнаты и смотревшего, видимо, все это время на меня. Смущенная я выскочила из гостиной и побежала в свою комнату.

 

«Неужели это Она?.. — лихорадочно думала я. — Неужели это и есть хозяйка обнаруженного мной дневника?..

Почему-то я представляла ее с грустными глазами и неизгладимой печатью страданий на лице. А у нее, наоборот... Открытое лицо и …эта непонятная улыбка…

Хотя, может, это совсем и не она!..

Боже, что же мне делать с найденным дневником? Ведь они, наверное, захотят забрать и все те вещи, которые находятся на чердаке?!..»

 

Вытащив тетрадь из своего «тайника», я молча засунула её за пазуху. Только намного позже я поняла, что на самом деле я совершенно не хотела с ней расставаться.

 

Я вернулась в гостиную, разговор к тому времени уже подошел к концу. Мама представила нас друг другу, и я увидела, с каким откровенным интересом посмотрела на меня эта женщина, — всего пару минут назад точно также смотрела на неё я. Мне стало от этого ужасно неловко, …уже во второй раз за этот вечер.

 

Тем временем молодой человек снёс к дверям гостиной все необходимые вещи, и теперь собирался укладывать их в машину. Среди вещей была и та злополучная коробка с чердака, в которой я нашла дневник. Я вдруг подумала: «…а этот юноша, наверняка, и не предполагает, что было в этой коробке…»

 

Гостья встала. От страха я боялась пошевелиться. Не проронив ни слова, я следила за тем, как она приближается к коробкам. Женщина любовно обвела взглядом стоящие возле дверей вещи, и осторожно присела возле них.

Было такое чувство, что встретились родные давно не видевшие друг друга люди — она негромко с ними разговаривала, гладила их, а они будто бы ей отвечали.

 

Сжавшись от предчувствия чего-то ужасного, я молча наблюдала, как гостья подошла к «той самой» коробке. Но ничего ужасного не произошла. Женщина достала старенького плюшевого мишку.

Повернувшись ко мне, она улыбнулась и сказала:

— Это мой. Такие мишки были у всех детей моего возраста. Других игрушек тогда практически не было.

 

Порывшись немного в коробке, она достала красивую немного потрепанную куклу:

— А это уже моей младшей дочери. Это ее любимая кукла — Лесли, по-моему… Каждый раз поражаюсь, где она выискала ей такое имя?..

 

Она долго смотрела внутрь коробки, как будто хотела там что-то найти.

— А вот это… — Она достала какие-то тапочки, перевязанные блестящей ленточкой. — …это… мои давние друзья. — улыбаясь продолжала гостья. — В них я последний раз танцевала на сцене.

 

Она еще раз долго посмотрела на вынутые вещи, и начала укладывать их обратно в коробку. Я с облегчением вздохнула: «Все, наверное».

 

А в голове у меня вертелось лишь одно:

«Почему мне так не хочется расставаться с этой чертовой тетрадью, ведь она не принадлежит мне?

И вообще, я всегда легко переживала потерю, переживу и на этот раз…

 

Еще в детстве, когда я теряла какую-нибудь игрушку, я думала о том, что её обязательно найдет именно тот ребенок, который будет в ней нуждаться. И мне сразу становилось веселей — это, словно, был мой подарок.

 

Правда, успокоить себя этими же словами было намного сложнее, если я теряла деньги (особенно если сумма была немалой).

Но тогда я успокаивала себя иначе.

Я говорила себе так: «Представь, что ты купила на эти деньки конфеты, и потом их все съела!» — в животе сразу становилось тепло и вкусно, а на сердце спокойно.

Или ещё вот так: «…ты накупила много-много мыльных пузырей, и потом их все выдула!» — душа от этого известия ликовала, а запах мыла становился непереносимым (шутка ли, столько пузырей выдуть!)

 

Но сейчас было все иначе. Мои руки не хотели расставаться с дневником, мои глаза не хотели понимать, что больше его не увидят, и …я готова была с ними полностью в этом согласиться...»

 

— Надежда… — прервала ход моих противоречивых мыслей гостья. — …очень красивое и очень значимое имя. Берегите его, оно вам обязательно поможет!..

 

«Ага, щ-щас!.. — раздраженно подумала я тогда. — Всё это время только Надежда и присутствовала в моей судьбе. А где же остальные — неизменно идущие рядом — Вера и Любовь? Они-то где?..»

 

— Обязательно придут… — тихо произнесла гостья.

— Кто?.. — спросила я удивленно …и запнулась.

«Я, наверное, говорила вслух…»

— Вы знаете, что все мечты сбываются?!.. — продолжала женщина. — Нужно просто помнить, что они никогда не прощают лишь одного…

— Чего?

— …предательства.

 

Гостья нежно улыбнулась, а потом серьезно добавила:

— Вы знаете, что такое Любовь?

— …только теоретически. — усмехнулась я.

 

Возникла неловкая пауза.

 

— …а я вам немного завидую… У вас еще всё-всё впереди…

 

— …а Вы знаете, что такое Любовь? — робко спросила я.

— Я?.. Только практически… — засмеялась женщина.

— А… — начала было я.

— Я не могу… Хотя, нет… Не хочу давать определение Любви. — предугадала мой вопрос гостья. — Любовь всегда очень разная, и, я считаю, она не может быть втиснута в рамки каких-то определений. Я могу сказать только одно: Любовь это всегда счастье. Всегда. Главное, её вовремя разглядеть в толпе спешащих чувств…

Она подошла ко мне и тихо сказала:

— Я рада, что она в руках такого человека как ты. Надеюсь, что она тебе поможет…

— Она мне уже помогла… — благодарно произнесла я.

 

 

Я стояла у окна, и молча наблюдала, как эта удивительная женщина покидает своё прошлое. Она остановилась возле машины, и дружелюбно помахала мне на прощанье. Осторожно достав из-за пазухи прилипшую к телу тетрадь, я помахала ей в ответ.

Я знала, что больше не увижу ни эту женщину, ни ее сына. Но столько, сколько я получила за эти несколько часов, не возможно было измерить ничем.

 

Было слышно, что в гостиной начали собираться гости. Они шумно поздравляли моих родителей, без промедления усаживались за стол и торжественно кричали, что желают видеть именинницу, дабы начать празднество.

Но я не спешила к ним…

 

«Мои милые, дорогие друзья! Простите меня, но сегодня я не спешу к вам!

Ваши цветы, подарки и поздравления — всё это уже не имеет для меня значения…

Ещё вчера я с огромным нетерпением ждала этого дня. Вчера… А сегодня это уже неважно…

Эта старенькая потрепанная тетрадь — написанная чужой, но в тоже время, такой близкой …душой — открыла для меня иной мир…

…Мир, который совершенно не похож на столь привычный для меня…

…Мир, который подтолкнул меня к осознанию чего-то очень важного…

Мир неведомой души, сквозь которую я рассмотрела свою».