О Григории Михайловиче Поженяне (1922 - 2005)

 

 

 

"Я родился 20 сентября 1922 года в Харькове. Отец - директор института научно-исследовательских сооружений, мать - врач харьковской клиники профессора Синельникова... Окончил 6-ю среднюю школу.Ушел служить срочную службу на Черноморский флот... Воевать начал в первый день войны в 1-ом особом диверсионном отряде. Первый взорванный мост - Варваровка, в городе Николаеве. Последний - в Белграде. Был дважды ранен и один раз контужен Начал войну краснофлотцем, закончил капитан-лейтенантом... Награжден:

двумя орденами "Отечественной войны" I степени,

двумя орденами "Красной звезды",

.орденом "Боевого Красного знамени",

орденом "За заслуги перед Отечеством" III степени,

орденом "Знак почета" .

Множество медалей: "За Одессу", "За Севастополь", "За Кавказ", "За Белград", "За Заполярье", "За боевые заслуги".

Дважды представлялся к "Герою Советского Союза".

Издано 30 книг, 50 песен.

..4 февр. 2002 ".

 

Над притихшей площадью Нахимова звучит сигнал "Слушайте все!"

9 мая 1944 года - день освобождения Севастополя от фашистских поработителей. И ежегодно на празднование этого великого дня приезжают ветераны. С каждым годом всё меньше и меньше: война догоняет живых! Идёт перекличка.

- Матрос Иван Голубец!

- Герой Советского Союза Иван Голубец погиб, ценою своей жизни спасая от взрыва боевой корабль.

- Командующий военно-воздушными силами Черноморского флота генерал-майор Николай Алексеевич Остряков!

- Герой Советского Союза генерал Остряков погиб смертью храбрых при обороне Севастополя!

- Командир 456-го Сводного пограничного полка подполковник Герасим Архипович Рубцов!

- Герой Советского Союза подполковник Рубцов погиб, защищая Балаклаву …

 

Погиб ... Погиб... Погиб...

 

- Перед светлой памятью павших в боях за честь и независимость нашей Родины склонить знамена!..

Тысячи людей - старых и молодых - опускаются на колени. Вечностью кажется Минута Молчания.

Молчания ли?.. Я слышу звуки сдерживаемых рыданий. Не скрывает слёз и Григорий Поженян - бывший разведчик и фронтовой корреспондент "Красного черноморца".

 

Тех, что погибли,

Считаю храбрее...

напишет он после победы.

 

Слава вам, выстоявшие, выдюжившие, вынесшие на плечах огромную войну. Но трижды слава погибшим. Миллионы похоронок разошлось по стране. Пришла похоронка и на Григория Поженяна "погиб смертью храбрых и похоронен в Одессе на Сухом Лимане".

Два черноморских города в судьбе Григория Поженяна - Одесса и Севастополь. У Поженяна много стихов об Одессе, есть и фильм об Одессе, им написан киносценарий "Жажда". Но он не только автор сценария, он - один из немногих живых участников трагических событий. Он ходил в самые дерзкие и самые смелые вылазки". Человек, не ведающий страха", - говорили о нём друзья.

"Не ведающий страха".."

Сам Григорий Поженян с беспощадностью хирурга вскроет свою душу:

 

"Лично мне было всегда страшно на войне: и под Одессой, и под Севастополем, и в десантах в Новороссийск и Эльтиген. В лоухских снегах, на кестеньгском направлении, мне было страшно и холодно. По ночам (если я не ходил в разведку, а ждал очереди: "чет-нечет") я мечтал, просыпаясь, о ранении. Но не в голову или в живот - смертельно, не ниже спины - стыдно, а в левую руку.

Сколько раз я её, бедную, запросто отдавая, видел себя живым "навеки": то с пустым рукавом, то с протезом - кисть в черной перчатке... Но это по ночам. Утром я просыпался и вставал для всех непреложным. Храбрость - постоянство усилий, постоянство усилий, пока гремит война"...

 

Старый адмирал в отставке, которого чаще видели на огневых позициях, чем в штабной землянке "в три наката" И.И. Азаров, припомнил:

 

"Однажды группа разведчиков, в которой были одни моряки, перешедшие с кораблей на сушу, чтобы защищать Одессу, особенно отличились. На заседании Военного Совета нам доложили, что моряки захватили очень важного "языка"... Приехал я в Татарку, где стоял отряд, собрал их в халупе и говорю:

"Спасибо, ребята. Не знаю уж, как вас благодарить! Просите, что хотите!"

Ребята совсем молодые, горячие. Что они могут попросить, одному Богу известно. Они и попросили:

"Компоту бы нам! Да по полной кружке!"

Думаю, шутят мальчики. Повторяю свой призыв и прошу отнестись к делу серьезно. Думал, наград попросят или еще чего!.. Нет, настаивают на компоте! В чем дело?! 0казывается, моряки прикреплены к кавалерийской дивизии, там свои нормы, свои порядки. А матросы... привыкли получать компот ежедневно. Моряки обратили моё внимание на то, что исполняющий обязанности командира матрос по прозвищу Уголёк - без пистолета. Как это так: командир, а без личного оружия?! Я тут же достал свой собственный пистолет и с радостью вручил его их командиру. От всего сердца сделал это! Не подумав в этот момент, что надо бы написать приказ и прочее. По простоте, по наивности я этого не сделал в тот момент!

А вышло…"

 

По законам драматургического жанра, ружьё (то, бишь, пистолет), висевшее на стене в первом акте, в последнем обязательно должно выстрелить. И пистолет выстрелил через много-много лет.

"Матрос Уголек", как вы уже догадались, был никто иной, как Григорий Михайлович Поженян. Послевоенный Поженян, смеясь, продолжил фронтовую историю:

- Я носил этот пистолет всю войну. Гордился им. И, конечно, не скрывал. После войны привёз домой, - мой же пистолет! Меня спрашивают:

- А разрешение на хранение оружия?

 

- Нету ... Я-то думал, - улыбается Поженян, - что весь мир знает, при каких обстоятельствах адмирал вручил мне пистолет! Как теперь это докажешь: нет у меня разрешения на оружие. А нравы наши милицейские жестокие: в кутузку и в суд! А там по статье такой-то столько то лет и небо в крупную клеточку! Разыскали друзья по фронту адмирала Азарова, и сообщили ему, какой казус приключился со мною. И тут, прямо в казенное отделение, поступает телеграмма, с грифом "срочно!", и в ней вице-адмиральская объяснительная… Оправдали меня..."

Трудно, наверное, современному читателю представить, каким был Григорий Поженян в годы войны, и хоть я много об этом знаю, но слово предоставлю ещё одному человеку, писателю Ивану Стаднюку, точнее, его книге "Исповедь сталиниста", вот кусочек из неё:

"Адмирал Октябрьский часто обращался в воспоминаниях к тем боевым операциям, в которых отличался катер Поженяна...

 

"Более хулиганистого и рискованного офицера у себя на флоте я не встречал! Форменный бандит! Я его представил к званию Героя Советского Союза! А он потом во время Эльтигенского десанта выбросил за борт политработника!.. Естественно, последовала жалоба в Верховный Совет ".

 

В судьбе поэта была героическая Одесса, но в его жизнь вошёл и военный Севастополь:

 

Если был бы я богатым,

Я повез бы Степку

к морю -

не в Одессу и не в Сочи,

а к причалам Балаклавы.

Там три цвета торжествуют:

Синий, белый и зеленый -

Бухта, сахарные сопки

и деревья, пояс бухты.

Пусть он, сын мой,

не узнает цвет четвертый.

цвет особый -

Там его я пролил в травы,

не мечтая о богатстве...

 

Поженян пролил свою кровь в Севастополе , но выжил, хотя (на фронте умирают редко, на фронте погибают!) мог погибнуть не единожды.

Фронтовые журналисты, бок о бок воевавшие с Поженяном, рассказали мне:

- Haш Гриша опоздал умереть, а теперь будет жить вечно.

Что значит - "опоздал"? Оказалось, смысл буквальный...

Журналист газеты "Красный черноморец" Григорий Поженян должен был на подводной лодке уйти в открытое море и оттуда дать репортаж в газету.

Предписание с разрешением было в кармане, и Поженян спешил на севастопольский пирс. Спешил и... опоздал! Ровно на полминуты. Подлодка ешё даже не выбрала полностью швартовы. Поженян хотел, было перескочить ограждение, но часовой, щелкнув затвором, строго предупредил: "Буду стрелять!". А ровно через пятнадцать минут, - Поженян ещё был на пирсе - пришла радиограмма: подлодка торпедирована фашистами, спастись не удалось никому".

 

Через много лет Григорий Поженян напишет:

 

В моих ушах,

контуженых войной,

не гул, не звон,

а чей-то позывной -

В моих ногах -

осколки прежних лет.

Они со мной

покинут этот свет,

и вместе с ними

выйдут из огня

тот, кто стрелял

и тот, кто спас меня.

 

Не было ещё ни одного дня празднования Дня Победы, чтобы Григорий Поженян не приехал в Севастополь! Приезжает он всегда намного раньше, чтобы подольше побыть с фронтовыми друзьями, встретиться с местными поэтами и прозаиками.

 

Поэта Григория Поженяна годы как будто не берут. Конечно, со времени большой войны он погрузнел, полысел, но темперамент - мальчишка! Многие при виде его только головами покачивают:

- Можно ли так?! Солидности бы ему. При его годах и славе...

Григорий Поженян ответил на это так:

 

Ты хочешь,

чтоб я был

гибким, как ива

не разгибаясь,

гнуться.

Но я ...

Я другое дерево.

Я другое дерево...

 

Не потому,

что я лучше

других деревьев,

я этого не говорю.

А просто ...

Просто

я другое дерево.

Просто ответил, но с достоинством!

 

В Севастополе военный разведчик Григорий Поженян, по его собственному признанию, стал поэтом. Впервые он здесь написал, "выкрикнул" свои первые поэтические строки об этом городе с геройской, но трагической судьбой и по сегодняшний день:

 

Ты такой же, как был,

дорогой и любимый.

Ничего, что твой лик

изуродовал бой …

Я увидел тебя

в космах черного дыма

непокорным матросом

с седой головой.

 

Сегодня эти стихи Григорию Поженяну кажутся наивными и беспомощными, - об этом не раз, говорил он нам на разных поэтических и прочих сходках.

Но тут мы с ним не согласимся, - на этих стихах отблеск истории. Ни один поэтический сборник о Севастополе не обходится без этого стихотворения. Заметим так же, ни один сборник самого Григория Поженяна не обходится без севастопольского цикла.

 

На Федюнинских холмах -

тишина.

Над Малаховым курганом -

сны.

Будто не было войны ,

но война

похоронена на дне

тишины.

И, казалось бы, всему

вышел срок.

Тридцать лет менялась

в море вода.

А как выйдешь,

как шагнешь за порог -

и от маков не уйти

никуда,

Маки, маки, красные маки -

горькая память земли.

неужели вам снятся

атаки

тех,

кто с этих холмов

не пришли …

 

Здесь, в Севастополе в кровавые дни войны, когда армия Манштейна стояла у стен города, Григорий Поженян написал своё провидческое стихотворение:

 

Шёл сотый день,

сто первый,

сто второй.

Под нами с ревом

оседали горы.

Но только почта

покидала горы, и только мертвый

смел

покинуть строй.

А он горел, и с четырех

Сторон

От бухты к бухте

подползало пламя,

А нам казалось: это было

с нами, как будто

мы горели,

а не он.

А он горел,

и отступала мгла

От Херсонеса и до

Равелина,

Но тень его пожаров

над Берлином уже

тогда пророчеством

легла.

 

Раннее севастопольское утро. С кораблей, стоящих на рейде гудки побудки, - город просыпается, обласканный майским солнцем, Григорий Поженян задумчив. Говорит тихо, выстрадано:

- Поэты за всё расплачиваются, но и за всё вознаграждаются. Вознаграждаются за стихи, расплачиваются за прожитую жизнь. Прежде чем появиться моим рифмованным строкам, я был солдатом на фронте, а в мирной жизни работал котельщиком и водолазом, испытывал в штормах корабли и себя. Я жив, а друзей моих давно нет, но до меня доносятся их голоса, в живых угадываю выражения их лиц и их жесты Я жив, но я никогда ни смирюсь со смертью моих боевых друзей.

 

Григорий Поженян, при всех своих человеческих качествах, был ещё, я б назвал это так, борец за справедливость, ( вспомните слова Адмирала Октябрьского, записанные Иваном Стаднюком!) и, сами поймёте, прожил жизнь не лёгкую. Там, где можно было подставить ему подножку, образно выражаясь, ему подставляли.

 

В газете "ВЕЧЕРНИЙ СЕВАСТОПОЛЬ", где я работал несколько лет , 11 августа 1993 года появилась в рубрике "Эхо недели" экспресс-комментарий, названный:

 

"В НАШЕМ ГОРОДЕ"

Беспомощный, бесталанный Григорий Поженян от злости навешивает ярлыки на нас, севастопольцев. Адмирал Хронопуло уже давно раздражает Поженяна, потому что в сто раз мудрее старого поэта. Вот ему и бирка - "пивной магнат". Вице-адмирал Васильев тоже не по душе Григорию. Терпеть он не может и адмиралов Кожина, Макарова, Кострова и даже благочинного Севастопольского округа протоиерея Георгия Полякова.

Да не угодили эти хорошие люди ему, Григорию, тем, что для людей, для севастопольцев, стараются, как могут, помогают нам в это ужасное время выжить.

Но Поженяну же не это нужно. Ему в удовольствие ваши беды, страдания, трагедии. Чтобы можно было писать пасквили о Севастополе еще лет десять, а то и больше. А их он пишет уже несколько лет, взирая из теплого московского туалета на нашу в общем-то нормальную жизнь.

Слава Богу, сегодня у нас нет кровопролитных побоищ. В этом только наша, севастопольцев, заслуга.

Слава Богу, у нас в городе сносно работают все жизненно важные артерии: транспорт, связь, медицина, школы и т. д. В этом только наша, севастопольцев, заслуга.

 

Слава Богу, у нас есть хлеб, и к хлебу кое-что имеется. Мы отмечаем семейные торжества, праздники не хуже, чем раньше отмечали. И в этом только наша заслуга.

Мы не потеряли чувства гостеприимства, доброты, щедрости. Гостей-то сегодня у нас в два раза больше, чем жителей, И это тоже наша заслуга. Только слепой - этого может не увидеть. Только глухой не может услышать наши добрые слова. Только дурак может не понять, что нормальная жизнь в городе - это хорошо, а не плохо.

Очень бы хотелось, чтобы к нам - русским, татарам, украинцам, белорусам, евреям - в гости не приезжали вредные люди, у которых полностью отсутствуют зрение, слух, разум. Им мы никогда не сможем понравиться, им мы никогда не сможем угодить. У них аллергия на добро до гробовой доски. Возникает и еще один вопрос. Зачем газета Верховного Совета Крыма "Крымские известия" печатает пасквили на честных севастопольцев? Кому это нужно?

Валерий Борисов, обозреватель".

 

И меня, как человека знакомого с Григорием Поженяном, и много чего хорошего писавшего о нём, послали на переговоры с главным редактором газеты Ярославом Князевым, дабы он поместил опровержение.

Я, конечно, догадывался, (да что там, "догадывался" - точно знал!), кто прятался за псевдонимом "Валерий Борисов", да и вся наша редакция знала, но я прикинулся валенком, сказав при этом, что сильные мира сего страшно рассердились на Борисова за публикацию, и что мне известно, что наиболее продвинутые журналисты нашей "Вечёрки" будут обращаться в верха с жалобой на редактора, допустившего этот пасквиль на заслуженного человека. И пока не поздно, надо давать опровержение .

- Но мы же не даём никогда опровержений! - сказал Князев. - Ты же об этом знаешь.

- А что если, - подсказал я, - пойти другим путём?

- Каким таким "другим"?

- Опубликуем положительный очерк о Григории Поженяне, а борисовский выдадим за мнение одного из читателей?

- И ты напишешь этот очерк …

 

И я написал, то, что написал вначале, но под названием:

 

"Я НЕ СМИРЮСЬ СО СМЕРТЬЮ БОЕВЫХ ДРУЗЕЙ - очерк-портрет Григория Поженяна", и главный редактор опубликовал его с таким предисловием:

 

"В нашей газете была реплика в адрес писателя Григория Поженяна. "Вечерний Севастополь" печатает все читательские мнения о том или ином человеке. Однако, многие из нас не согласны с этой публикацией, в том числе и я, редактор этой газеты.

Поэтому я поручил корреспонденту Михаилу Лезинскому написать о нём.

Ярослав Князев, заслуженный журналист Украины".

 

Это, если так можно заметить, "теоретическое" нападение на Поэта, но было и физическое, и об этом написано во многих газетах, но я приведу то, что напечатано в израильской газете "НОВОСТИ НЕДЕЛИ" 19 апреля 2001 года:

 

"Недавно наша газета сообщала о бандитском нападении на известного русского поэта Григория Поженяна. Наш постоянный автор Давид Маркиш, будучи в Москве, побывал у Поженяна в больнице.

Григорий Поженян рассказал, что нападение пятерых хулиганов на него, 80-летнего человека, было спровоцировано, как он предполагает, мотивами сугубо материальными. Человек мужественный, дважды представленный во время войны к званию Героя Советского Союза, Поженян, естественно, оказал сопротивление нападавшим - посильное сопротивление...

Схватка кончилась тем, что поэт попал в больницу с тяжелейшим сотрясением мозга и травмами.

Григорий Поженян, которого связывает с Давидом Маркишем старая и проверенная дружба, подарил ему стихотворение, которое мы сегодня и публикуем. В этом стихотворении ярко выражено отношение автора к нашей стране, еврейской проблеме, к справедливому гуманитарному устройству мира - такого, каким бы его хотел увидеть поэт.

Характерно, что Григорий Поженян готов ощутить себя частью нашего национального содружества, разделить с нами нашу судьбу не столько в тревогах мира, сколько в тяготах войны".

 

И тут же опубликован:

 

"ЭКСПРОМТ НА ПРИХОД В БОЛЬНИЦУ СТАРИННОГО ДРУГА", посвящённый Давиду Маркишу, живущему в Израиле, и принадлежащий перу самого Григория Поженяна:

 

Да здравствует еврейская звезда -

печальный шестигранник огорченья.

Да здравствуют воинственность свеченья

И страждущие риска города!

Все знают всех, не зная, кто куда,

Высокомерье - вот всему награда.

Но нужно защищаться, если надо,

И все прикроют всех, когда беда.

Но главное, что Девик среди них -

Об этом мой оптимистичный стих.

И да светится всем звезда Давида,

Он брат и друг мне, я готов стать жидом,

И если нужно - стать им навсегда!

 

И - ЧАСТЬ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ .

 

В сентябре 1997 года Григорий Поженян отметил своё 75-летие. Я, как говорил - писал выше, много писал об этом замечательном человеке и поэте и, казалось, удивить меня новыми биографическими данными просто невозможно. Но вот недавно мою израильскую "берлогу" посетил севастопольский журналист и мой друг Боря Гельман и, зная мои литературные пристрастия, сказал:

- У нашего Гриши Поженяна еврейские корни!

- Не может этого быть! - тотчас откликнулся я. - Откуда сведения!?

- Сам Гриша рассказал. Ему-то ты веришь?

- Нынче многие в евреи метят, а Григорию Поженяну, вроде бы, ни к чему. Славы у него и так предостаточно... Давай доказательства, чёрт лысый...

И для меня, - тоже лысого! - Борька включил портативный магнитофон.

- Слушай внимательно, Фома Неверующий...

Из магнитофона послышался до боли знакомый голос одного из лучших поэтов-современников:

 

"... Надо не ждать любви, а самому любить. И тогда всё будет в порядке с дружбой. Тех, кого мы хотим видеть, с кем хотим встречаться, мы должны любить ещё больше. И радоваться им бесконечно. И находить в них бесконечное количество достоинств.

Мой дед по отцу - Арам почти не говорил по-русски. Он приехал однажды в Харьков, где мы жили и где отец был директором знаменитого ХТЗ - харьковского тракторного завода. (Думаю, тут Григорий Поженян ошибся, его отец был директором Института научно-исследовательских сооружений, о чём и писал Григорий Поженян в своей автобиографии - М. Л.) Не просто погостить, посмотреть на внука. Он приехал разобраться. Он хотел понять, почему его сын, такой умный человек, женился на еврейке. Но мою маму он видел только мельком. Она была потрясающим врачом, и в самые метельные вечера ходила на вызовы знакомых и незнакомых людей. С войны она вернулась майором медицинской службы с орденом Красной Звезды. А тогда, до войны, она ещё занималась наукой и дома появлялась поздним вечером.

И крупному, с виду суровому деду досталась бабка. Еврейская бабка! Хана Зисель Рувимовна! Меня она дико любила, но никак не могла приучить обращаться с посудой. И когда я брал её кошерную ложку, она тихо кричала: "Пусти мне кровь, Вера Чемеричка!".

Наверное, Чемеричкой звали какую-то отпетую разбойницу. Бабка была такая маленькая, хрупкая, добрая. Мы её очень оберегали . Она постоянно читала Тору и оттуда знала все ответы.

Целыми днями дед Арам и бабка Хана оставались одни в большой квартире. Они совсем не разговаривали, но у них нашлось одно общее занятие - домино.

Потом я слышал, как дед прощался с отцом:

"Не понимаю, - развёл он огромные руки, - кто говорит плохое о евреях? Какая чудная бабка! Мало того, что так замечательно готовит, так вкусно меня кормит, она ещё проигрывала мне в домино. И ещё главное её достоинство - всё время молчит ! Очень хорошая..."

Стоит ли говорить, что дед Арам и бабка Хана расстались друзьями!? "

 

- Ну что, - торжествующе посмотрел на меня Боря Гельман, - удостоверился.

 

Ничего я ему на это не ответил, только подумал: в каждом человеке, если его потереть, сидит скрытый еврей. И мне стала понятна фраза , как бы мимоходом брошенная Григорием Поженяном: человечество делится на тех, кто знает, что он еврей и на тех, кто не догадывается.