Наступая на трещины в земле, я шел.

Не имея четкой цели, четкой мысли, четкого шага, я шел.

Мое имя говорит мне, что я есть. Я говорю ему – Смотрящий.

Моя каста – не определена.

Мое мировоззрение – человек.

Мой долг – быть Смотрящим.

Я шел, не оставляя следов на земле.

Я шел, оставляя след земли в себе.

Все мы взяли себе часть земли.

Грязи и пыли. Пыли и грязи.

Я знаю. Я уже видел.

 

 

На бесконечной равнине.

Черной бесконечной равнине появляются люди.

Их белые одежды утопают в грязи.

Их белые, до колен, рукава бессильно опущены.

Их белые лица озираются по сторонам.

На бесконечной равнине.

Черной бесконечной равнине движутся люди.

Кто-то падает в грязь, путаясь в одеждах.

Кто-то катается в грязи, взмахивая рукавами.

Кто-то счастливо смеется, окунаясь в грязь.

На бесконечной равнине.

На бесконечной равнине лица проступают черты.

Чем больше пятен на белых одеждах.

Чем дальше летит грязь вокруг них.

Чем ярче была равнина лица.

На бесконечной равнине.

На бесконечной равнине лица проступают черты.

 

 

Я – Смотрящий.

Мой долг – видеть.

Мой долг – запоминать.

Мое право – быть везде.

Мой запрет – другие Смотрящие.

Я – Смотрящий.

Я – вырванный лист книги истории.

Лист чистый.

И я вернусь, когда негде будет писать.

 

 

 

Город – живой организм из мертвых.

Вещей, идей, людей, страстей.

Мой путь – отторжение города.

Тоже город. Тоже мертвый. Даже склизкий.

Свалка. Мусор. Отторжение.

 

 

Отторжение – город Червей.

Здесь ими кишит все. Даже люди.

Так произошло имя этих людей.

А солнце все уходило за горизонт.

Вместе с запахом гнили.

 

 

- Подойди к костру, Смотрящий. Здесь вечерами довольно холодно. Давно вас не было здесь. Я уж думал, вы вообще перевились. Да выходит, нет. Так что ты хотел услышать? Я же знаю, вы всегда задаете простые вопросы, в ожидании сложных ответов.

- Расскажи о себе.

- О себе… Свое имя я давно позабыл. Еще с тех пор, как мальчишкой пришел сюда.

- Мальчишкой?

- Да. Посмотри вокруг. Все, кто живет здесь, пришли из Города. Мы тоже отторжение. Я был просто брошен родителями, так как они не могли меня прокормить. Да и не хотели. Уже умирая, я приполз сюда – и меня подобрали. Черви подбирают всех. Здесь много преступивших Закон. Здесь много тех, кто служил Закону. Есть и те, кто просто чувствовал себя чужим в Городе. Мы рады всем.

- А родившиеся здесь?

- Таких очень мало. Черви, живущие в нас, выедают нас изнутри, заменяя собой. Поэтому мы – бесплодны.

- Есть другие города. Есть выбор.

- Выбора нет. Этот мусор – единственная наша реальность. Эта гниль – наше тело. И предать это все? Поменять? На что? На сопливые сны безрассудных идиотов? А чем они, отличаются от нас? Тем, что хуже нас! Хуже! Мы – самодостаточны в их отбросах! Мы живем в отбросах, не создавая отбросов. Мы встали на путь природы, и она приняла нас! Смотри!

Он схватил нож и провел лезвием по запястью левой руки. Вместо крови в его венах ползали черви.

 

 

Отторжение осталось за спиной.

Чавкающей кляксой упало на лист.

Неторопливо стекая на землю.

Оставив свой след на листе, на земле, в воздухе.

А я смотрю, как черное небо прячется за стенами Города.

И с каждым шагом все дальше и глубже.

И у входа осколки зеркал.

Опуская глаза, вижу разбитое небо.

 

 

Я иду по улице один.

Эхо моих шагов безумным зверем бьется о стены и темные окна.

Убегая в небо.

Кроме меня – только крысы.

Провожают меня стеклянными глазами.

 

 

- Чужак, - услышал я. И обернулся. Сзади стоял невысокий человек в сером потрепанном балахоне.

- Здравствуй, - ответил я.

- Кто ты здесь?

- Я – Смотрящий.

- Тогда запоминай и уходи, Смотрящий. Наше мировоззрение – человек. Наша каста – крысы.

- Почему?

- Потому что мы – крысы.

При этих словах из темноты одна за другой неторопливо выходили крысы. Вокруг них дергались тени, становились серыми и уже люди подходили ко мне.

- Здравствуй, Смотрящий, - говорили они.

- И кто из вас кто?

- Изначально – мы люди. Но нам ближе сырость подземелья, чем тепло солнца. Мы обрели облик зверя – но вместе со зверем.

- Зверь или человек? Вечное противостояние?

- Противостояния нет. Будь оно – мы бы убили себя, пытаясь убить зверя в себе. Есть мировоззрение. Оно распределяет роли. Вокруг тебя стоят люди. Ставшие крысами живут не здесь.

- Как я могу распознать вас?

- Так же как и всех остальных. По глазам. У людей нет крысиных глаз. У крыс не бывает человеческих глаз.

- Почему?

- Потому что это мы приняли зверя. А теперь иди, Смотрящий. Скоро рассвет.

 

 

Я медленно расставался с ночью.

С каждым шагом, с каждым новым поворотом.

Не оборачиваясь.

К городским стенам поведут мои следы.

Рассвет – начало.

Рассвет за стеной – окончание.

Рассвет на стене – начинание.

К городским стенам поведут мои следы.

 

 

Мне нравится слушать свои шаги.

Ощущение движения – шага.

Каждый шаг – это знак.

Не себе. Другим.

Тем, кто остался позади.

Мне навстречу шел кот.

Спокойно. Уверенно. Бесшумно.

Шел к тем, кто остался позади.

К Крысам.

 

 

“Каждое утро я встречаю его здесь.

Закрывая глаза, я рисую его.

Завесь всё стекла и всё зеркала.

Даже глаза. Закрой их.

Ты увидишь себя – какой есть.

Закрывая глаза, я рисую рассвет”.

 

 

Пятна на черном фоне.

Белые. Карминово-красные.

Сотни картин стояли здесь.

- Посмотри на эти рассветы, - сказал мне художник, - Вот где свет небес побеждает тьму глаз.

- Ты рисовал всегда. И будешь рисовать всегда?

- Я рисую до тех пор, пока не будет одинаковых картин. Ведь все движется по кругу. Даже день. Даже рассвет.

- И что тогда?

- Тогда я пойму, что увидел все, и мне больше нечего делать в этом мире. Я уйду, оставив за собой все сотворенное мной. Взгляни. Солнце взошло.

Я посмотрел на его картину.

- Я уже видел это. Вон там, у стены, - сказал я.

Художник подошел к стене. Потом вернулся на прежнее место и застыл напротив новой картины. Молча, он перевернул ее и сказал:

- В этот раз, я рисовал закат. Правда, он прекрасен?

Пятна на черном фоне.

Красные. Карминово-белые.

 

 

Снова улица. Снова шаги.

Снова стены, двери, окна, стены.

Молчат. За ними пусто.

Пустые люди, мысли, сны.

Их ночь – просто ночь.

Без трепета. Без понимания.

 

 

Мимо меня прошел старик.

Его глаза устали смотреть на мир.

Что это в них?

Мудрость?

 

 

Я обернулся – старика уже нет.

Может, он – это я?

Это я возвращаюсь обратно?

 

 

Утренний ветер.

У меня – так много к тебе вопросов.

Еще больше – твоих ответов.

Я хочу поменяться местами.

Пусть – я буду ветром.

На миг.

А ты – будешь мною.

Свечой.

Но я знаю, я должен смотреть.

А ты – должен молчать.

 

 

Ты, наверное, думаешь – кто я?

Почему я назвался свечой?

Посмотри на меня.

Видишь – сердце?

Стучит.

Видишь – душу?

Дрожит.

Посмотри на меня.

Так, как я смотрю на тебя.

Посмотрел?

Если да - значит, мы поменялись местами.

Если нет – прочитаю слова.

На листе, принесенном тобой.

 

 

Мел пишет мудрые мысли.

Стирается и осыпается.

Зачем ему мудрые мысли?

 

 

Город встретил меня пустым.

И я снова за его чертой.

Посредине.

Между ним и Кладбищем.

Потому что город похож на бабочку.

Город – тело.

Отторжение и Кладбище – крылья.

Дорога – игла.

 

 

Нет ничего более жизнеутверждающего, чем Кладбище.

Оно огромно, величественно и красиво.

Многие ходят сюда просто так. Посмотреть.

Взглянуть на тех, кто жил до них.

На каждой могиле – скульптура.

В каждой скульптуре – лучший момент жизни.

В каждом моменте – вечность.

 

 

…

- Да, каста – вампир. Да, мировоззрение – человек. Да, сижу днем на кладбище. Еще вопросы есть, Смотрящий?

- Почему днем?

- А потому что ночью холодно и сыро. Как в земле. Так же и загрустить можно.

- А люди?

- Люди ходят. Да только с ними не поговоришь толком. Пугаются и убегают. Скажи честно, неужели я такой страшный?

- Да нет…

- А так? – спросил вампир, выкатив глаза и выставив зубы.

- Так страшный.

- А, ну тогда понятно.

- А как ты стал вампиром?

- Обычная история. Влюбился. Она меня укусила. Жили долго и счастливо. Потом она умерла.

- От чего?

- Передозировка чеснока. Страшная вещь. Станешь вампиром – держись от нее подальше.

- Спасибо. Что ты можешь рассказать мне о кладбище?

- Место как место. Довольно уютное. Земля хорошая…

- Нет, меня интересуют статуи.

- Ну, тут разговор особый. Люди сами делают себе скульптуры. На протяжении всей своей жизни. Каждый старается изобразить себя, свою жизнь… В общем, что кому хочется. Эти скульптуры неприкосновенны. Так как это все, что человек хочет оставить после себя. Он умирает спокойно, так как знает, что его будут помнить, смотря на его скульптуру. По сути, Кладбище – это музей. Музей человеческих ценностей. Человеческих жизней. А мы, вампиры, хранители этого музея. Поэтому, если что-то сломаешь – будешь иметь дело со мной.

- Наказание?

- Ну, не совсем наказание. Получишь место в земле рядом со мной, и будем все это охранять вдвоем. Долго охранять…

- То есть, я стану вампиром?

- Угу.

…

 

 

За спиной – город.

А впереди неясный силуэт.

Приближается.

Не спеша. Спокойно. Уверенно.

 

 

- Здравствуй, путник, - сказал я.

Он остановился и удивленно посмотрел на меня.

- Ты меня видишь? – спросил он.

- Да. Я – Смотрящий.

- Смотрящий? Кто это?

Я удивленно посмотрел на него.

- Мы ходим по миру и собираем информацию обо всем, что встретим на своем пути.

- И обо мне?

- Кто ты?

- Я – Вестник.

- И о тебе. Расскажи мне. Таков закон.

- Тогда пойдем со мной в город. Я не могу задерживаться надолго. Таков закон.

 

 

 

…

Я не знаю, как мне жить. Я – Вестник смерти. Я не смерть, я никого не убиваю. Я приношу письма. Но дело не в письмах. Когда я приношу весть, люди начинают меняться. В большинстве случаев человек умирает, не доходя до смерти. К смерти он приходит уже мертвый. Почему? Потому что он жаждет плахи! Ведь он так долго ее ждал. Ждал с тех пор, как получил от меня весть. И не имеет значения, как долго он ее ждал. Наслаждался ли оставшимся временем, или спрашивал, почему он, почему сейчас.

…

Но ведь это несправедливо! Я же всего на всего вестник! Но проклинают меня, а не смерть. Я же исполнитель. Не я решаю. Не я виноват, в том, что это письмо досталось именно кому-то. Но, тем не менее, я не могу никому этого сказать. Я проклинаем, а значит проклят. Я – проклятый вестник, невольно выполняющий работу смерти! Я не хочу так!

 

 

Мы шли по улицам, на которых я не был раньше.

Но они уже казались знакомыми.

Внезапно Вестник остановился.

Он протянул мне конверт и указал на дверь дома.

«Прощай», - сказал он.

И ушел.

Я стоял с конвертом в руке.

Я знал, что там. И я не был удивлен.

Я и так видел слишком много.

Я уже чувствую, как увиденное влияет на меня.

Значит пора обратно в Инкубатор.

Я зашел в дверь.

 

 

Теплый пол, белые стены.

А на маленьком столике – стилет.

И нет никого.

Жаль, что Вестник не увидит это.

Хотя, кто из них кто?

Вестник, смерть…

Ведь стилет – в моих руках!..

 

 

Вадим Гололобов (Korvin), 2004