ЛУНА

 

Она запустила длинные пальцы с изящным маникюром в его роскошную шевелюру и стала двигаться ему в такт. Он держал ее за талию, постепенно увеличивая темп, наслаждаясь ее сладостными стонами, притягивая ее еще ближе к себе, ближе настолько, что ее неровное возбужденное дыхание отдавалось у него внутри. Он целовал ее великолепную упругую грудь с нахально

торчащими вверх сосками, плавно переходя на гладкую ложбинку посередине.

Медленно ласкал ее шею, нежно покусывая мочки ушей, а она запрокидывала

голову и стонала. Чуть вскрикивала, когда он сильнее входил в нее, и томно потягивалась, когда его дерзкая хватка ослабевала. В очередной раз он заглушил ее крик жадным поцелуем, мгновенно проникнув языком в ее чудесный ротик.

А она, быстро пробежав рукой по его спине, оставляя на ней царапины от острых коготков, сильно сжала его ягодицы, отчего он на мгновение замер и прикусил ее нижнюю губу.

Господи, какая она холодная, его мокрые губы коснулись ее плеча. Кажется, она

только что из ледяной воды.

Ее ногти впились в его грудь. Он вскрикнул. Шлепнул ее по мягкой влажной попке.

И как она хочет этого.

Он посмотрел в ее блестящие глаза и потонул в море страсти и вожделения, что царили в ее пламенеющем взгляде. Такое холодное тело и такой огненный взгляд.

А она продолжала поступательные движения, сидя на нем сверху, не останавливаясь ни на миг. Он чувствовал приближение конца. Еще несколько мгновений, и все будет кончено. Он прибавил скорость, вцепился в ее холодную грудь.

Давай, давай же, ковбой!

Нет, она не сказала этих слов – он мысленно прочитал их, глядя в ее горящие глаза. Еще движение, рывок, назад и вперед, движение, рывок, назад…

Она вся сжалась внутри, застыла.

Вот оно, это мгновение, эта вершина человеческой страсти! Вот, ради чего встречаются годами, ходят под ручку, а потом ложатся в постель. Ради этого! Только ради этого!

Ты сильный, ковбой.

Его длинные мокрые волосы упали на лицо, но он увидел, как вспыхнули ее глаза,

и замер в изнеможении. Она наклонилась над ним и впилась губами в его шею,

чуть повыше ключицы. Жар проник под кожу. Он ощутил, как приятная покалывающая дрожь охватила все его тело, расползаясь от груди вниз, к животу и ногам. Словно сотни маленьких иголочек кололи его плоть микроскопическими дозами эфедрина.

Тебе хорошо, ковбой?

О, да, Господи, мне хорошо…

Его голова упала набок, и он увидел в отсветах полной луны отражение ее глаз. Они зажглись рубиновым свечением, и магнетическая сила, пронзившая все его тело, парализовала его волю. Его взгляд стал стеклянным и неподвижным, глаза смотрели в одну точку на потолке. И не видели, как она оторвалась от его шеи, лишь на миг (луна блеснула в ее желтых зрачках), открыла рот, обнажив ряд смертельно острых длинных клыков, и снова припала к его телу, теперь уже вонзив в него свои безобразные желтые клыки. На всю глубину.

Держись, ковбой.

Парень застонал, и глаза его закрылись.

 

Она стояла у окна, и, вытирая рукой изморозь на стекле, смотрела на заснеженную улицу и людей, столпившихся внизу. Видела, как некоторые из них плачут. Не могла понять почему. Вскоре из подъезда дома напротив четыре человека вынесли красный гроб. Плач собравшихся стал еще более душераздирающим.

И женщины, плачущие навзрыд, в черных платках и с траурными венками, подошли к нему, когда его на несколько минут поставили на стулья.

Она не слышала причитаний родственников и близких умершего, но чувствовала их горе. Почти физически чувствовала. И никак не могла понять, почему они так убиваются. Ведь этот парень, лежащий в гробу, не мертв. Совсем не мертв. ОН, наоборот, обрел вечную жизнь. Как и она сама. И через три ночи, когда настанет срок, она сама придет и заберет его к себе.

Она отвернулась от окна. И тут на один короткий миг ее посетило ощущение

déjà vu. Будто с ней уже такое было, и не раз. Она прошла в ванную, умылась.

Посмотрела на себя в зеркало. Чистая-чистая молодая белая кожа. Лицо без единого прыщика, без единой морщинки и даже без малейшего намека на складку

или жировик. И это в ее-то годы! Она улыбнулась своему отражению, накинула легкий домашний халат и прошла в спальню. Там она плотно задвинула темно-зеленые шторы и, взбив роскошную пуховую подушку, легла спать.

 

Яркий и настойчивый свет луны нашел крохотную брешину в задвинутых шторах

и упал прямо на лицо прелестной девушки.

Она открыла глаза. Вместе с чувством голода в ней проснулось и желание любить и быть любимой.

 

Его разбудил легкий ветерок, прилетевший из не закрытого окна балкона. Он приподнялся и протер глаза. Ветерок усилился, развеял светлый тюль и грозил

превратиться в настоящий ветер. Он вздрогнул от неожиданного холода и выскочил из теплой постели в надежде поскорее закрыть окно, прогнать холодный ветер. Глаза уже привыкли к темноте, и он увидел на заснеженном подоконнике

птицу.

Черная ворона смотрела на него желтыми глазами-бусинками. Он повернул ручку и зашторил окно. Шагнул обратно и тут же почувствовал, как медленно подгибаются колени. Он был не в силах сделать даже шага. Парализовавшая его сила потянула его снова к окну. К той птице, чьи желтые глаза он видел за стеклом. Он раскрыл шторы и открыл окно. Суровый зимний ветер ворвался в дом

вместе с залетевшей вороной. Могильный холод, прилетевший вместе с ней, сковал его по рукам и ногам. Он стоял у окна и смотрел на черную птицу, севшую

на край мятого одеяла. Птица смотрела на него. Один раз ворона каркнула, и этот

кряхтящий звук остался у него в голове до того момента, когда все и произошло.

Дрожа от холода и обдуваемый беспощадным ветром, он не мог отвести глаз от

нее. Он и не помнил, когда закрыл на миг глаза, а потом снова открыл их и… Не

увидел черной вороны в своей постели. На ней теперь лежала прекрасная девушка, божественная девушка.

Иди ко мне, ковбой, я вся твоя…

Он не услышал ее голоса, он прочитал ее мысли! И не хотел сопротивляться силе, зовущей его к ней. Уже не чувствуя ледяного ветра и дикого мороза, прорвавшихся сквозь открытое окно, он лег рядом с ней. Магнитом его взгляд оказался прикован к ее глазам. Таким же желтым, как у той вороны, таким же холодным, как первый порыв ветра. Но таким притягательным и невыносимо прекрасным. Все его чувства, всё его воображение взяли ее глаза. В них отража-

лась полная луна, светящая в окно его спальни бледно-серебряным лучом.

Их дивное мерцание гипнотизировало его. Влекло со страшной силой.

Ну что же ты, ковбой, поцелуй меня.

Он будто проглотил язык, не в силах ничего ответить ей. И поддавшись неведомой силе, ослепленный сумасшедшим желанием, он прильнул к губам

таинственной гостьи. Холодным, как и ее глаза. Мертвым, как снег на подоконнике. Но, уже обняв ее чудесное тело, провалившись в омут ее неземных ласк, он ощутил сладкий вкус ее ароматных губ. Нет, они не были мертвыми. Ее ледяные губы шевелились и трепетали не хуже разгоряченной на солнце плоти.

Ее длинные цепкие пальцы обнимали его спину не слабее загорелой блондинки, о коей он грезил долгими зимними ночами. Ее тело, холодное, как стекло в открытом окне, обжигало страстью и горячей похотью. Будучи таким холодным, оно горело (!) и жаждало любви. И в этом смешении температур и чувств, переплетении двух тел, их обоюдном пекле эмоций зарождалось извержение вулкана.

Сильнее, ковбой, сильнее!

Я ласкаю твою шею, целую твое лицо всюду, куда не попадет мой язык, я всей поверхностью своего языка веду от впадинки между ключицами до низа живота, и ниже, и ниже… Я облизываю твои пальчики, прикусывая тыльную сторону твоей хрупкой ладони, ты стонешь… Как же тебе хорошо, девочка… Как тебе хорошо.

Ну же, ковбой, ну!

Он прикоснулся рукой к ее груди, сжал чуть сильнее, чем прежде, и в миг почувствовал, как она вся напряглась и сузилась внутри.

Вот так, ковбой! Это то, что надо!

Кто ты?

Не останавливайся, малыш, не останавливайся!

Господи, да кто же ты?

Еще, еще, еще…

Она вздрогнула и затихла. Стук их бешено бьющихся сердец гулким барабаном отдавался в самом воздухе. Она уронила голову ему на грудь.

У него получилось, у него все получилось!

Ощущение невероятной легкости и непередаваемого блаженства растеклось по телу, придавая приятную слабость всем его членам.

Господи, наверное, это и есть счастье, он провел рукой по ее длинным вьющимся волосам.

Малыш-ковбой не хочет скакать дальше?

Он заглянул в ее горящие глаза.

Или сделаем здесь остановку?

Он откинул голову назад, словно по приказу чарующей силы, исходящей от ее глаз, глаз, в которых отражалась полная луна. Желтая луна. Луна, в чьей власти он был полностью и навсегда. Теперь уже навсегда.

Она больно укусила его в шею, но боли он не почувствовал. Ни боли, ни сожаления, ни страха. Его глаза смотрели вверх, они светились блаженством и счастьем, и каждая капелька крови, вытекающая из него потихоньку, на минуты и часы укорачивала его недолгое пребывание в нирване.

Ее стоны и приглушенное дыхание он слышал где-то далеко, уже не здесь, и не видел ее, только чувствовал постепенно вытекающую маленькой струйкой жизнь.

А когда его тело совсем обмякло и побледневшее до смерти застыло на окровавленной простыне, черная ворона с крохотными глазами-бусинками, хрипло каркнув, взмыла в воздух и вылетела из холодной спальни.

 

В это утро она снова стояла у окна, вытирая холодными пальцами иней со стекла, и смотрела, как плакали люди.