Мы ходили танцевать на Горбуновку, или на Горбыли, как ее называли местные. На Горбылях, у самой дороги, по ворота в грязи, стояла белая, недоразрушенная большевиками церковь. В ней находилась лучшая в городе дискотека. Мы собирались огромной толпой и по пятницам шли в церковь - отрываться по полной. Пол в горбылевской дискотеке был вымощен старыми иконами, как паркетом, Подпрыгивая высоко вверх под динамичное диско, ты имел шанс приземлиться прямо на черное лицо под ногами.

 

На Горбылях почему-то всегда было пасмурно, даже днем. Когда мы – человек двадцать-сорок – подходили к Горбылям через городское кладбище, музыка уже орала во все наши плохо вымытые уши. Оборванные прохожие и редкие в ту вечернюю пору проезжие испуганно жались в придорожные канавы, уступая дорогу бодрой толпе молодежи. Юрка Замалей подходил к дискотеке, проходя последние двадцать пять шагов на руках – прямо по жидкой грязи. Его шикарные ботинки от доктора Мартина болтались в воздухе меж наших тупых длинноволосых голов. Мы орали от восторга и хлопали Юрку по тощему животу. Юрка имел два таланта – мог выпить целую бутылку водки из горлышка, не отрываясь. И еще он отсидел семь лет за вооруженный грабеж станционного ларька. Но это было уже чуть позднее.

 

На Горбылях народ плясал кто во что горазд. Деревенские и городские девчонки мешались в одну большую веселую кучу в самой середине церкви. А самые скромные жались по углам с бутылками пива в руках. Центровые старшие держались поближе к бывшему алтарю, держа руки в оттопыренных тяжелых карманах. Когда из соседних Хорьков приезжали самые старшие, дискотека начинала орать еще громче – специально для них – серезных двадцатипятилетних мужиков в синих пороховых татуировках. Старшие проходили прямо в центр пляшущей дискотеки и брали за руку любую понравившуюся им девчонку – назвывалось это «пошла сниматься в кино». Некоторые девчонки сопротивлялись, некоторые шли молча. За церковью, в редких ломаных кустах бузины, старшие ставили девчонку на четвереньки. Один зажимал ей голову мужду ног, а другой задирал юбку и энергично имел ее сзади. Все желающие стояли полукругом и смотрели. Смеялись. Сплевывали под ноги. Из дискотеки в это время неслись веселые песни про любовь на нерусских языках. Потом старшие менялись местами и имели девчонку уже «с головы». Проходящая мимо серая низкорослая милиция иногда вступалась, если девчонка начинала орать слишком громко - перекрывая свист соловьев, запах «анютиных глазок» и одобрительное гоготание зрителей. Если девчонка молчала и терпела – значит все было в порядке. Когда за нее вступался кто-то из «гражданских» - его с шумом и матом резали тут же, в кустах, в три ножа. В тех же в кустах регулярно случались полупьяные драки молодых мужиков – до открытых переломов рук и ног. Ни изнасилование, ни поножовщина не считались на Горбылях преступлением, скорее – просто приключением. Лужи крови под бузиной перемешивались с пивной мочой и следами любви. Пахла эта тревожная смесь ночным ветром и горячей реальной жизнью.

 

К самомой ночи на дискотеку подтягивался Васька Зверь по прозвищу Зверек. Он по пятницам ездил в Москву, на Котельническую набережную – восстанавливать историческаю справедливость – то есть, давить московских мажоров. Пятничный, улыбчивый, хорошо пахнущий московский мажор выходил в обнимку со своей свежепричесанной свежеснятой подружкой из чистой светлой квартиры, чтобы сесть в черную папину «Волгу». Ему навстречу со скамейки вставал тоже очень улыбчивый Зверек. Он неожиданно бил мажора в пах тяжелой рукояткой охотничьего ножа, держа его обратным хватом. А потом цеплял лезвием тугую джинсовую мошонку и тянул ее вверх - по направленнию к кожаному поясу. Московский мажор переставал улыбаться, и начинал скверно вонять, несмотря на набрызганные его мамой импортные дезодоранты. Его нездешняя подружка визжала, как будто режут ее, а не его, и звала на помощь элитную московскую милицию. Зверек крутил широким лезвием ножа в зиппере лопнувших мажоровых джинсов фирмы Lee, свободной рукой опустошая его спекулянтские карманы. Придерживая мажора коленом за кадык, чтоб тот не сильно выл. Скоро все фарцованные деньги и папины понты переходили в законную собственность Зверька. Однажды Зверек принес на Горбуновскую дискотеку два мужских яичка в целлофановом пакете и весь вечер врал, что сегодня пришлось сунуть нож поглубже. Хотя, скорее всего, он просто отрезал их у бродячего пса в белом березняке. Зарезали Зверька где-то в Марьиной Роще – говорят, что ростовские.

 

После танцов на Горбылях, под утро, все весело разбредались по домам, провожая своих и чужих девчонок по квартирам и съемным углам. По дороге пели песни, рассказывали похабные анекдоты и читали вслух Есенина и Высоцкого. Самые пьяные оставались на Горбылях до светлого завтра, отсыпаясь теплыми парами в пустых черных сараях, зачем-то в изобилии понастроенных вокруг горбылевской церкви.

 

Во время горбачевской перестройки церковь восстановили, и туда стали ходить молиться какие-то неконкретные старухи и старики. На Горбылях стало скучно. Молодежь теперь таскалась танцевать очень далеко – на ГОП. С Гоповской дискотеки каждый месяц возвращалось домой по покойнику. Но это уже не так интересно, хотя и правда.

 

LP @ for New World Order