Он уезжал и звал её с собой. Он убеждал: нельзя здесь оставаться, Страна, где дух воинственно чужой, Отчизною не может называться. Она смотрела в милые глаза И сына за отъезд не осуждала. Старалась, чтобы слабости слеза В его решимость не вонзила жала. Насчёт Отчизны он, конечно же, не прав: Она одна, до камушка родная. Порою чад своих она лишает прав, И всё ж … ничто её не заменяет. Он отвечал: «Лишает прав лишь власть. Власть чувства Родины отнять не может, А вот с народом в чувствах не совпасть Беда страшней, она и корни гложет». Раз так, пусть едет. Может, где-нибудь Сумеет жить, талант свой не загубит, Осилит избранный тернистый путь, Других людей, другую жизнь полюбит. Она останется, останется одна. Нет сил от почвы предков отрываться. Ей к новой почве поздно приживаться. На Родине останется она. Я не слыхала этот диалог, А старую княгиню в детстве знала. Её клетушки – части бывшей залы Не раз переступала я порог. Закутанная в штопаную шаль, Она нас этикету обучала, Стихи певучие, печальные читала, Взор обратив в неведомую даль. Соседи быт ей как-то облегчали, Но душу отогреть могли едва ли. Она из «бывших» в доме говорили, И в слове было что-то от могилы … Она скончалась за год до войны, Так и не зная ничего о сыне, Изгой, одна из щепочек безвинных Своей любимой, но не любящей страны. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
