Страх и зависть. Воронцов только теперь, по истечению какого-то времени, еще не придя окончательно в себя, понимал, что испытывает только два этих чувства – cтрах и зависть, и больше – ничего, никаких мыслей, никаких решений. Кажется впервые он, Вениамин Воронцов – человек с огромным опытом по преодолению самых непредсказуемых ситуаций, имеющий свою систему и свою школу по изучению методов выживания, оказался в положении, выхода из которого не было. Он знал это наверняка и его опыт подсказывал именно это.

 

Пит Хьюго, которому Воронцов завидовал, был мертв. Смерть была причиной этой зависти.

 

Когда спускаемый аппарат прошел через пресловутую светящуюся сферу, они с Хьюго решили, что все неожиданности позади и они успешно совершат посадку на «Серебряный шар» для выполнения завершающего этапа одноименной программы. И действительно, все говорило о том, что ситуация абсолютно штатная и приборы не показывали никаких отклонений от заранее рассчитанных параметров. Неожиданности начались чуть позже, когда включилась система замедления и сработали стабилизаторы. Приборы вдруг точно взбесились, как будто кто-то посторонний вмешался в их работу, Главный компьютер начал выдавать совершенно противоречивую информацию, по которой невозможно было определить, что стало причиной сбоя. Можно было верить только монитору системы жизнеобеспечения, тревожно мигавшем надписью Danger!, да термодатчикам, показывающим уверенный рост температуры. Связь со станцией прервалась.

 

Решение совершать посадку с помощью мобильного двухместного модуля, отделяемого от спускаемого аппарата, возможно и было единственно правильным, но Воронцову, так же как и Питу, стало ясно, что шансов выжить у них не было, несмотря на то, что они уже находились на поверхности планеты. Еще с полной ясностью соображая, Воронцов не мог понять, как его скафандр, способный в течении по крайней мере часа – в зависимости от внешних условий – удерживать приемлемые температуру и давление, теперь не защищал его и не давал времени на анализ ситуации. Предчувствуя неминуемое удушье, Воронцов нащупал копку блокиратора и с трудом сбросил с себя ставший каким-то липким и обволакивающим скафандр, совершенно не имея представления о составе атмосферы и окружающей температуре. Как только скорлупа скафандра отвалилась и Воронцов, вдохнув порцию воздуха и отметив, что все еще жив, бросился к Питу, у которого, похоже, отказала блокировочная система скафандра или он его не рискнул снять. Или не успел. Пит лежал неподвижно и, освобождая его от ставшего вдруг опасным скафандра, Воронцов только теперь заметил, что все их снаряжение, скафандры, посадочный модуль меняются на глазах, «тают».

 

Пита спасти не удалось. Позже Воронцов понял, что еще доли секунды и его ожидала бы та же участь: задохнуться от газов, выделявшихся при распаде скафандра. Это было странное и страшное зрелище – все оборудование, приборы, оружие, все части из металла и пластика не иначе как распались на составляющие молекулы. Отстраненным взглядом и весь в оцепенении, Воронцов наблюдал, как от всего, что представляло вершину технологических достижений человечества, осталась только едва различимая пыль. Он перевел взгляд на Пита и встретился с его глазами, полными ужаса. Воронцов отступил назад и почувствовал, как с ног отвалились куски его кожаных ботинок – части из натуральной кожи остались целы, а синтетическая нить, которой они были сшиты, «испарилась». «Значит, – подумалось Воронцову, – здесь могут существовать лишь органические соединения, вот почему я жив». Жив? К нему вернулось чувство реальности и он, чтобы не потерять того, что у него еще осталось, быстро огляделся вокруг себя.

 

Воронцов стоял, пошатываясь, картины только что пережитого мелькали у него перед глазами и, испытывая все те же страх и зависть, он все еще не мог прийти в себя, чтобы оценить ситуацию, в которой он находился сейчас и разглядеть хорошенько планету – место, которому судилось стать последней точкой в космической биографии Вениамина Воронцова.

 

«Надо бы закрыть Питу глаза», – подумал Воронцов и хотел было сделать это, но шорох, донесшийся как раз с того места, где лежало тело Хьюго, насторожил его и, отработанным до автоматизма движением приняв боевую стойку, он быстро повернулся. Он еще не знал, представляет ли это опасность для него, но он отскочил назад и почувствовал, как волосы на голове зашевелились. «Аллах Акбар!» – невольно вырвалось у него. Выталкивая перед собой кучу буроватой почвы, рядом с телом Хьюго вылезала крупная тварь, немного напоминающая свинью, но тело ее, похоже, было длиннее: из-под земли показалась только его часть. Тварь, не обращая никакого внимания на Воронцова, тут же впилась зубами в бок Хьюго. Превозмогая страх и отвращение, Воронцов с разбегу ударил ногой в голову чудовища, но, несмотря на силу удара, оно только издало протяжный хрипящий звук и продолжало грызть тело Пита. Воронцов попятился назад, хруст костей стоял в ушах и с болью отдавался где-то в мозгу. «Бедный, бедный Хьюго». Воронцов еще отступил на шаг и сжал голову руками. Вдруг тело Хьюго зашевелилось и приподнялось. У Воронцова похолодело внутри и к горлу подступила тошнота. Еще через секунду из-под тела появилась голова еще одной твари, тут же вцепившейся зубами в другой бок жертвы.

 

Воронцова вырвало. Он долго стоял, согнувшись надвое и держась за живот в страхе, что все его внутренности сейчас вылетят наружу.

 

Он не знал, сколько прошло времени. Когда он нашел в себе силы повернуть голову и посмотреть на место омерзительного пиршества, то с удивлением обнаружил, что там уже орудовали другие твари, на этот раз крылатые; это были крупные птицы, по-куриному разгребавшие лапами землю и доклевывая кровавые останки. «Вот и готова тебе могила, Пит», – подумал Воронцов, когда «куры» улетели, оставив за собой разровненный островок земли, окруженный травой. Он оглянулся вокруг, в надежде подыскать какой-нибудь камень, чтобы положить его на «могилу» друга. Ничего подходящего не было видно и, сделав несколько шагов, он вернулся обратно, но островка так и не нашел. Он в недоумении еще побродил вокруг, но безрезультатно.

 

Вспоминая жутких длиннотелых тварей, сожравших Хьюго, Воронцов больше не испытывал зависти. Остался только страх – чувство плохо знакомое и презираемое Воронцовым.

 

И все же нужно было осмотреться по сторонам, но боль в ногах, едва удерживающих тело – как будто он прошел тысячу километров, – отвлекала его и Воронцов сел на оказавшуюся приятно мягкой траву. Вся видимая поверхность вокруг была покрыта этой светло-зеленой, густой травой. Немного поодаль виднелись редкие заросли кустарника, видимо с какими-то плодами и цветами и невысокие деревья, расположенные небольшими массивами или стоящими отдельно с разноцветными пятнами плодов среди густой листвы. Еще дальше и вокруг по периметру почти всего горизонта возвышались горы, испускавшие чуть заметный то ли пар, то ли дым, словно затухающие вулканы. Это вещество и составляло сплошную светящуюся облачность, покрывавшую планету и скрывающую от исследователей свои тайны. Теперь один из исследователей находился внутри светящейся сферы и был частью этой тайны. Свечение сферы заворожило Воронцова. Это было похоже на ионизированный газ – будто светились лампы дневного света. Благодаря этой светящейся оболочке, планету принимали за белый карлик. Воронцов уже не помнил, кто из ученых возродил интерес к этой звезде, оказавшейся впоследствии планетой и кто предположил, что условия здесь благоприятны для появления жизни. В любом случае, попадись он сейчас Воронцову, он бы устроил ему такое свечение...

 

За исключением ползающих в земле «свиней» и летающих «кур», жизнь в других формах себя не проявляла, но Воронцов понимал: раз существуют здесь подобные живые существа, то нет никаких препятствий для существования и любых других, встреча с которыми ничего, кроме гибели не сулила. Как профессиональный исследователь и как просто любопытный человек, он должен был бы испытывать желание обследовать неизвестную планету, но идти навстречу гибели Воронцову не хотелось и он продолжал сидеть, обхватив колени руками и стараясь ни о чем не думать.

 

Но мысли уже роились в его голове, он не мог остановить их поток и они, вопреки его воле, возвращали его на Землю...

 

Видимо, большие расстояния накладывали свой отпечаток на его мысли: он думал не о себе, как о конкретной личности – он размышлял о человечестве, ибо он сейчас не был Вениамином Воронцовым; он, не смотря ни на что, ощущал себя представителем человеческой цивилизации.

 

Земля, которую представлял Воронцов, за последние десятилетия стремительно менялась, благодаря политике, проводимой Всемирным Правительством, возглавляемым тремя Великими Преемниками. Кроме грандиозных планетарных достижений, земляне сделали мощный рывок в развитии космических технологий и исследованиях Вселенной. Воронцов испытал мимолетную гордость и за свой личный вклад в изучение и освоение Большого Красного Пятна – теперь, благодаря этой работе, на орбите Юпитера успешно работает космическая база, с которой их корабль отправился в столь дальнее путешествие.

 

До недавнего времени ученые, имея лишь теоретические заключения, основанные на результатах спектрального анализа и других косвенных данных, не могли предположить, что состояние вещества в районе Большого Красного Пятна может таким кардинальным образом повлиять на весь ход научных исследований и даже изменить некоторые фундаментальные постулаты теоретической физики и привести, в конечном итоге, к появлению новых источников энергии и разработанных на их основе принципиально новых двигателей, позволяющих осуществлять космические перелеты на огромные расстояния.

 

Воронцов, как человек, бросающий на каждом шагу вызов своей судьбе и не мыслящей своей жизни без постоянного ощущения риска, не мог жаловаться на эту самую судьбу: очень часто, находясь на самом краю бездны, ему все же удавалось выбраться живым и относительно невредимым. Но мог ли он – при всем том, что каждый его день был насыщен, полон событиями, встречами, приключениями и открытиями, – мог ли он с достаточной степенью уверенности сказать, что был счастлив? Он никогда об этом не задумывался, да и вопрос, собственно, глупый, поскольку может привести к следующему за ним вопросу: а счастлив ли «счастливый» человек?

 

Весь предыдущий опыт показывал, что человеческая жизнь немыслима без страданий и что ни одному поколению, жившему на Земле не удавалось избегать тех или иных испытаний, в большей части из которых был повинен сам человек. Казалось, им не будет конца и люди, подступая каждый раз все ближе к краю пропасти, начали терять веру в самое себя, в человека, как существо, наделенное разумом, в отличие от животных. По-этому, для человечества стало по-настоящему счастливым событием прекращение бессмысленной, как и все другие войны, Последней Войны. Само название, закрепившееся за ней, означало величайшую надежду, надежду на возможность избавления от казавшейся неминуемой гибели цивилизации. И не случайно, католическая церковь – по иронии судьбы, а, возможно, и воле свыше – в последние дни своего существования, причислила Трех Великих Вождей – людей, сумевших договориться и остановить кровопролитие и катастрофу – к ликам святых. Несмотря на то, что большое количество людей придерживается версии о том, что Три Великих Вождя были посланы на Землю и поклоняются им, как божествам, человечество, все же, поверило именно в свою собственную разумность, в то, что существует здравый смысл и возможность мирного разрешения проблем.

 

В некоторой степени тоталитарный режим, установленный в мире Тремя Великими Вождями, не всем пришелся по вкусу и недовольство правлением иногда перевешивало громадный авторитет самих Правителей. Те религиозные преобразования, без которых, по мнению Вождей и их сторонников, нельзя было говорить о мире и стабильности, также несколько пошатнуло их непререкаемый авторитет. Мусульмане, безусловно, почитали Трех Великих Вождей не меньше Мухаммеда и считали их Предтечами нового Пророка, хотя решение сделать ислам единственной официальной мировой религией было довольно спорным и не могло в одночасье решить всех межрелигиозных противоречий, даже несмотря на то, что остальные религии и течения запрещены не были, хотя им и отводилась роль чуть ли не увлечений и их сторонники могли организовывать что-то вроде клубов, а все религиозные ритуалы должны были выполняться в полном соответствии с предписаниями Корана. Те времена особенно были отмечены ожесточенным сопротивлением сторонников традиционного иудаизма, ни под какими предлогами не собиравшихся предать свою религию и стать под знамена ислама. Трем Великим Вождям пришлось пойти тогда на значительные уступки и вынудить мусульман официально признать Тору как основу для возникновения ислама и разрешить к исполнению некоторые ритуалы иудаизма. Но самой значительной своей победой иудеи считали возведение Третьего Храма, хотя признавать его подлинным Храмом и символом примирения они не собирались.

 

Возможно, эти реформы имели бы и менее успешные последствия, а их проведение было бы гораздо болезненней, если бы не увеличившееся число атеистов, которые в то время проявляли особенную активность. Получившая широкую огласку акция под названием «Молчание небес», проводившаяся одной из самых массовых атеистических организаций, а также тот факт, что строительство Третьего Иудейского Храма не ознаменовало собой прихода Мессии, еще в несколько раз уменьшили количество верующих, что также сгладило ситуацию.

 

Очередное решение по приданию английскому и китайскому языкам статуса общемировых и обязательных к изучению и вовсе было встречено всеобщим одобрением.

 

Как бы там ни было, благодаря мудрой и дальновидной политике Трех Великих Вождей, успешно продолженной впоследствии Тремя Великими Преемниками, человечеству удалось остановиться у края обрыва, избежать неминуемого ядерного конфликта и начать строить свою жизнь и межнациональные отношения на основе новых реалий, сложившихся в мире...

 

И тут снова в голове Воронцова, привыкшей к мыслям более конкретным и логически обоснованным, всплыл вопрос о том же пресловутом счастье.

 

...Казалось, что избежав опасностей, угрожавших жизни и безопасности, устранив причины, которые приводили к вспышкам насилия, человечество должно было вздохнуть свободно и зажить счастливо. Но этого не происходило. Природа все еще оставалась сильнее и с удручающей регулярностью преподносила сюрпризы в самых неожиданных местах и в самых разных формах. И всегда – разрушения и жертвы. Человек не мог победить болезни: на место одной, изученной и ставшей излечимой, приходила другая, более коварная и менее поддающаяся лечению. Не изменялась и не поддавалась окончательному изучению психика человека. Несмотря на комфортную и порой беззаботную жизнь, человек мучился от депрессий, злоупотреблял наркотиками и алкоголем, прибегал к насилию и даже убийствам. Самым же необъяснимым в этих условиях оставалась его тяга к самоубийству. Возможно, благодаря всему этому, строительство искусственной сферы в Солнечной системе – с точки зрения использования человеческих ресурсов – не стало слишком уж сложной проблемой. Теоретические расчеты и техническое обоснование создания обитаемой сферы были готовы уже давно и только воля Трех Великих Преемников и тысячи добровольцев сделали этот проект реальностью; Дайсон – как назвали этот проект – стал последним технологическим чудом перед освоением Большого Красного Пятна Юпитера...

 

Большое Красное Пятно... Розоватые размытые пятна перед глазами Воронцова постепенно приобретали четкость и превратились наконец в очертания человеческих ног. То, что они были босыми и их было несколько пар, было еще полбеды; на совершенно нормальных пальцах нормальных человеческих ног не было ногтей! Совсем. Резкий прыжок и молниеносные движения превратили Воронцова в воина, стоящего перед опасностью в позе, позволяющей отразить внезапное нападение или предпринять любой другой маневр, в зависимости от ситуации.

 

Поскольку ситуация пока не обострялась, Воронцов, оставаясь в напряжении и полной готовности к любому повороту событий, во все глаза рассматривал владельцев ног. «Черт!», – у Воронцова от неожиданности перехватило дыхание и только способности йога с опытом помогли выровнять дыхание и стабилизировать сердцебиения.

 

Даже такому бывалому человеку, как Воронцов было от чего удивиться и даже слегка расстроиться: разве такого зрелища, после всего, что случилось с ним и с Хьюго, он ожидал? Хотя, ведь еще неизвестно, что за этим всем стоит и чего ожидать в дальнейшем на этой странной планете. А ожидать он мог чего угодно, кроме того, что видел сейчас прямо перед своими глазами. «Ерунда какая-то, – подумал Воронцов. – Не иначе, галлюцинации от перенапряжения и нервного истощения или уловки представителей местного разума».

 

Четыре совершенно обворожительных и совершенно обнаженных молодых женщины, у которых, за исключением ногтей (как успел заметить Воронцов, и на пальцах рук тоже), все остальное было таким же, как и у земных женщин и находилось там, где и полагалось, дружелюбно и располагающе смотрели на Воронцова. «Ясно, что это эфирные образы, – продолжал быстро соображать Воронцов. – За мной все это время следили, а образы этих красавиц они вытащили из моего мозга. Дело техники». Ко всему прочему, Воронцов не любил числа четыре и считал все, что было с ним связано, дурным знаком. Он снова начал нервничать.

 

Но те, кто по мнению Воронцова, следили за ним, никак больше не проявляли себя и, выражая, видимо, недовольство слишком затянувшейся паузой, существа, представлявшие собой, по мнению Воронцова, умело материализованные образы, составленные на основе каких-то прошлых представлений, сохранившихся в сознании Воронцова, сделали шаг в его сторону.

 

– Что вам от меня нужно? – в свою очередь, сделав шаг назад, зачем-то спросил Воронцов и повторил затем тот же вопрос на китайском и английском. «Девицы» переглянулись и Воронцову даже показалось, что он услышал короткий смех. Ему также показалось, что они с недоумением поглядывают на то его место, которое на Земле принято прикрывать. Только сейчас Воронцов заметил странность: на нем оставались его льняные трусы в синюю полоску, чудом уцелевшие, и он остался доволен этим фактом, поскольку, во-первых – ему, как представителю разумного человечества, было бы просто стыдно предстать абсолютно голым перед разумом инопланетным, в какой бы форме он себя не выражал, во-вторых – они скрывали его физиологическую реакцию, вызванную визуальным восприятием представших перед ним образов.

 

Тем временем, одна из женщин (Воронцов остановился на этом определении) протянула ему руку. Он колебался. Страх уже прошел, но оставались осторожность и сомнения, сдерживавшие его. Кстати говоря, он почувствовал в себе заметные перемены: мало того, что исчез страх, ему показалось, что, несмотря на то, что ни одна из женщин не произнесла ни звука – за исключением подобия смеха, – между ними происходит общение. Это нельзя было назвать словами или образами – ничего этого не было, – но Воронцов был убежден, что они понимают друг друга, начали понимать.

 

Возможно, это было какой-то формой телепатии или же он попросту находился под воздействием гипноза.

 

Воронцов принял руку. Рука была теплой и, хотя Воронцову показалось, что ее кожа чуть грубее, чем это обычно бывает у женщин, тем не менее, это была приятная, нежная – женская рука. «Не думать о ногтях».

 

Воронцов с удивлением наблюдал за происходящими в нем переменами. Он чувствовал себя легко и свободно, все тревожные мысли покинули его окончательно и теперь, когда он коснулся руки незнакомого ему существа, ему показалось, как в него входит какая-то неизвестная энергия, несущая спокойствие и умиротворение. А еще ему казалось, что он тонет в атмосфере любви, которая исходила от женщин и опьяняла его.

 

Теперь руки всех четырех потянулись к нему.

 

Находясь в их цепких и, в то же время, удивительно нежных объятиях, Воронцов, уже ни о чем не думая – все решала страсть, – все же ощущал на своем сознании влияние чужого, но влияние этого чужого сознания было по-прежнему доброжелательным. Безвольно отдавшись этому влиянию, Воронцов уплывал в неизвестность на обволакивающих его тело теплых волнах наслаждения.

 

...Он открыл глаза и увидел птицу, уносившую в клюве клочок полосатой материи. Воронцов встряхнул головой и тут же вспомнил, где он находится. Во всем теле ощущалась усталость, но усталость приятная, с остатками сладостного томления. «Хорошо приняли, – подумал Воронцов. – Совсем неплохо для первого контакта с представителями инопланетной цивилизации». «Представители» лежали здесь же рядом с Воронцовым и, похоже, ожидали этого момента – когда он откроет глаза. Воронцов понял, что спал – после всего им пережитого, это было не удивительно – и, наверное, теперь был вечер: серебристое прежде небо стало заметно тусклее. Пользуясь все тем же необъяснимым способом общения, женщины пригласили Воронцова встать и пойти с ними. Ему хотелось есть и он попытался это объяснить, на что ему тут же «сказали», что именно за этим они и идут.

 

Воронцов, шагая среди обнаженных женщин, пытался представить, как это выглядит со стороны. Выходило неубедительно, хотя и смешно. Он пытался общаться, но никакой реакции от женщин не получил, они только улыбались. «Безмозглые», – после этой, на время устраивающей его мысли, Воронцов принялся осматриваться по сторонам, стараясь ничего не упустить; к нему вернулась трезвость ума и ясное осознание того, что он один находится на далекой от Земли планете, возвращения с которой нет и что ему предстоит здесь жить или погибнуть.

 

Вдруг послышался какой-то шорох и звуки, заставившие Воронцова остановится. Ему даже захотелось спрятаться за спинами своих проводниц, но он понял, что бояться нечего – так ему внушали, – а из-за кустарника показалась группа существ, поразительного сходства с людьми, среди которых угадывались и представители мужского пола. Это обстоятельство несколько огорчило Воронцова – будь здесь одни женщины, было бы проще, – но компания прошла мимо, хотя на Воронцова и обратили внимание: его рассматривали, наверняка понимая, что он «чужак», но без подозрительности и злобы, так – простое любопытство. «Не бойся ничего, будь, как дома», – расшифровал у себя в голове Воронцов. «Дикие люди, а ведут себя вполне цивилизованно», – еще подумалось ему.

 

Они подошли к невысоким деревьям, на ветвях которых висело множество плодов, похожих на манго. Одна из женщин сорвала плод и подала Воронцову, затем сорвала другой и начала есть, показывая, как это нужно делать. Воронцов попробовал. Вкус был незнакомым и поначалу даже показался неприятным. Но, как выяснилось в дальнейшем, нужно было просто привыкнуть к этому вкусу. После двух плодов Воронцов почувствовал сытость, а когда ему показали другие плоды, разломав которые, из них можно было выпить вкусный и сладкий нектар, Воронцов и вовсе был в полном удовлетворении и восторге.

 

Открытия первого дня закончились знакомством с особого вида деревьями, служившими аборигенам в качестве ложе для сна. Деревья были довольно странной формы: толстый невысокий ствол заканчивался разветвлением очень густых и прочных веток, вместо листьев на которых росли густые волосы, напомнившие Воронцову те, что он видел на кукурузных початках. Волосы были розового цвета, мягкие и длинные.

 

Небо, тем временем, стало темно-серым с множеством серебристых искринок и все на планете теперь было одного металлического цвета. Воздух был теплым и свежим. Воронцов время от времени ловил себя на мысли, что ему все это снится, что этой всей реальности нет и быть не может. Он не верил, что находится на очень удаленной от Земли планете и что он все еще жив. Вспомнился Хьюго.

 

Ему вдруг стало страшно перед наступающей ночью, страшно ложиться спать; начался легкий озноб, совладать с которым он не мог. Как будто почувствовав его состояние, Воронцова тут же окружили женщины – те, его «знакомые» и новые – и он понял, что ему составят компанию для сна. Страх больше не появлялся.

 

Наступило тихое, спокойное утро и Воронцов с удовлетворением и удивлением обнаружил, что, вопреки ожиданиям, его не охватили тревожные мысли. Вопросы «что это все значит и что с этим делать» он оставил на позже. Воронцова не переставало поражать то, насколько все гармонично было на этой планете и как идеально она была приспособлена для жизни – никакой враждебности для населяющих ее «людей». Никакой враждебности не ощущал Воронцов и в отношении себя. Он еще не понимал ясно, что представляют из себя эти существа, так похожие на людей, но ясно было одно – они живут в атмосфере любви. Это была одна семья, словно все они были детьми одной матери. И действительно они были детьми, потому что они не жили – играли, даже несмотря на то, что зачастую лучшими их игрушками были собственные половые органы.

 

Для общения между собой они не прибегали к помощи слов и это казалось Воронцову наиболее странным. В их поведении проглядывалась разумность – без всякого сомнения это были разумные существа – и, исходя из этого, они должны были бы выработать набор понятий, определяющих предметы и действия, но они прекрасно без этого обходились и с течением времени это уже не казалось странным и Воронцову.

 

Известно, что словами невозможно все передать, в особенности чувства. Зачем влюбленным слова, когда достаточно одного говорящего обо всем взгляда? Слова часто искажают мысль и всегда есть риск остаться непонятым или понятым неверно; есть риск нанести обиду неправильным или не вовремя и не к месту сказанным словом. Поразмыслив подобным образом, Воронцов на самом деле хорошо понимал обитателей планеты, не желавших тратить энергию для произнесения ненужных слов.

 

Отвыкнув на Земле – в силу постоянной занятости, спешки и решения очень важных, как казалось там, проблем – от настоящих чувственных наслаждений и свободных проявлений чувств, в первые дни новой для себя жизни Воронцов с энтузиазмом бросился наверстывать упущенное, не встречая на своем пути никаких препятствий. Он чувствовал себя зверем, долгое время, находившимся в клетке и считавшим, что эта клетка и есть целый мир, в котором он родился и в котором должен умереть. Но вот оказалось, что клетка была создана такими же как и он, скованными устоявшимися представлениями людьми и что эта клетка может быть разрушена и за ней открывается новый, другой мир. «Зверь» день за днем открывал этот мир. После одного из таких дней, Воронцов вдруг проснулся среди ночи от внезапно появившейся у него мысли, пронзившей его мозг безысходной ясностью. Отбросив от себя, лежавшие на нем чьи-то руки, Воронцов сел на своем ложе; на его лбу расплавленным металлом блестел пот.

 

Идиот! Как он раньше не понял этого? Ведь все так просто: он мертв.

 

Новая эта мысль, пробившая себе дорогу в сознание Воронцова и казавшаяся ему истинной, не совсем была понятна окружавшим его – в их глазах он встречал недоумение, но ничего объяснить не мог. Он сам еще не мог для себя решить, хорошо это или плохо и что, собственно, меняет это знание. Конечно же, он погиб вместе с Хъюго, просто немного позже его – потому и видел его мертвым. И те все воспоминания и мысли, что пронеслись у него в голове – обычное явление для умирающего. Теперь он, по всей видимости, попал в рай, ведь именно его – если верить разным сомнительным описаниям, – напоминает это место; только вот непонятно, за какие заслуги? Он не мог назвать себя праведником, поскольку был молод и еще не думал о душе, а, следовательно, и раскаяться не успел. Но тогда почему здесь нет Хьюго?

 

Воронцову снова пришлось привыкать к новой реальности.

 

Ему казалось довольно странным, что здесь, по другую сторону жизни, он ощущал себя той же личностью, какой был и прежде; его собственное Я не исчезло, не растворилось в предвечном и едином сознании, а осталось при нем таким же неизменным; лишь иногда оно поддавалось иному, не вполне объяснимому влиянию, не теряя при этом собственной индивидуальности. Изменилось только внешнее проявление действительности и привычный ранее способ существования в ней, но остались те же чувства и ощущения, способность мыслить и анализировать.

 

Теперь многое стало и проще и, в то же время, сложнее. Поскольку это был потусторонний – по отношению к Земле – мир, то поведение и образ жизни людей, населявших его, уже не представлялся настолько странным. Но Воронцов никак не мог понять: бывшие ли это люди, ангелы или может боги? И почему он не мог найти кого-нибудь, подобного себе? Хотя бы того же Пита. И Воронцов, продолжая жить с этими людьми такой же жизнью, какой жили они и делать то, что ему хотелось, в то же время, предпринял попытку найти человека, с которым можно было бы поговорить. Он ведь мог разговаривать, он проверял. Как и прежде, понимания в окружающих по этим вопросам он не находил. Одним из ответов, который вывел сам Воронцов, было преображение: возможно со временем все меняются и становятся немного похожими друг на друга, забывают себя, перестают говорить. При этих мыслях, Воронцов с тревогой поглядывал на свои пальцы.

 

Тем не менее, Воронцов начал поиски. Он всматривался в лица, пытался говорить, объяснять. Но проходило время, а у него не было результатов.

 

«Ребята, есть кто-нибудь с Земли?!»

 

Однажды, сидя в падмасане и устало наблюдая за купающимися в озере, Воронцов почувствовал, как на его левое плечо легла чья-то рука. Скосив глаза и увидев на пальцах ногти, Воронцов мигом подскочил и увидел перед собой молодого черноволосого человека с козлиной бородкой, который, скрывая радость, смотрел на него, сильно прищурив глаза.

– Ни хао, ван Веньминь, – услышал Воронцов настоящую человеческую речь.

Еще не зная, кто перед ним и не сразу сообразив, что его приветствовали на китайском и назвали по имени – то ли исказив его, то ли он просто от него отвык и поэтому оно звучало так ужасно, – Воронцов, поддавшись внезапному душевному порыву, бросился к незнакомцу и крепко обнял его. «Ван» означало князь или граф; Граф – было прозвище Воронцова в Школе, которую он вел на Дайсоне! Когда они, наконец, расцепили руки и освободились от объятий, Воронцов отступил на шаг и, радуясь, как ребенок, во все глаза смотрел на так счастливо нашедшегося, без всяких сомнений – землянина.

 

(Дальнейшее изложение диалогов приводится в переводе с китайского и английского языков. – Авт.)

 

– Я вас сразу узнал, Граф, – незнакомец несомненно был рад этой встрече. – Меня зовут Лин.

– Как, откуда ты меня знаешь? – не верил Воронцов.

– Я проходил курс в Школе выживания, – сказал Лин.

– Но... но когда и где ты..., – Воронцов несколько замялся, не зная, как спросить, – как ты погиб?

Лин рассмеялся:

– Граф, на вас эта планета странно подействовала. О чем вы?

– Но, подожди, не понимаю, чему ты смеешься? Мы же... мы на том свете. Я точно знаю, что я погиб при неудачной посадке на «Серебряный шар»...

Лин рассмеялся еще больше:

– А где мы сейчас находимся?

– В раю.

Парень не унимался и эта его несерьезность вдруг стала раздражать Воронцова. Совершенно не отдавая себе отчета, он размахнулся и... как только его рука коснулась шеи Лина, Воронцов мгновенно получил ответный удар и плашмя рухнул наземь. В это время какое-то крупное животное показало свою голову из кустов, одновременно сверкнув глазами и клыками, торчащими из полуоткрытой пасти.

– Ах ты гад, – Воронцов выплюнул пучок травы и снова хотел броситься на обидчика.

– Граф! – крикнул тот, – Остановитесь! – он немного смутился и извиняющимся тоном добавил: – Просто в вашей школе я был отличником; жаль, что вы меня не помните...

– Извини, не сдержался, – нехотя промолвил Воронцов. – Но... у меня много было учеников.

Он сел и, пригласив жестом Лина, продолжал:

– Так, значит...

Лин его перебил:

– Здесь опасно проявлять чувство ненависти, вы, наверное, этого еще не поняли. По-этому, что бы я не говорил, отнеситесь к этому терпимо.

– Поясни, – попросил Воронцов.

– Во-первых, отбросьте идею на счет рая – не будьте таким отчаянным оптимистом, во-вторых, эта планета живая и, если вы не будете себя вести так, как полагается, она вас просто уничтожит.

– Лучше бы я тебя не встречал, – задумчиво сказал Воронцов. – Давай сначала окунемся в воду – я должен освежиться и прийти в себя, – а затем ты продолжишь.

 

Из рассказа молодого китайца, не совсем складного и, местами, путанного, выходило, что эта планета является живым мыслящим существом. Люди, населяющие ее, представляют собой что-то вроде пищи для самой планеты, для этой цели они якобы ею и взращиваются. Люди осознают, что планета их мать и считают себя одним целым организмом, отсюда – атмосфера любви, в которой они находятся. Планета оберегает себя с помощью Хранителей – это те живые твари, которых видел и Воронцов, а также множество других, убирающих нечистоты, воспитывающих человеческих детей и таких, которые реагируют на появление нерегламентированных чувств, к примеру, ненависти и злобы. Планета полностью заботится о питании людей и создает необходимые условия для их жизни. Когда у людей появляются первые морщины, они умирают от острой сердечной недостаточности.

 

Теперь пришла очередь посмеяться Воронцову.

 

– Ну, парень, ты, я вижу, пошел дальше меня, – отдышавшись, сказал Воронцов. – Хотя, конечно, у тебя было больше времени для фантазий, – он внимательно посмотрел на Лина. – Кстати, я довольно хорошо ориентируюсь в программе «Серебряный шар» и я не помню, чтобы, кроме неудачных попыток посадить автоматический зонд, предпринимались еще и попытки пилотируемых полетов.

Лин улыбнулся.

– Вы, Граф имеете не всю информацию, – сказал он. – Перед включением вашей группы, вся работа велась на максимальном уровне секретности. Опасность посадки на эту планету не была преувеличена и, если бы не было добровольцев, пилотируемых полетов возможно бы и не было. Я слышал, что в случае неудачи, вся информация об исследованиях, не будет рассекречиваться и что велика вероятность закрытия программы вообще, поскольку многие исследователи высказывали предположения, что программа обречена на неудачу, так как из-за светящейся сферы было невозможно получить достоверные данные об атмосфере и других показателях.

– Так, – Воронцов старался все это время внимательно, насколько это возможно, слушать Лина. – Ну а ты почему согласился лететь?

– Мне очень нравилась эта планета, – сказал Лин, – я много про нее слышал.

– Много... – Воронцов лег на спину и стал всматриваться в светящееся небо, будто впервые видел его. – Ничего не было известно, разве что название красивое.

– Граф, но мы здесь. Понимаете?

Воронцов молчал.

– Лин, – оживился он вдруг, – а не ты ли участвовал в доставке заключенных на Дайсон в том рейсе, в котором, если верить официальным источникам, из-за неполадок на корабле погибло несколько тысяч этих пассажиров?

Лин насторожился.

– А если верить слухам...

– Если верить слухам, – перебил его Лин, – майор Воронцов принимал непосредственное участие в транспортировке проституток. ...Туда же.

 

– Что будем делать, Граф? – спросил через некоторое время Лин впавшего в задумчивость Воронцова.

Тот приподнялся и, словно после сна, стал протирать глаза и массировать лицо руками.

– Послушай, – он решил переменить тему, – мне уже тридцать семь и появляются морщины; так, по-твоему, меня эта планета вот-вот должна запросить на «горячее»?

– Да вы, Граф и холодным пойдете.

– Твои шуточки здесь неуместны, мой дорогой, – Воронцов говорил без злобы. – Я только вошел, можно сказать, во вкус, а ты предрекаешь мне черт знает что такое.

– А мне уже все надоело, я готов их всех поубивать здесь, – Лин понизил голос. – Будь на то моя воля...

Воронцов вопросительно посмотрел на него.

– В первые дни, – продолжал Лин, когда я еще ничего не понимал и находился в тяжелой депрессии от неизвестности, я чуть не убил одного типа, который увел мою – как я думал – девушку.

– Ну и...? – заинтересовался Воронцов.

– Меня что-то остановило. И потом я чуть не оказался в зубах Хранителя. Позднее я понял, что мое сознание под контролем у планеты. Так что эти их отношения, которые вас так умиляют – результат тоже этого контроля.

Воронцов на минуту задумался.

– Я думаю, что это касается лишь чужаков, – начал он. – Предположим, ты прав и эта планета разумная, то мы для нее – инородные тела и то, что она держит нас под контролем, это проявление ее инстинкта самосохранения. А эти... люди, по-моему, они живут своей жизнью и совершенно свободны в своих действиях.

– А, перестаньте, Граф, если бы они были свободными, они перегрызли бы друг друга или вымерли бы от тоски.

 

Воронцов встал, чувствуя, как затекают ноги и предложил Лину пройтись.

– Никак не могу привыкнуть к такому виду, – сказал он, оглядывая себя. – Не в каждой ситуации удобно быть голым.

– Не обращайте внимания, – сказал Лин, – представьте, что мы нудисты.

– Я все еще не могу не обращать внимания на то, что творится вокруг.

– Ну так думайте, что вы смотрите эротический фильм.

– Но я же знаю, что могу поучаствовать в съемках!

 

Они проговорили почти всю ночь, соскучившись по этой человеческой возможности и словно боясь, что этот дар – облачать свои мысли в понятные другому звуки – у них отнимут.

 

Теперь они держались друг друга и старались не расставаться, каждый радуясь такому обретению.

 

– Граф, вам не приходит в голову мысль, построить дом, обзавестись семьей, пошить одежду и придумать для себя какое-то занятие, дело? – поинтересовался однажды Лин, когда они совершали утреннюю пробежку.

– Нет, – ответил Воронцов, но вопрос его приятеля был резонным.

Даже сами того не замечая, они постепенно вернули в свою жизнь здесь свои земные привычки: у них уже имелся некоторый распорядок дня – был ужин, обед и завтрак, были спортивные и специальные тренировки и Воронцов даже умудрялся читать лекции, которые Лин, как усердный ученик, с вниманием прослушивал. Было отведено время для отдыха и развлечений. Единственной ощутимой проблемой была невозможность контролировать время. Никаких внешних признаков, отталкиваясь от которых, можно было бы отсчитывать время, они не находили, поэтому приходилось кое-как ориентироваться по своим внутренним биологическим часам.

 

Аборигены, казалось, понимали и уважали желание чужаков вести свой, несколько для них странный, образ жизни и продолжали относиться к ним с прежней любовью, ожидая взамен того же.

 

Дни иногда тянулись бесконечно долго и Воронцову тогда хотелось быть таким же, как и жители этой планеты, которые совершенно не тяготились этим. Лин страдал, так же, как и он.

– Если бы мы оставались детьми, мы тоже могли бы жить так же беззаботно, – говорил Лин. – В детстве нам всегда не хватало времени для игр, так хотелось, чтобы день не заканчивался.

– А научиться этому снова нельзя, – соглашался Воронцов. – даже здесь. Жаль.

– Может, мы плохо стараемся?

– Мы слишком много думаем и слишком многое хотим понять, – сказал Воронцов. – Как только человек начал думать, он все время пытался обосновать свое существование, оправдать свою способность к мышлению. Сколько философских систем и учений получило человечество за свою историю! Сделали они человека счастливее, ответили на все вопросы?

– И мы здесь потому, что в пределах Солнечной системы человек уже не находит ответы на все вопросы? – подхватил Лин.

– Да, это все поиски ответов, – продолжал Воронцов. – Но нужны ли вопросы? Нужно ли их задавать и мучиться, не находя ответов?

– Вы заметили, Граф, что мы стали много рассуждать о вещах, прежде далеких от наших интересов? Как ваш рациональный и холодный рассудок переносит это? Еще немного и вы станете настоящим философом, создадите свою доктрину, но передать ее на Землю мы не сможем. Вам будет обидно.

Воронцов лениво поднял на него глаза.

– Невыносимо хочу курить, – сказал он вдруг.

Лин молча развел руками.

– Ты говоришь, что они несвободны, – продолжал Воронцов, кивнув куда-то в сторону. – Любовь делает их свободными, они ощущают себя одним целым именно благодаря любви, они растворяются в ней и живут ею.

– Дорогой Граф, не забывайте, что они не испытывают нужды, – сказал на это Лин, – их не мучает голод и им не нужно прятаться от опасности!

– Да, конечно, но человек не пытался жить по-другому; может быть любовь изменила бы мир. Но он посчитал заповедь полюбить своего ближнего непосильной для себя задачей. Как легко и понятно ненавидеть! Человек извратил все и, всегда стремясь к лучшей жизни (он опять кивнул в сторону) и всегда, мечтая о каком-то счастье, никогда не попытался остановиться и поразмыслить над возможностью жить по-другому. А в итоге из века в век все повторяется и человек не становится лучше, не становится другим. А он может быть совершенно другим существом!

– Вы, русские, всегда верили в чудеса, – сказал Лин, когда Воронцов остановился.

– Не понял? – рассеянно взглянул на него Воронцов.

– О, смотрите: небо темнеет. Пойдемте искать ночлег, – положив руку Воронцову на плечо, сказал Лин.

Воронцов кивнул и произнес задумчиво:

– То что мы не вернемся, это... это даже хорошо

– Почему, – спросил Лин. В его голосе Воронцов почувствовал отчаяние.

– Знание, что существует такая планета, ничего не изменит в жизни человека, он просто привыкнет к этому знанию и будет продолжать жить так же, как и жил, – он немного помолчал. – А если люди доберутся сюда, то приложат все силы, чтобы сделать обитателей этой планеты похожими на себя. Пойдем, – теперь он хлопнул Лина по плечу.

 

Они медленно пошли в сторону низких деревьев. Странного вида животное, наблюдавшее за ними из ближних кустов, также двинулось с места, оставаясь на некотором расстоянии.

 

– Так вы полагаете, что эти безмозглые растения – простите, я не могу назвать их по-другому, – живут лучше, чем мы? Я имею в виду там – на Земле, – Лин все еще не хотел заканчивать начатый разговор. Его озадачивали метаморфозы, происходящие в последнее время с Воронцовым: из трезвого, прагматичного аналитика с ясным умом, он превращался в жалкого философствующего субъекта, пытающегося поставить под сомнение всю историю человечества.

– Растения... – недовольно начал Воронцов. – Ты, между прочим, у них в гостях.

Он остановился и пристально посмотрел в глаза Лина.

– Ты ничем не лучше их, – заключил он. – Мы такие же голые, как и они. Все, что мы сделали, весь этот металл и пластик – прах и только. Что бы мы не делали, как бы не старались спрятать свое голое тело за стеной изобретенной специально для этого морали, оно так и остается голым, потому что такова наша природа и, кроме отношений между противоположными полами, нет ничего, что было бы существенным и стоящим. Мы принесли в жертву цивилизации счастье простых человеческих отношений, мы рабы созданных нами вещей! Ты ведь заметил, что здесь, не имея ничего, что, как нам казалось, скрашивало нашу жизнь, прогоняло скуку и без чего мы просто не представляли свою жизнь, нам совершенно не нужно; мы избавились от лишнего, ненужного и несущественного...

– Вы, Граф, можете обобщать, но я не согласен с вашим… натурализмом. Мне очень долго пришлось привыкать.

– Потому что ты раб.

– Я свободный человек, а вот они настоящие рабы своей планеты.

– Нет, ты – дерево, случайно кем-то посаженное, но вдруг возомнившее, что это оно создает ветер и держит корнями всю планету. А ведь один взмах топора...

Руки Лина вцепились в горло Воронцова. От неожиданности он потерял равновесие и упал, увлекая за собой и Лина, по-прежнему сжимавшему руки на его шее. Воронцов пытался высвободиться, но чувствовал, что слабеет и никак не может справиться с этими руками; не хватало воздуха и от этого ужасно стучало в висках. Он сделал последнее усилие и в этот момент на них сверху навалился зверь, в глазах которого свирепо светились вертикальные зрачки...

 

Воронцов открыл глаза и тут же зажмурил от ударившего в них света лампы дневного света, висевшей под потолком. Дышать все еще было тяжело: чья-то рука сдавливала его горло. Он взял руку, лежавшую у него на шее и подняв, чтобы отвести ее в сторону, застыл, словно в оцепенении – его поразили удивительной красоты ногти на этой маленькой изящной руке. Они были длинные с прямоугольными концами и слегка закругленными уголками. Темно-вишневый лак был покрыт сверху искусно выполненными перламутровыми разводами светлого тона...

 

Настойчивый стук в дверь отвлек Воронцова. Выбравшись из постели, он поплелся к двери и автоматически открыл ее. Улыбающийся Пит Хьюго был готов бодро перешагнуть через порог, но, увидев полностью раздетого Воронцова, смутился и с недоумением выпучил глаза.

– Пит? Живой! – не обращая внимания, что этими словами он еще больше смутил приятеля, Воронцов бросился его обнимать. – Как хорошо, что ты живой...

– Прости, Бенни, я мало понимаю. Что означает живой? Я и вчера был живой... и говори, пожалуйста, по-английски.

– К черту твой английский. Заходи.

Сотрудник Массачусетского Технологического института и давний приятель Воронцова, Питер Хьюго прекрасно говорил на русском, но в тех случаях, когда смысл разговора был не слишком важным.

 

Воронцов, наконец, сообразил, что он голый и накинул белый махровый халат, висевший на стуле. Сделавший было пару шагов Хьюго, снова остановился.

– Прости, ты не предупреждал, что вас здесь не один, – начал он шепотом, увидев в постели спящую девушку. – Кто это?

– Ее зовут Лин... Лилиан, – тоже шепотом ответил Воронцов, – она из Китая. Вчера мы случайно познакомились.

Пит, поглядывая на спящую, тихонько прошел за Воронцовым в глубь комнаты к окну.

– Ты разве понимаешь по-китайски, – спросил он Воронцова.

– Пит, мы прекрасно понимали друг друга без слов.

– Ты хорошо проводишь время, Бенни, – Хьюго еще раз оглянулся; похоже, ему понравилось это действительно привлекательное гладкое, почти кукольное лицо китаянки, словно светящееся в окружении черных волос, разбросанных по подушке. Он тяжело вздохнул и добавил: – Скоро встреча, мы должны идти; когда ты будешь готов? Уже рано.

Воронцов все еще был сонным и рассеянным.

– Да-да, идем, – сказал он, потирая лицо. – Вот, я приготовил пресс-релиз твоего вчерашнего доклада.

Он подал Хьюго листы, на первом из которых указывалась тема: «Проблемы космической экспансии человечества. Современные аспекты идей Ф. Дайсона».

– Скажи мне, Пит, бывают странные сны? – Воронцов взял со стола маленькое зеркальце Лилиан и стал рассматривать свое лицо. – И если во сне проходит очень много времени, много событий, может время в действительности идет быстрее и человек стареет?

– Смотри, Бенни, время – это есть все еще большая тайна.

– Я не люблю тайн и загадок, – Воронцов отложил зеркало и взглянул на часы. – В конце концов, все тайны имеют скучное, неинтересное объяснение.

– Я выхожу ровно через десять минут, – не дав Питу, приготовившемуся что-то сказать, открыть рот, заявил Воронцов. – И, кажется, погода нас сегодня не балует, – он отодвинул занавеску, – вот, полюбуйся на это угрюмое небо.

 

Небо было сплошь укрыто тяжелыми свинцовыми облаками, готовыми в любую минуту освободиться от своей тяжести и вылить тонны воды на проснувшийся город.