Несколько лет назад, осенью, я месяц пролежал в больнице. Когда я попал туда, было самое начало сентября и было жарко, когда вышел – стоял холодный октябрь, через два дня наступал Покров. Так вот…

У меня была острая пневмония, в которую перетек незалеченный бронхит. В первый раз в жизни я почувствовал ужас реальной возможности смерти, прекращения существования твоего «Я». Все было так, как описывали в своих произведениях экзистенционалисты, и в то же время – совсем по-другому. Ничего странного – пока не прочувствуешь на своей шкуре это ощущение, ты ничего не поймешь. В общем, это страшное состояние продолжалось всего несколько дней, и, хвала современной медицине, я стал постепенно выкарабкиваться. Через несколько дней я был уже почти здоров. Молодой организм, почувствовав поддержку уколов антибиотиков, стал постепенно побеждать болезнь.

Что же я делал, чем занимался? В первые дни, конечно, я в основном спал, потому что делать что-либо еще было совершенно невозможно – я постоянно был в каком-то полузабытье, температура была под сорок, а в груди все свистело и клокотало. Да, то, что здоровье важнее всего на этой земле, понимаешь только в такие моменты. На третий или четвертый день мне было уже намного лучше, я спал меньше и начал понемногу читать книги, которыми меня в изобилии снабжали сердобольные родственники.

«Странная штука, - подумалось мне в какой-то момент, - когда ты начинаешь серьезно болеть, все твои близкие и родные сразу становятся к тебе предупредительными до невозможности, покупают тебе фрукты, навещают страждущего каждый день. При том, что ничего этого от них тебе абсолютно не нужно, а иногда даже неудобно от такого назойливого внимания. А когда выздоравливаешь – куда что девается? Все опять становятся равнодушными и деловыми, обращаясь к тебе только, когда от тебя что-то требуется. Неужели так устроена человеческая психика, что мы понимаем ценность человека лишь в тот момент, когда можем потерять его?». Впрочем, это все чепуха.

Соседи мои были милые люди, в основном рабочие с заводов или крестьяне из деревень. В нашем отделении с загадочным названием «пульмонологическое» лечились больные с бронхиальной астмой, хроническими бронхитами, и такие, как я, с пневмониями. В основном, все же лечили обострения астмы, при этом большинство больных было уже в возрасте – за 60, а то и за 70 лет. Если же попадались молодые, то практически на 100% можно было быть уверенным, что у них случилось воспаление легких. Женщины-пациенты в основном тоже были старыми, и не волновали больных, отвлекая их от лечения. Впрочем, среди медсестёр было несколько молодых и даже красивых женщин, но… Ничего не хотелось.

Каждый день, после тихого часа я совершал променад по лесу, который начинался сразу за больницей, благо, что та стояла на краю города. В лесу был чистый воздух, деревья, сбросив листья, стояли черными изогнутыми колоннами. Вокруг было очень тихо, лишь иногда машина проедет по дороге, и вновь - тишина. Конечно, тишина эта была особенной, наполненной таинственным треском, лесными шорохами и звуками, неизвестного происхождения, но для моего городского уха, привыкшего к вечному шуму, этот тихий голос природы все равно был настоящим бальзамом.

Временами меня охватывало гамсуновское настроение – казалось, что лес живой и о чем-то говорит мне, но я не понимаю его языка. Да, в нем есть что-то такое, что нельзя описать в словах, что-то, стоящее над жизнью зверей и деревьев, да и над жизнью человека. Но вот, проедет очередная машина – и очарование исчезло, остался лишь вечный гул лесной жизни.

Я думал о том, что я буду делать, когда выйду из больницы. У меня была куча дел, которые срочно нужно было разрешить, но лечение почему-то затягивалось, проходили дни и недели, и все эти дела уходили на задний план. Я потерял несколько хороших мест, куда хотел устроиться на работу, пропустил важные совещания, но меня это уже почти не волновало. Я так привык к этой жизни в больнице, к долгим прогулкам по лесу, к вечерним наблюдениям из окна в больничном коридоре за жизнью, которая протекает на улице. Ко всему тому, что успокаивало мои нервы, расшатанные большим городом.

Порой мы не понимаем – зачем мы живем. Мы так погрязли в нашей повседневной суете, что у нас совершенно нет времени остановиться и оглянуться – чего мы достигли, что мы потеряли. Не перевешивает ли одно другое. О таких вещах думать не принято, главным принципом жизни, провозглашаемым со всех экранов, со всех страниц газет является: «Не париться». Принцип прожигания жизни, доставшийся нам еще с 1990-х годов, с этого угара развала страны, дележа собственности и бандитских разборок. Не париться и жить сегодняшним днем, ведь завтра нас уже может не быть. «Мы все скоро сдохнем», - как поется в известной песне. Экономика растет, проблемы решаемы и главное, что нужно понять – это не париться, потому что, если ты будешь париться, ты не сможешь с безмятежной душой зарабатывать деньги, а потом так же безмятежно тратить это бабло. И какой тогда обществу от тебя прок? Вот так. Ну к черту, к черту.

Надеюсь, что теперь вы понимаете меня. Я упорно искал выход в новое состояние души. Выход из этого черного, пахнущего могильной сыростью тупика. В метро на рекламных плакатах написано: «Выход всегда есть», но не пишут – где он, этот выход. И что нового тогда дают мне эти слова, если за ними – точно такая же пустота, как и за всеми другими вещами в жизни.

А в лесу было хорошо. Как сказал бы писатель Лимонов: «великолепно». Стоял сухой, ясный октябрь, все в лесу было пронизано этим октябрем, как рентгеном. В один из дней, когда я как обычно гулял по лесу, мне часто попадались парочки, молодые и не очень, прогуливающиеся по шуршащим под ногами желтым листьям. Я вспомнил, что сегодня воскресенье, и значит – ничего удивительного, люди просто решили погулять по лесу в выходной день. Все было хорошо, и даже отлично, но в какой-то момент я вдруг понял, что жутко завидую этим мужчинам и женщинам, со счастливыми лицами, прогуливающимися по моему лесу. Я завидовал их счастью, может быть скоротечному и даже фальшивому, но – счастью. У меня этого не было. Никогда или все же?

Я вспомнил, как представлял себе любовь, когда мне было 14-15 лет. Я учился в школе, и был романтичным до невозможности, как и все в этом возрасте. Ну, почти все. Я представлял себе любовь, как какое-то неземное чувство, как что-то такое… Как можно представить себе любовь, если ты еще не испытал ее? Вот и я так же представлял ее. Будет некая девушка или женщина, которая поймет и полюбит меня, и для которой я буду единственным в этом мире, точно так же, как и она для меня.

Но как все оказалось на самом деле?

Была какая-то обычная комната, в которой сидела девушка. Я был у нее далеко не первым, это было понятно. И когда я, волнуясь, вошел в нее и кончил, настало… настало разочарование. Да, было, конечно, удовольствие, чисто физиологическое удовлетворение, но оно быстро прошло. «Я стал мужчиной», - подумал я, как и все, наверное, думают в таких случаях. Но было неловко и обидно, потому что я все это представлял себе по-другому. Абсолютно по-другому.

Как сказал Аристотель: «Всякое животное после соития грустно», и он был прав, конечно. Но почему оно грустно? Насчет человека можно сказать, по-моему, так: он снова теряет иллюзию, снова, в сотый, в тысячный раз. Как и в первый раз. Разрушает мечту о счастье, которого не может быть на этой земле.

И вот, я вспомнил все это и попытался представить себе то ощущение, которое у меня вызывало слово любовь, когда я еще не знал его конкретного содержания. Да, любовь. Это что-то такое, что бывает только у двух людей, двух конкретных людей. Естественно, я представлял себе это во многом по впечатлениям от книг писателей-классиков: Тургенева, Пушкина, Бунина. Классиков в описании любви, этого до невозможности тонкого и изменчивого состояния души. И в то же время, я что-то придумал, нафантазировал в дополнение к этому впечатлению от книг. Что-то свое, сокровенное. Было начало 90-х, окружающая действительность никак не располагала к романтичному настрою, но в какие времена это мешало юношам и девушкам? Ведь в этом возрасте, намного важнее то, что происходит в тебе, чем весь окружающий мир.

И вот – все оказалось совсем не так, как я себе это представлял. Конечно, к этому времени я уже понимал, что все именно так и будет, но в глубине души, конечно, не мог согласиться с этим. Так, где она любовь, описанная классиками? Ау! Она вообще бывает?! Скорее всего, эти времена давно прошли.

Но почему я сейчас завидую всем этим дурацким парочкам, гуляющим в обнимку по осеннему лесу. Ведь я понимаю, что у них все ровно так же, как и у всех остальных. Такая же жизнь с ее тревогами и радостями, такие же проблемы. Не знаю. Это просто осенняя хандра.

Я пытался себя успокоить этим выводом, но настроение мое было испорчено. Все стало раздражать меня: и шум проезжающих машин, и тишина леса, и сырость октябрьского вечера. Через мгновение я стал всерьез опасаться снова простудить бронхи и застрять в больнице еще на неделю. Эта перспектива мне совсем не нравилась, поэтому я прибавил шагу, до тех пор, пока не стал задыхаться – легкие еще не совсем оправились от болезни.

Ну вот и все. Вот и конец леса, конец всего настоящего.

«Странное дело, - подумал я, когда выходил из леса. - Нас постоянно пронизывают тысячи всевозможных радио-, гамма- и прочих волн. Каждую минуту, каждую секунду. А мы этого просто не замечаем. Вообще не замечаем. Нет, понятно, что они слишком незаметны, слишком мизерно их воздействие, чтобы мы могли что-то почувствовать. И все же… Вот они есть, и мы тоже есть. Это факт. И мы с ними взаимодействуем как-то, ведь должны мы как-то с ними взаимодействовать. Через нас каждую секунду проходят сотни чужих голосов абсолютно незнакомых нам людей - с разных радиостанций, куда они дозвонились в прямой эфир, чтобы передать привет своим родным и близким; проникают телевизионные волны десятков каналов, где люди кривляются и выставляют себя идиотами, чтобы заработать денег на очередном ток-шоу. И мы этого не чувствуем? Нет, этого не может быть. И, тем не менее, это так». Я вспомнил, что что-то такое уже читал у Гришковца, и почему-то обиделся. Вокруг опять стало шумно, я оглянулся – совсем рядом была больница, я почти пришел.

«Это все нервы», - снова подумал я, и чтобы отвлечься стал прислушиваться к проходящим мимо людям. Они говорили то, что всегда говорят люди вечером – про свои проблемы на работе; про то, что нужно купить на ужин; что надо съездить на дачу. Все это банально и неинтересно, но почему-то я так внимательно слушал чужие разговоры, как - будто мне открывали какую-то тайну, самую великую тайну на земле. Это было узнавание, узнавание простого факта – жизнь состоит из таких событий, каждодневных тревог и радостей. Нет, я, конечно, знал об этом и до сегодняшнего вечера, но никогда не задумывался всерьез, не сворачивая малодушно по дороге.

Задуматься над своей жизнью – вот что нужно всем нам. Об этом говорили такие зубры словесности как Шукшин, Астафьев, Распутин. По большому счету об этом говорят все русские писатели. Настоящие писатели, конечно. Ведь человек тем и отличается от животных, что может задуматься и понять, что телевизионные ток-шоу – это мерзость, а хорошая книга – это благо; что война в Чечне – этой бессмысленная бойня, а мир в стране – самое главное достижение любой власти. Такие простые вещи, что и говорить о них смешно. Но быт, вся жизнь наша окутывают сознание какой-то ватой, засасывает в трясину, из которой нет выхода. Точнее, выход-то всегда есть, вот только найдут его немногие, захотят найти.

«А любовь здесь при чем?», - скажите вы.

Но разве жизнь возможна без любви?

«Конечно, возможно, - снова скажите вы. – Большинство так и живет».

Не знаю, может вы и правы. И все же - любовь имеет разные формы, и порой мы сами не понимаем, что любим кого-то. До тех пор, пока не становится слишком поздно и ничего уже нельзя изменить.

Вот странная штука – я кажусь сам себе каким-то проповедником. Начинаю «пасти народы», пусть и только у себя в голове. Так что, к черту, к черту все это. Живите сами, как вам Бог на душу положит. Только вспоминайте иногда русский лес с его таинственным сумраком и свежестью ароматного воздуха, русское поле с его ширью и волнами зелени, колеблющимися на ветру. Есть в нашей природе вечная правда, которую нельзя забывать. И еще: любите своих близких, ведь это так нужно вам самим. Так важно… Хотя – к черту, к черту, поступайте как знаете.

 

16.10.2005