Я сидел на скамейке в любимом парке, отходя на весеннем ветру от гнусной белой мерзости зимы. У моих ног копошилась разноцветная малышня, создающая в своих играх новые миры и оживляя их своей верой.

- Дядя, а ты – посторонний?

Мальчишка. Рыжий, смешной, конопатый. Весенний.

«Дядя». Хорошо еще, что не «дедушка». А ведь скоро уже. Лет пятнадцать – двадцать, не больше. Если я столько протяну, конечно, и не прикончит меня мой образ жизни.

Я посторонний, конечно. И тебе, и этой весне, которой я так рад, и этому городу, моему городу, в который я влюблен самой большой в своей жизни любовью. Любовью, родившейся вместе со мной, и никогда меня не оставящей. Любовью взрослого опытного человека, осознающего уже, что красота – это не стерильное отсутствие недостатков, но редкое сочетание света и тени, невинности и порока, искренности и лжи, совершенства и уродства, переплетенное, перепутанное сочетание полутонов, цветов, звуков, запахов, перетекающих друг в друга, неразделимое и перестающее существовать от попытки разделить. Что-то понесло меня.

Да, я – посторонний, иногда даже самому себе, особенно в такие дни, когда все вокруг становится слишком честным и светлым для меня, слишком многое повидавшего, и оттого циничного.

- Нет, ты не похож на постороннего. Мне мама не велит с посторонними разговоривать. А с тобой, наверно, можно.

Здорово, когда со всеми на «ты». Потому что тогда и с миром на «ты», и пишешь законы, по которым живешь, сам, по разумению и вдохновению своему, и мир говорит с тобой как с равным, не подчиняясь, но и не подчиняя.

- А ты видел, там лев есть? Только он белый, а ведь львы белыми не бывают, да?

Да, там львы. Их поставли несколько лет назад, когда парк этот наконец-то привели в порядок. А еще там памятник великому шахматисту, нашему с тобой соотечественнику. Правда, он потом жил в другой стране, но тут нет его вины: он был светлым, а здесь такие в те времена не приживались. А львы бывают и белые, только их так же мало, как светлых людей. Их даже охраняют, наверно, это только людей охранять некому. И тех, кого мало, ловят и убивают по одному, это очень просто и безопасно – ловить и убивать светлых людей. Они не умеют толпами ходить, и прятаться у них плохо получается.

- А зачем ты куришь?

Привычка. Уже просто привычка, бывшая некогда магическим ритуалом откровенности, сигарета, зажженная после чашки крепчайшего чая, начало разговора, сразу становящегося серьезным. И спор до утра, и прокуренная до одури кухня, и воспаленные бессонницей и избытком никотина глаза моих друзей, тех, что с тех пор и навсегда, тех, кого теперь уже почти не осталось, и каждый из ушедших оставил пустое место в душе, и от этих пустот сквозняк и холод. И глупый, невероятный, агрессивный максимализм мой, когда только черное и белое, да и нет, и не надо других ответов. И вылавливание из переполненной пепельницы пригодных к повторному использованию окурков. И правда, не оскверненная деликатностью и гаденьким страхом обидеть, правда, держащая на плаву и не дающая потерять себя. Это потом уже мы научились угадывать и говорить то, что от нас хотят слышать, молчать там, где нужно бы спорить по последнего, и заводить полезные знакомства, и рости в должности, и делать то, что принято, вместо того, что должно. И рассчитаться нам за эти навыки пришлось, да только мы не сразу поняли, что придется платить: найдя уйму фальшивых доброжелателей, мы потеряли друг друга и себя самих. И чем дальше, тем яснее, что обмен неравноценен, и тех мальчишек на кухне уже не вернуть, и не будет замены ушедшим. Вот и курю я теперь уже просто по привычке, и не бросаю от лени.

- У меня есть друзья. И когда я вырасту, мы будем вместе.

Не спеши взрослеть, друг мой. Здесь тебе придется узнать, как самая большая ложь становится самой чистой правдой. И увидеть, как выживает не сильнейший, и не достойнейший, и даже не самый хитрый, а тот, кто успел. Успел соврать, успел предать, успел оказаться на виду или уйти в тень. И еще ты поймешь, что накопленный опыт не прибавляет мудрости, а лишь усиливает брезгливость и обостряет страхи. И ты научишься бояться разочарований, и начнешь подозрительно присматриваться к каждому новому человеку, лишая себя шансов на любовь и дружбу. И движения твои, и тела твоего и души, станут куда как более плавными и точными, но в прежней резкости было значительно больше красоты. А твой старый друг, из тех, что уже навсегда, забудет твое имя и твой дом, да и ты сам будешь вспоминать его только единственным тостом на исходе третьей бутылки коньяка. И еще ты увидишь седину в волосах твоей верной давней подруги, с которой видеться будешь теперь раз в год и очень недолго, и в ее глазах найдешь свое отражение вместо привычной радости.

- А еще у меня есть подруга Анечка, я ее люблю.

Хорошо, когда знаешь, что любишь. И хорошо, когда смешные юные влюбленные парочки, целующиеся на скамейках в парках радуют. Заметно хуже, когда они вызывают уже даже не зависть, но раздражение. И губы кривятся в мерзкой ухмылке презрения – да, я ведь уже все видел, и начало, и конец. И уже все знаешь, и все уже прошел. И весна – просто время года, и нет непонятного странного беспокойства, преследующего от первого снега до первой травы, щемящего сердце, изматывающего беспокойства ожидания светлого. И взгляд совершенно незнакомой женщины, идущей навстречу, ее улыбка, не тебе адресованная, но такая понятная, и невероятно отчетливая радость: «дожил». Дотянул, не сдался, не замерз. И ты силен знанием, что все розы на свете растут для единственного человека, и мир принадлежит только вам двоим, и не существует без вас. И все, что здесь есть, все, что было раньше, имеет смысл только для того, чтобы ты нашел ее, и она расцвела улыбкой, ощутив тепло твоих ладоней. И не надо, глядя в ее лучистые глаза думать о том, что что-то у нее, что-то у тебя, и что вы едва знакомы, и поэтому только на «Вы», и нужно соблюдать дистанцию, и держаться в рамках приличий. Увидят. Подумают. Скажут. И украсят несуществующими подробностями, и повторят неоднократно. Так что нужно следить за собой внимательно, и не сорваться, и не выдать это удивительное притяжение, во взаимности и даже существовании которого не уверен сам. И учиться контролировать эмоции, понимая, что это – вернейший способ разучиться испытывать большие и сильные чувства.

- А почему ты один?