ФИМИАМ

 

Когда человек один, то природа часто становится его спутницей. Но про стылый ноябрь, со-жравший все краски, все настроение в ожидании снега, такого не скажешь. Меня оставили без ли-стьев и негде душе укрыться. Это – одиночество.

Я сегодня исходила полгорода, лишь бы не быть заживо замурованной в строгий метраж своей квартирки. Отекшие ступни ноют в узких туфлях. Безумно хочется присесть, но на сто ки-лометров ни одной лавочки. Случайно я оказалась около старенького кинотеатра. Это мой люби-мый: с уютным маленьким залом, где избитый, но хорошо подобранный репертуар добрых старых фильмов. В нем никогда не собирается много людей; часто я смотрю фильмы в полном одиноче-стве. В этом есть своеобразная прелесть и удобство: за спиной никто не чавкает и не дублирует актеров.

На фильм я опоздала – он уже шел. К тому же я не захватила с собой очки, но уходить не хо-телось: дома все равно никто не ждал. Сняв кандалы – свои туфли, – я уселась поудобней и стала дорисовывать размытые картины своим неискушённым в этом деле воображением.

Когда вспыхнул свет, оказалось, что, кроме меня, через пару кресел сидела старушка во всем черном. Я нагнулась, чтобы обуть туфли, а когда встала, ее уже не было. На кресле лежала забытая старушкой книга. Это был потрепанный, пухлый в черном переплете фолиант. На титульном листе я смогла разобрать лишь несколько строк:

Neuapostolisches

G e s a n g b u c h

Notenausgabe

Дальше шли ноты с подписанными под ними текстами песен на немецком. И так до восьми-сотой страницы.

– Занимательная штука! – усмехнулась я, – только этого мне не доставало.

И вздохнув, на чертовых каблуках я побежала за старушкой, чтобы вернуть ей эту странную книжицу.

Она оказалась милой и набожной женщиной. Есть старые люди, заставляющие собой не-вольно восхищаться. Они притягивают, они светятся изнутри, они мало говорят, но почему-то не кажутся молчаливыми. С ними всегда чувствуешь покой и уют... Одной из них была и моя ста-рушка.

От возвращенной книги она радостно забормотала, поочередно благодаря то меня – за чест-ность и доброту, то бога – за его справедливость и милость. Мне стало неловко: никогда не зна-ешь, что делать в таких ситуациях. По правде сказать, мне с ней хотелось поговорить, но что-то меня остановило.

– До свидания, рада была помочь.

– Постой, дочка, – она умоляюще взяла меня за руку, – вот, возьми от меня в подарок. Это благовония, фимиам. Тут немного, но мне больше нечего дать.

Проводив старушку взглядом, я осмотрела подарок. Ничего примечательного в нем не оказа-лось. Это был картонный футляр, и в нём около дюжины тоненьких, покрытых какой-то приятной пахучей пыльцой палочек. Что с этим делать? Бросив их в сумочку, я пошла дальше месить ас-фальт, покуда не заноют ноги сильнее, чем в груди тоска.

Несмотря на то, что ноябрь выдался теплый, в доме топят. Спать не хочется. В голову лезут одни только бредни, осколки минувшего дня… Все дрянь… разве что…

Я зажгла свечу (так уютней: сидишь, словно в желтом коконе) и достала альбом. Когда смот-ришь фотографии прошлого, то поневоле уходишь в мечтах в будущее, но от этого просыпаются слёзы. На все ушедшее пылью оседает пошлость настоящего дня… Господи, началось… Я полезла за платком в сумочку и наткнулась на старушкин подарок. Небесная женщина! Достав одну темно-бордовую палочку, напоминавшую бенгальские огоньки, я подожгла ее, а сама уселась в кресле напротив и стала смотреть, что будет дальше.

От рубиновой точки, похожей на зловещий глаз Циклопа, пошел легкий беловатый дымок. Закурилась, закружилась тончайшая белесая струйка. По комнате стал растекаться сладкий аромат, и уже через пару минут его можно было уловить в самом отдаленном уголке моей спальни. Магия запаха начала увлекать меня в самые недоступные дебри памяти, снимая оковы с запретных фан-тазий.

Струйка дыма, вонзившись иглою на полметра в темноту, заметалась, распадаясь на бес-форменные части воздушной медузы. Неизвестный сладкий аромат вскоре стал незаметен, как вкус воздуха, а все внимание привлек фантастический танец. Сейчас мне хотелось мужчину, его искренних поцелуев, а не поспешного тыканья холодных губ в щеку. Мне требовался человек, на груди которого я могла бы выплакать все свои тревоги и не врать, что это насморк. Сквозь соле-ные бисерины я пыталась отыскать в беловатом облачке что-то похожее на мужчину, на мою меч-ту.

Медуза росла, меняя формы, и постепенно из облачка стало выделяться нечто, похожее на фигуру. Вот показалась голова, смутные очертания лица, расплывчатые руки, тело…

Я решила, что это галлюцинация. Видно, у старых дев так всегда на почве одиночества. Я встала, нашла в буфете бутыль красного вина и сделала из горлышка глубокий успокаивающий глоток.

На меня изучающе смотрел мужчина в дымчатом фраке, напоминающий какого-то актера в одном стареньком фильме. Я кокетливо и криво улыбнулась этому джину и, как могла, пригласила его на «ужин при свечах». Мой кавалер кивнул и протянул руку – удивительно тёплую и мягкую – и сошел вниз, оставив в недоумении рубиновый глаз курящейся палочки.

Когда проснулась – я не помню: часы стояли, день вовсю шумел. В комнате еще витал ве-черний сладковато-пряный запах фимиама. Все казалось сном: красивым, цветным, фантастиче-ским. Может, это был бред, но на столе стояли два недопитых бокала вина, огарок свечи, рассы-панный по скатерти пепел. «Значит, не померещилось», – подумала я и от души засмеялась. Тело ещё помнило его прикосновения, схоронив где-то внутри сладкую щекотку. Вопросы появлялись один за другим, но думать не хотелось – пусть будет так, как есть.

Оставшееся время я провела, словно в тумане. Помню, что бегала по магазинам, бродила по рынку, суетилась, что-то покупала, готовила, беспричинно смеялась, говорила несуразности, на-поминая влюбленных девиц из бульварных романов, но вот декорации сменились, и пришла моя ночь. Я сидела на диване в красивом платье. Стол был уже сервирован. Поминутно приходилось подкрашивать губы, смотреться в зеркало. Словом, нервничала: неужели я, сверхчувственная, ан-тикварная неудачница с холодным антарктическим рассудком, была признана, понята. Теперь у меня счастливый, глуповатый вид. Впрочем, это так у всех влюблённых женщин, которые толком не знают, чего они хотят, но вечно чего-то просят. Плевать на них, на рассуждения, на филосо-фов… Уже горит спичка… Мне нужен только он!..

С ужасающей быстротой переплелись и спутались мои сказочные ночи в клубок ожиданий, чувств, бессонницы, фантазий, объятий, бесед, поцелуев… Все мысли были поглощены человеко-дымом, я им жила, я им бредила. Где бы я ни находилась, сумасшедшие желания возникали в го-лове. Грудь мою жгла изнутри любовь, а снаружи его горячее дыхание. Он дал почувствовать, что я любимая женщина, выполняя все капризы, предугадывая мои мысли. К нему нельзя было при-выкнуть. Он заставлял восхищаться собой и, словно зеркало, тут же отдавал свое восхищение… Я теперь с улыбкой вспоминала свое недавнее неуклюжее одиночество, и мне уже не нужны были фильмы с их розовыми грезами.

Я проснулась с тревожным чувством: как будто в комнате чего-то недоставало… Привычный поэтический беспорядок, измазанный в помаде бокал, другой, бутылка, усмехающаяся своей пус-тоте… Но что-то не так… Сладкая нега ночных объятий пыталась утешить меня, заставить за-быть тревогу. Я шмыгнула носом. Воздух свеж и чист. Точно, воздух. Я не чувствовала в нем фи-миама. Со страхом, боясь своей догадки, я выскочила из постели, рванулась к трюмо, где лежала коробочка из-под благовоний, и… она была пуста. Пружиной разогнулось тело и швырнуло меня на лестничную площадку. Боже, я совершенно голая. Снова назад: колготки, молнии, пуговицы, ботинок – один, другой, ну же! На миг задержавшись перед зеркалом, я увидела перепуганное ли-цо, слезы, дрожащие губы, размазанную косметику. До меня только дошло, что бежать мне некуда. Снова эта глупая смесь любви и одиночества.

Подошел вечер. Я допила остатки вина и больше ничего не делала, находясь в состоянии ти-хой истерики. Нечто внутри шептало, наговаривало, что мой любимый вот-вот появится… хоте-лось бы верить, но лгать сама себе я не могла.

На следующий день я ходила в кинотеатр и расспрашивала про старушку в чёрном, но полу-чала только односложный ответ: «Да разве тут упомнишь всех!» Глупо, конечно, но что я могла поделать с собой? По дороге домой я вспомнила, что книга была для церковной службы, и, веро-ятно, старушка с этим каким-то образом связана. До конца зимы я посетила все церкви и монасты-ри. Что же касается той старушки, то…

 

* * *

 

…Все-таки я ее отыскала, но когда и как – не помню. Знаю только, что случайно. Ходили слухи про пожар, бывший в конце марта в моей квартире. Какая-то баба закричала: «Горим!» Собралась толпа зевак. Вызвали пожарников. Многие рассказывали потом, что из дома, когда горела квартира, вышла старушка во всем черном. Нашлись и такие фантазеры, которые заявляли, что одновременно с ней из окна вытянулось облачко дыма, по форме напоминавшее человека, которое улетело потом неизвестно куда. Когда же прибыла пожарная машина, было уже поздно. Квартира выгорела дотла. А тело мое так и не нашли, что было очень странным: следствие показало, что во время пожара дверь была заперта изнутри. Но это, скорее всего, чьи-нибудь выдумки.

Покой и утешение я, наконец, нашла у старушки. Сердобольная женщина каждый день гово-рит мне, что я прекрасна, словно цветок, и благоухаю розой. Может, и так, но, к сожалению, я скоро с ней расстанусь. Старушка на днях поведала мне, что повстречала одного молодого челове-ка и решила ему помочь: он страшно одинок, он ждет любви. В один прекрасный вечер закурится вдруг палочка, разнося по комнате тонкий, нежный запах розы, и в дурманящем аромате фимиама предстану я, сотканная из ажурного белого дыма.