«Да, мне довелось однажды везти всех пассажиров

от начала до конца. Это была банда подростков, ехавших на разборку.»

Из интервью водителя маршрутного такси.

 

- Красотища!

Алиса прижалась ко мне. Я обхватил ее за талию. Была великолепная ночная перспектива.

Мы стояли на крыше высокого жилого дома, что на проспекте Ленина в виде одинокой «свечки» с оплывшими краями.

Было ровно двенадцать часов, жизнь города постепенно замирала, давая простор фантазиям детям и старикам.

Фонтан под нами ярко освещался, вода успокаивающе шумела, напоминая звуки дикого (если закрыть глаза и мысленно представить себя в горах) водопада. Его обтекали два потока машин по Садовой, которые по переключении светофора рассекались поперечными светящимися линиями.

На парапете фонтана сидело молодое поколение города и беззаботно смеялось каждому слову говорливого подростка, пытающегося произвести впечатление на затесавшуюся в компании смазливую девчонку. Позвякивали бутылки из под пива.

Внизу, у входа в подъезд дома, на крыше которого мы стояли, возникла какая-то свара: то ли тащили в дом бомжа, то ли, наоборот, его вытряхивали наружу, а он громко голосил и проклинал почему-то губернатора области, называя то ли Костей, то ли Вовкой. Он также исправно костерил власть за нарушение приюта честным обездоленным людям.

Я был в майке и спортивных трусах, Алиса – в купальнике. В прошлый раз она не сняла ночнушку, и я сравнил ее с ведьмочкой, собравшейся на шабаш.

В эту июньскую ночь было около пятнадцати градусов и легкий ветерок, дующий с Волги, должен был заставить отправиться каждого из нас в свою постель. Но мы прижались друг к другу не от холода, а от желания наших тел пообщаться. Ведь это их, тел, дело.

- Смотри, звезда полетела!

Алиса показала рукой на яркий след ночной стрелы, упавшей за Волгу.

Казалось, что это ожил звездный Стрелец и спустил свой лук.

Я видел этот метеорит, когда он еще засветился на высоте девяти километров примерно над Ульяновском, а упал обгоревшим осколком темной бутылки из под пива в небольшой подлесок перед деревней Ширяево, что на правом берегу реки. Думаю, что и Алиса, благодаря выработанной способности видеть далекие вещи как на ладони, могла бы точно указать место падения крошечного посланца Космоса. Но ей было важно загадать желание «под звезду». Романтичная натура!

- А подадимся в Америку! – предложил я.

Молодая женщина прижалась ко мне еще плотнее.

- Мы ж там были два месяца назад. Мне не понравилось. Люди там другие. Неплохие, но какие-то...

- Не наши! - засмеялся я.

- Мы же весь мир облетали, - сказала Алиса. - Пора бы и в Космос.

- Без подготовки мы там не выживем.

- А что для этого надо?

- Научиться не дышать, ну, часа два, хотя бы, а еще подготовить тело для отражения радиации и метеоритов… Ну еще нужна тренировка, чтобы нас не сплющило.

Я загинал пальцы.

- Хватит, не перечисляй! Когда ты это делаешь, да загибаешь пальцы, то уже всерьез решаешь задачу. Я пошутила, я не готова… Может, нам нужен ребенок?

- Ребенок?

Мое тело большими руками, уверенного в себе человека, инстинктивно обхватило руками тело Алисы.

Она откинула голову. Ей нравилось, когда я возбуждаюсь и она заводилась сама. Еще чуть-чуть и я дал бы себе волю: так всегда - моментально начинаю решать поставленную задачу.

Нет, за телом нужен постоянный контроль и еще раз контроль!

Именно с контроля над ним все и началось!

 

В больницу я попал с невероятным для пятнадцатилетнего человека диагнозом – тахикардией. Ну, это когда частота сердечных сокращений увеличивается до сотни ударов в минуту, а то и более! Представляете, какой отбойный молоток носил я, ученик девятого класса, у себя в груди!

Мой доктор Валентин Сергеевич Махатмали (странное сочетание имени и фамилии, но его родители воспитывались в Иваново, в каком-то интернате для детей функционеров коммунистических партий) первую неделю занудливо читал мне одну и туже лекцию:

- Тахикардия возникает при физических и нервных напряжениях, заболеваниях сердечнососудистой и нервной систем, болезнях желез внутренней секреции. Итак, сделаем отбор, дорогой Гарик, отметем все болезни и оставим лишь твою нервную систему. С нее надо и начинать, с ней надо и договариваться…

На пятый день этого внушения, наконец, дошло, что, вероятно, меня всерьез призывают поговорить с собственным организмом. И вот, проснувшись где-то в часа два ночи, я, как и положено при медитации, вытянул руки по швам, закрыл глаза, отключился от всех посторонних звуков и спросил свое сердце, что оно хочет?

Вы пробовали вот так, в упор, призвать к ответу какой-нибудь орган своего тела? Вероятно, пробовали, но безрезультатно. Хотя то там, то здесь начинают рассказывать о поборовших неизлечимый недуг самовнушением. Однажды, когда мне было лет одиннадцать, я видел на улице оборванного человека, у которого тряслась голова. Он сидел на лавке автобусной остановки и прицеливался к горлышку бутылки с какой-то жидкостью. Но с этим у него не ладилось: чаще всего бутылка промахивалась и попадала то в нос, то в щеку, то в ухо бедолаге. Тогда этот бомж отставил бутылку в сторону, руки сложил на колени (было потешно смотреть на него, усевшегося игрушкой-болваничком) и тихо, очень даже вразумительно адресовал самому себе обращение: «Чертова башка! Да уймись же ты, наконец, дай попить! Тебе же на пользу!» Но какой убедительностью были наполнены слова «…тебе же на пользу»! Так можно убедить человека, не умеющего плавать, прыгнуть в воду на заплыв по плаванию.

Конечно, сердце мне не ответило. Но я был уверен, что оно "прислушалось". Затем по душам поговорил с мозгом. Впрочем, выяснилось, что это единственный орган, который не надо уговаривать, так как он главный, но как прыщавый подросток, нуждается в зеркале. Именно через мозг я смог достучаться до сердца. Оно выложило все свои проблемы.

Итак, в ту же ночь я договорился сам с собой не считать подобные диалоги чем-то запредельными для нормального человека. И мы обозначили здоровую основу для изменений в организме. На самом деле я вник в его проблемы с помощью литературы и разговоров с врачами. Точнее, был такой Василий Молодцев, интерн, он дежурил вечерами, а я, расспрашивая его буквально обо всем так, что его заводило.

Тогда мы с мозгом нашли путь, что бы сердце не дергалось попусту.

И вот тогда мой лечащий врач очень даже удивился, когда от тахикардии не осталось и следа. Вся трагедия Махатмали была в том, что он не успел испытать на мне какой-то новый прибор с электрорегуляцией ритма сжатия сердечных мышц. Он на неделю задержал меня с выпиской и готов был спать в моей палате, лишь бы узнать истинную причину исчезновения болезни!

Это было осенью в десятом классе. А в январе я, красуясь перед девчонками нашего класса, сиганул с трамплина так, что поломал тазовую кость. Самая противная в мире травма! Ни сесть, ни лечь, ни стоять. В больнице я находился в подвешенном состоянии. Сам-то я по знаку Зодиака Близнец, а нам с этим знаком категорически противопоказаны фиксированные положения!

Говорить с тазом было бесполезно: это же просто конструкция! Я начал утомительные переговоры с иммунной системой, нашел зацепку в блоке, отвечающем за регенерацию. Сложно было потому, что необходимо ясно представлять весь механизм восстановления клеток, который еще не изучен медициной. На практике его используют тибетские йоги. Это я сейчас знаю, а тогда…

Мой отец, достаточно просвещенный человек, приносил мне горы книг по общей хирургии, травматологии, статьи про биологическое равновесие, газетные и журнальные вырезки о нетрадиционных методах лечения и многом другом. Пришлось начать с биологии, с хвоста ящерицы, который быстро восстанавливается. Но я все-таки докопался до главного: механизм регенерации клеток каждого органа существует, ведь долгое время говорили, что нервные клетки не восстанавливаются! Оказалось, что это чушь! Этот механизм находится в заведенном состоянии, только надо уметь вовремя нажать на «газ».

Сейчас я могу поделиться этим открытием с сообществом ученых мира. Даже пытался поговорить на кафедре нашего медуниверситета, но там сидят "крепкие" на зад ребята, которым плевать на вымсокую науку. В ведь вся фишка в том, что не обязательно вооружаться электронным микроскопом, чтобы увидеть генетический код в спирали ДНК. Его надо представить.

Вообще, чтобы что-то изменить, надо это что-то "положить" на стол воображения и скрупулезно работать над ним. Медикам-практикам просто не хватает объемного видения жизни на Земле. Врач в первую очередь должен быть исследователем, а не подмастерьем в какой-нибудь узкой области медицины. Это я так, к слову.

А тогда мои кости срослись на полмесяца быстрее, чем планировалось хирургом Смирницким. Он также, как и Махатмали в свое время, был поражен небывалой скоростью выздоровления, но, приписывал это эффекту своей методики, заключавшейся в применении мумие. Он рассказывал, что сам излазил предгорья Памира, чтобы найти эту чудодейственную смолу. Но разве я мог тогда, мальчишка, сказать ему, что мумие есть в каждом из нас, надо только найти в себе те непролазные тропы, по которым можно добраться до выздоровления, да и … бессмертия.

 

Сейчас мне 41 год, а дают от силы лет 18. Как, мол, ты так хорошо сохранился? Это коронный вопрос и для Алисы, которой уже 48 лет, но и она выглядит свежо и соблазнительно.

- Так ты хочешь ребенка?

- Надо же чем-то заняться…

- Мы еще сами поднадзорные дети…

- Не увиливай от ответа, иначе я забеременею и без тебя!

Я промолчал, предполагая подвох.

- Но от тебя! – по-своему восприняла мое молчание Алиса.

Я знаю, это возможно и без полового контакта. Я думал и работал над системой внутреннего клонирования. Достаточно взять любую свою клетку…

Черт побери, вот, оказывается, почему она долго целуется со мной.

 

Алиса. Это невероятное чудо.

Я окончил школу и поступил в наш родной университет, когда он был еще советским, и увидел Алису, второй год преподающую физику. Мы встретились в столовой за одним столиком и почему-то заговорили об уравнениях Максвелла…

Тогда я самонаденно объявил, что придумал довесок к этим уравнениям. Это позволит решать их и при больших частотах электромагнитных волн.

- Такое невозможно, - возразила Алиса, - при больших частотах становятся существенными квантовые эффекты…

- Да энергия отдельных квантов электромагнитного поля велика, - не сдавался я, - когда в процессах участвует сравнительно небольшое число фотонов, но "вытирать доску с моими формулами" рано, мой довесок как раз и рассчитывает взаимодействие этого небольшого количества фотонов…

Я, выкладывая наглые претензии на гениальность в физике, думал о том, что выпуклые линзы ее очков – это чистейший паралич хрусталиков ее глаз. И когда Алиса решила, что уложила меня вместе с Максвеллом на обе лопатки, я сорвал ее очки, уютно примостившиеся на приятном носике, и выбросил их метким броском в корзину у стены. Вспышка гнева совершила чудо: она прекрасно увидела меня.

- Что вы себе позволяете!

- Вы слышали, - сказал я, - как разбились в корзине ваши стекляшки?

- У меня сохранился рецепт, будьте любезны, пропустите меня.

Алиса приблизилась ко мне, чтобы рассмотреть обезоруженными глазами.

- Не притворяйтесь сами, Алиса, - сказал я, - от этого притворства ваши глаза разленились. Ваши хрусталики «вспомнили» о каком-нибудь близоруком предке по линии бабушки вашего отца и начали вами вертеть! Избегайте диктатуры тела!

В двух фразах я выстроил и проблему, и пути ее решения. Точнее, один путь: отобрать у тела, у всех его органов возможность диктовать свои условия безраздельной лени!

- Как глубоко отстраненно вы думаете о наших телах, - только и сказала Алиса.

- Это плохо?

- Foetus in foeto, - ответила Алиса и перевела, - случаи вынашивания эмбрионов в мужчине.

Не к месту, так мне казалось тогда, были и эта сноска, и ее вердикт:

- Вы урод!

Вот так началось наше знакомство, которое продолжается уже более двух десятков лет. Алиса давно забыла о притворстве глаз.

 

- Да, нам нужен ребенок, - сказала Алиса с настойчивостью человека, уже принявшего решение. Но здесь раздался голос:

- Мы сделаем робетеночка!

Я скосил глаза и увидел, как от большой тумбы слухового окна отделились две тени. Но я быстро настроил зрение так, что прекрасно увидел двух подростков (это можно было определить по не сформировавшимся до конца пропорциям их крупных тел, слегка подтянутых подбородков), которых можно было принять за двадцатипятилетних парней. Оба были в шортах и майках и «приветственная фраза» исходила от того, у кого были крупные уши.

- Чебуашка любит азможаться, - сказал его спутник, страдающий явным дефектом речи.

Обычная чушь недоумков, даже если человек не выговаривает «р» и «н». Сейчас скажут про занятую нами их территорию.

- Здесь все аше, до акеты. – добавил дефектный.

- Мы сейчас улетим, - сказала Алиса. Она не любит занимать чужую территорию.

- Это мы улетим, - подскочил к ней Чебурашка. - Тебе не мешает купальник?

Верзила стоял около Алисы, вглядываясь в ее прекрасное тело. Он даже не подумал, что рядом стою я, и что Алиса произнесла слово «улетим». И не хотел думать потому, что его дефективный напарник уже стоял рядом со мной, нацелив на меня небольшой, но с широким загнутым лезвием охотничий нож. Это чтобы я не вздумал прийти на помощь Алисе. Еще я увидел зазубрины на тыльной стороне лезвия.

- Да, мне жарко, - сказала Алиса отморозку, - помоги мне снять лифчик.

Затем она взглянула на меня:

- Сколько?

- 220 на первый раз.

- Чего 220? – спросил Чебурашка, но, не дожидаясь ответа, протянул руку к моей спутнице.

Сильный разряд тока, выработанный железой, специально натренированной Алисой, отбросил Чебурашку на два метра от нее.

Его напарник застыл не только от вида поверженного дружка, но и потому, что я крепко сжал лезвие его ножа. Дефектный переводил взгляд с Чебурашки на Алису, с ножа на меня минуты две. Когда Чебурашка оклемался, он приподнялся и помотал головой, как пес, который только что вынырнул из бассейна с водой.

- Что это меня так…

Он подыскивал слово, которое могло бы заменить сразу же пришедшее на его ум универсальный матершинный глагол, но не высказанный вслух. Что ж первый этап перевоспитания закончен.

Потом он увидел, что я твердо держу лезвие ножа, который его дружок отпустил, как бы не признавая больше своей собственностью.

- Кто эти… люди, Дим?

Появились проблески нормального общения.

- А х…хто его зает. Ож остый, а этот его сцапал как палку.

И Дима-дефективный потихоньку, словно с ним произошел конфуз, связанный с диареей, стал уходить в сторону слухового окна.

- Ты че, помоги мне! – застонал Чебурашка, настоящее имя которого мы так и не узнали.

- Иди, иди, - бросила вслед Алиса, - этот догонит тебя сверху.

- Как сверху? – разволновался Чебурашка. Он закрыл лицо руками и выглядывал из под ладоней.

- Или может взять его с собой? – спросила у меня Алиса.

- Куда это?

Спросив, Чебурашка стал отползать за своим дружком, который уже полуспустился вниз, но выглядывал из-за угла тумбы.

- А вот куда!

Алиса подошла ко мне, взяла за руку, и я почувствовал обычную дрожь перед левитацией.

Мы поднимались над крышей медленно, как нам и снилось в юности, затем приняли горизонтальное положение и резко полетели над городом. Лишь у застывшей ракеты мы слегка изменили направление полета. Даже если бы и врезались, то хуже было бы этой бракованной ракете. Она бы свалилась, произведя шум и ввергнув город в удивление.

Но удивлять всех сразу – это давно изжитая детская мечта. Вот тем двоим наш урок будет кстати. Хотя, кто его знает, может они оба окажутся в одной палате в доме, что на улице Нагорной? Это известный в городе сумасшедший дом. Это и наш дом, в разных палатах которого мы уже давно находимся с Алисой. Ведь нам, диктаторам своих тел, просто негде жить на этой планете.