...Вспышка...

 

Серые стены. Красный свет сверху. Медленно плывет конвейер. Открытые коробки. Провода. Экраны. Лица.

 

Штамп опускается на этикетку: «Годен».

 

...Вспышка...

 

 

 

Хотя Андрея Петровича вряд ли можно было назвать удачливым, в его жизни редко выпадали такие скверные дни.

 

Неожиданно разбуженный противным треском будильника, он вскочил, оступился и больно подвернул левую ногу. Едва растерев вспухшую лодыжку, хромая в сторону кухни налетел плечом на косяк. Порезал щеку тупой бритвой. Расплескал горячий чай на пол и на руку. Оторвал пуговицу, в спешке застегивая рубашку. Опоздал на свой обычный автобус. Пришлось брать частника «до метро». Пробка, опять не успел. Поехал на частнике дальше. Все равно, опоздал на пол часа.

 

Начальница, обычно сама с утра не очень спешащая на работу, сегодня, как назло, приперлась ни свет ни заря. Увидев влетевшего в пене и мыле Андрея Петровича, с язвительной ухмылкой одними губами осведомилась, не забыл ли он дома отчет, который она ждет уже три дня. Конечно, отчет, кстати говоря, еще не оконченный, остался дома...

 

А дальше пошло-поехало-покатилось по наклонной.

 

Шариковая ручка протекла в нагрудном кармане, оставив на светлой импортной рубашке и пиджаке отвратительное кроваво-красное липкое пятно. Баночка клея, разлившаяся на столе и склеившая намертво лежавшую там велюровую шляпу с ведомостями выдачи инвентаря некрасиво дополнила цепочку падения.

 

С трудом пережив обеденный прерыв, отмеченный всего лишь подломившейся ножкой стула, шишкой на лбу и опрокинутым подносом с борщем и пельменями, Андрей Петрович как-то «окаменел», и уже не обращал внимания на неприятности, свистевшие вокруг, подобно пулям на поле боя.

 

...Как ратник со священным знаменем он шел вперед по минутам дня, не кланясь и не прося пощады. До последнего рубежа. До амбразуры...

 

Веер холодных брызг отъезжающего автобуса окатил его с ног до головы и вернул в мир реальный. Неожиданно сильно заныли левая нога и плечо. Грязные струйки потекли за воротник не менее грязной рубахи.

 

С трудом он поднялся на свой десятый этаж, даже не пытаясь вызвать лифт – все равно не работает, наверное. Удивительно, но ключ от входной двери все еще лежал в кармане. То ли ТАМ немного отвлеклись, то ли у НИХ были другие планы на вечер.

 

В квартире все было так же, как и утром. Грязная посуда на кухне. Смятая постель. В беспорядке разбросанная одежда. Андрей Петрович не раздеваясь прошел в гостиную и тажело опустился на стул. Свет он не зажигал, и малиново-красные отблески рекламы с соседней крыши придавали комнате вид странно незнакомый и изменчивый. Взгляд его безразлично скользил по серо-черным поверхностям, нигде не остановливаясь и ничего не ища. Стол, телевизор, шкаф, буфет, зеркало...

 

Что-то неожиданно привлекло его внимание. Нижний ящик буфета, обычно плотно закрытый, был наполовину выдвинут. Андрей Петрович не помнил, когда и зачем он это сделал, да и не пытался вспомнить. Повинуясь необъяснимому порыву, он вскочил, подошел к буфету и протянул руки в темную расщелину.

 

На дне лежало что-то большое и тяжелое. Андрей Петрович выдвинул ящик до предела. Ящик с шумом вышел из пазов и упал Андрею Петровичу на ногу. Но Андрей Петрович этого не заметил. В руках он держал лакированный приклад старинного маузера, пережившего войны, революции и не один десяток переездов. Как он мог забыть об этой дедовской реликвии?!

 

Андрей Петрович погладил дерево приклада, блестящее даже в сумерках плохо освещенной гостиной, и, наклонившись, провел рукой по дну ящика. Да, вот и она. Картонная коробка с патронами. Она была всегда здесь, рядом с маузером. Еще в раннем детстве маленький Андрюша тайком от родителей вытаскивал ее и с замиранием сердца брал в руки тяжелые патроны с солидными желто-красными медными гильзами, местами покрытыми зеленым налетом окислов. Это было гораздо интереснее оловянных солдатиков или заводных машин. Он мог часами перекладывать их, представлять, как заостренные пули со свистом вылетают, чтобы где-то в неведомой дали настигнуть свою цель, цель всей их короткой жизни. Нет, он не был жестоким и никогда не мечтал об убийствах. Пули были для него живыми существами какого-то иного, неведомого мира, лишь на время задержавшиеся в мире этом, и лишь ждущими сигнала, чтобы покинуть его навсегда. Он видел себя такой же заостренной пулей... Это было давно...

 

...Щелчок крышки. Тяжелое вороненое тело маузера плотно легло в ладонь левой руки. Затвор. Патрон в патронник, еще патрон в обойму. Еще патрон...Спокойно, будто он это делал каждый день, Андрей Петрович зарядил оружие. Оставшиеся патроны аккуратно сложил обратно в коробку и опустил коробку в ящик.

 

Маузер был довольно тяжелым, и рука быстро устала. Андрей Петрович оглянулся,сделал несколько шагов назад, и оказался прямо возле зеркала, черным мерцающим провалом выделявшегося на фоне чуть более светлой стены. Почему зеркало было темнее стены он не думал. Да и зачем?

 

Он медленно поднял маузер, держа его двумя вытянутыми вперед руками, направил его себе в грудь, туда, где чернело безобразное пятно от шариковой ручки, и плавно двумя большими пальцами нажал на курок.

 

Короткий щелчок, вспышка, звон разбитого стекла, стук падающего на пол маузера... Тишина... Шаги.

 

«Шаги? Откуда шаги, ведь я один в квартире», подумал Андрей Петрович. Его не удивил сам факт, что он еще способен думать. «Черт, наверное, промахнулся! Даже выстрелить толком не могу. Но почему разбилось зеркало. И ПОЧЕМУ ШАГИ?»

 

Андрей Петрович обернулся к зеркалу. Осколки стекла усыпали низкую тумбочку перед зеркалом и пол вокруг. Что-то еще было не так. В комнате не стало светлее. Андрей Петрович мог поклясться в этом. Но он ВИДЕЛ все вокруг вполне отчетливо. И левая нога не болит, и плечо. Вместо безобразных грязных рубашки и костюма на нем одета легкая белая накидка, вроде греческой, широкий пояс, украшенный переливчатым незнакомым узором и легкие сандалии, пружинящие при ходьбе. И все это так естественно, будто пробуждение от тяжелого сна.

 

Он шагнул вперед. Приглушенно хрустнуло под мягкими подошвами стекло. Еще шаг. Еще. Тумбочка-ступенька. Пригнуть голову, а то наткнешься на острые осколки, торчащие из рамы. Боль? Нет, страха боли или вообще какого-то страха не было. Но какие-то прежние (прежние ли?) инстинкты все еще действовали, как оторванная нога паука-письмоносца.

 

Вопреки ожиданиям, за плоскостью зеркала было не так темно, как в гостиной. И не было никакого туннеля с дальним светом. «Почему нет туннеля?, подумал Андрей Петрович. «Ведь я же умер». Эта несколько запоздалая мысль как-то спокойно пришла ему в голову, ничуть не удивив. Просто он вдруг отчетливо вспомнил все перипетии своих последних дней и часов. И все, что он читал и слышал об этом феномене «последнего полета к свету».

 

Перед ним расстилалась... Равнина? Что-то вроде. Склон холма. Тоже похоже. Это могло быть чем угодно, кроме туннеля. Он был свободен. Он мог идти в любом направлении. Вперед... Назад... Проем разбитого зеркала все так же чернел за его спиной. И интерьер комнаты за ним. И блики неоновой рекламы.

 

Серая гостиная позади него снова окрасилась мерцающим красным.

 

Незнакомое ему чувство кристальной ясности переполняло его. Хотелось петь, и только нежелание спугнуть, нарушить окружающую гармонию заставляло его молчать. Время, каждую минуту которого он только что брал приступом, как вражескую крепость, и которое било по нему из главного калибра, мягкой волной плескалось перед ним, едва касаясь его сандалий и оставляя на влажном песке следы давно исчезнувших цивилизаций.

 

Андрей Петрович в последний раз прочитал бегущую в том дальнем, теперь уже «потустороннем» мире строку:

 

«CАМЫЕ ЛУЧШИЕ ЖК МОНИТОРЫ – В САЛОНЕ РАССВЕТ».

 

Решительно повернулся, и зашагал прочь.

 

Рядом шли такие же люди в белых легких одеждах. Их шаги отдавались в ушах легким музыкальным ритмом...

 

Вперед, к распускающимся на горизонте красным цветам далекого рассвета...

 

...Домой.

 

 

 

С самого утра Монитор чувствовал себя не в своей тарелке, если тарелка может иметь хоть какое-нибудь отношение к мониторам.

 

Сначала что-то щелкнуло слева, внизу, и больно отдалось в области строчного трансформатора. Такое уже случалось и раньше, но сегодна боль, обычно бысторо уходящая, задержалась, и, чуть утихнув, зависла тяжелым ощущением несинхронности.

 

Монитор мигнул экраном, потом еще раз, потом картинка на экране – какие-то скучные электронные таблицы – скукожилась в левом верхнем углу, а потом – поднялась вверх, как бровь от удивления и обиды.

 

Монитор попробовал повысить напряжение на развертке, но это не помогло, только стало больнее, и какие-то искорки стали проскакивать по экрану, будто снежинки в новогоднюю ночь.

 

«Даа, старик-то совсем загибается. Видно, скоро на свалку...», услышал он голос Хозяина. И крепкая хозяйская рука резко опустилась на его верхнюю панель. Это называлось «Быстрый Ремонт Неисправностей» и применялось довольно часто, а, последнее время, все чаще. Обычно – помогало, кстати. Вроде экстремальной шокотерапии или душа Шарко.

 

Но сегодня и это не сработало. Снег шел все гуще, картинка оставалась кривой, боль - все яснее. И, хуже всего, у Монитора начала подниматься температура. Он это почувствовал сразу. Сначала горячей волной обдало задающий генератор, потом жжение перекинулось на видеоусилитель и фильтры. Потом...

 

Потом Монитору стало совсем худо.

 

Полуослепшим розово-красным экраном он смотрел на Хозяина, мучительно стараясь сфокусироваться на Главном – на этих проклятых Электронных Таблицах, расплывающихся и мерцающих. Он чувствовал, как Хозяин, и вызванный на помощь сосед – электрик и, по совместительству, местный спец по телевизорам, пытаются крутить все имеющиеся ручки обычной настройки на панели управления и даже тыкать толстой отверткой в узкие шлицы настройки тонкой.

 

Монитор всеми силами старался правильно реагировать на команды этих бестолково вращаемых ручек и нажимаемых кнопок. Но это было уже выше его сил.

 

«Вот ведь зараза! Щас сдохнет. А мне отчет досчитать нада. А то, Андрей Петрович точно, убьет...», услышал он снова. «А ты его на бок полож, может, оклемается.» И Монитор почувствовал, как грубые руки наклоняют его и кладут на бок.

 

Удивительно, но это бессмысленное действие немного помогло. Щелчки прекратились, а с ними и «снег», и Монитор почувствовал заметное облегчение, будто безжалостная рука, сдавливающая его сердце, сжалилась немного и ослабила свою хватку. Цвет, правда, остался тот же – розово-красный.

 

«И как мне теперь на него смотреть – лежмя? Тфу-ты, незадача какая. Вот досчитаю, и все, на помойку. Андрей Петрович все равно обещал новый купить к следующему отчету. Жидкий-кристалический. Плоский...».

 

«Вроде нашей завхозши?»

 

И дружное ржание небольшим землетрясением прокатилось по комнате и столу с лежащим на нем Монитором.

 

Некоторое время было тихо, и только щелканье клавиш, да шуршание перелистываемых бумаг, да иногда сдавленное чертыхание выдавало присутствие кого-то живого.

 

Монитор полностью сосредоточился на одной мысли – не потерять фокус, не сорваться с узкой, как тропа канатоходца, грани между Порядком и Хаосом, куда его несла Судьба.

 

«60 кадров в секунду, не забыть погасить обратный ход, яркость, контраст, фокус. Только бы не потерять фокус. Только бы не потерять...», беззвучно повторял он сам себе на одному ему понятном языке. Со стороны, если прислушаться, могло показаться, что какой-то жук забрался внутрь Монитора, и натуженно гудит. Иногда, чуть повыше, иногда – пониже. Иногда в это ровный гул вплетались другие, посторонние звуки, особенно, когда картинки на экране резко менялись...

 

«Посмотрите, что я вам принес! Скорее, все сюда!». Большие теплые руки вытаскивают Монитор, тщательно завернутый в пластиковую пеленку, из большого картонного ящика. Еще руки, ножницы, свежий воздух большой комнаты, широкий стол, с которого убрано все, что может помешать ему – Новому Цветному Монитору – красе и гордости всей семьи.

 

И вот он уже на столе. Короткая вспышка, когда впервые в его новой жизни ожили, нагрелись и загудели каждый на свой лад его компоненты, а чистый, без единого пятнышка и царапины слегка выпуклый экран вдруг таинственно озарился изнутри, зашелестел от разбегающихся прочь статических зарядов и вдруг выбросил под сдавленные вздохи восхищения всех присутствующих трепетное, как первое дыхание, как первое объяснение в любви послание:

 

«Проверяю Память... 640К... OK Дополнительная Память... 384К... ОК...»

 

А момент запуска Первой Цветной Игры... Только Посвященные понимают, что это такое... С каким упоением маленькие пальчики и большие толстые пальцы тыкали в странно корявых чудовищ, бегающих на экране, больше похожих на ожившие иероглифы. Сколько глаз покраснело, часами глядя на этот экран. Менялись компьютеры, становясь быстрее и умнее. Монитор старался не отставать. Ему повезло, он родился от хорошего родителя, давшего ему много больше, чем нужно было вначале.

 

Время неутомимо отщелкивает свои страницы... Щелк – всем надоевший старомодный денди Дос сменился умопомрачительно красивой девушкой – Виндоус. Оооо Виндоус! Твое имя повторяли как заклинание.

 

Монитор, уже не такой блестящий и новый, но вполне еще крепкий мужик, принимает новые Правила Игры. Новые стандарты, новые интерфейсы. Хоть и говорится, что ничто не ново под Луной, однако...

 

В один совсем не прекрасный день, его подняли, засунули в коробку, каким-то странным образом сохранявшуюся все эти годы, и унесли прочь из этого дома, где подросшие дети и их родители уже отдали свои сердца и души другому – Совсем Новому Цветному Монитору – чуду техники и дизайна...

 

...Вспышка света. Монитор в какой-то узкой комнатке, наполовину заваленной каким-то хламом, наполовину перегороженной широкой пластиковой панелью, образующей некое подобие стола. «Ну наконец-то. Я уж думал, ты никогда его не подключишь. Ну, что тут у нас на дискете?»

 

Экран Монитора послушно показывает содержание дискеты, потом Файл Заказов Запасных Частей, потом еще что-то, что уже не откладывается в его памяти.

 

«Егор, иди скорее сюда, я тебе щас такое покажу!» Щелчок, и столь таинственно голые тела сменяют на экране скучные тексты и таблицы.

 

«Шеф идет, прячь дискету...»

 

И экран Монитора послушно продолжает выводить Заказы и Ведомости. Он никогда никому ни о чем не доносил. Это было не в его правилах. А мог бы. Уж кто-кто, а он-то знал, чем занимается строгая Начальница Отдела Учета и, по совместительству Парторг Автобазы, Ольга Андреевна, когда остается вечером одна в своей тесной конторке. Но он молчал.

 

...Вспышка. Струйка пива течет по панели Монитора. Капли падают на его уже изрядно запыленные внутренности. Шипение, треск. Темнота.

 

...Вспышка. «В следующий раз вычтем из зарплаты!»

 

Кажется, обошлось. Новый блок питания? Похоже на то. Да, точно, чуть поменьше и помощнее. Нет худа без добра! Ура, еще поживем.

 

...Вспышка. Вдоль стены конторы баррикада новых пахнущих клеем и картоном коробок. «Да вот по бартеру достали новые мониторы. Дюжину. Глянь – японские...»

 

...Вспышка. Поселок неизвестно где. Хмурый мужик в ватнике медленно ведет старый велосипед с коробкой на багажнике. Коробка тяжелая и все норовит свалиться. Мужик ругается, но упрямо идет вперед. Приехали. Руки, больше привыкшие к вилам и навозу, чем к электронным штучкам вытаскивают Монитор из коробки.

 

«Кузьма, а ты знаешь, куды его втыкнуть?» несколько попыток наугад, погнутый разъем кабеля. Плоскогубцы. «Не бойсь, влезет, куды ему деваться». Влез. Засветился.

 

Списки бригады. Отчеты, сметы. Решение Собрания Колхоза. Заявление в Университет. Игры. Старые в основном, напомнившие давно ушедшее детство.

 

Мелкие сбои. «Да ты его пылесосом продуй, все как рукой снимет. Я со своим телеком всегда так делаю...» Сбои посерьезнее. «А ты предохранители менял? – Менял, не помогает - Мда, тут надо мужика с понятием.»

 

Мужики-с-понятием, каждый со своим, приходят и уходят, оставляя внутри Монитора следы своего Мастерства – скрученные провода, плохо затянутые или вовсе потерянные винты и гайки. Одна из них застряла где-то между плюсом и минусом Главной Шины Питания. Как пуля под сердцем старого солдата.

 

...Пули. Рано или поздно они всегда добираются до цели...

 

...Вспышка ...Вспышка ...Вспышка

 

«Ну, кажется, успел. Черт, шею чуть не свернул. Так, теперь распечатать... Все! Ну, я это чудо-в-перьях вырубаю к чертям. Все одно, не жилец. Еще пожар устроит»

 

Темнота...

 

Плавно, как в замедленном кино, Монитор поднимается со стола и укладывается в коробку. Ту же самую, первую коробку, его колыбель, его последнее пристанище...

 

Красный отблеск на сером выцветшем картоне...

 

 

 

...Они идут, летят, плывут вперед, как и неисчислимые мириады других таких же, разных и одинаковых, а далеко-далеко, почти за гранью видимого мира, цветами разгорается новая заря. Красная на сером.

 

Большой и маленький. Похожие и не похожие одновременно. Пришедшие каждый своим путем. Сюда. Где сходятся все дороги. Где нет различия между живым и не живым. Где вообще нет различия. Где вообще нет ничего, кроме Вечности. И они – ее часть. Или – она сама.

 

 

Бесконечный конвейер простирается перед Ним. Красный свет сверху выхватывает все новые и новые коробки, плавно уплывающие в даль, к Началу Начал, туда, где неустаная рука все опускает и опускает Штамп Годности.

 

А где-то с другой стороны, выгоревшие, покореженные, скрученные всеми стихиями, коробки падают на Конвейер. И новые экраны, лица, звезды, вселенные складываются из почерневших обломков. И плывут вперед, переполняемые своей еще нерастраченной надеждой, верой и любовью...

 

Время сворачивается и разворачивается как пружина часового маятника, каждым своим тактом продвигая конвейер на шаг вперед.

 

Тик-так.

Жизнь-смерть.

Так-тик.

Смерть-жизнь.

Тик-так...

 

Так было всегда. Сколько Он себя помнил. Было только это. Он, Конвейер и Свет.

 

Он глядит на это движение и думает, думает, думает...

 

А вот о чем он думает – это уже другая история. Вы ее узнаете. Может быть...

 

 

 

<10/23/2005>