В основе рассказа

лежит действительная история,

рассказанная беженкой

по имени Карима.

 

 

Она была беженкой. В конце весны с мужем и четырьмя детьми эта женщина добралась до одного из сибирских городов, где теперь каждый день и побиралась, усаживаясь на пыльный асфальт какой-нибудь из центральных улиц.

Одежда на ней была не бог весть какая: старая, выцветшая, пыльная, но, однако не утратившая от этого своего национального колорита. Лицо женщины, по обычаю, было закрыто плотным платком до самых глаз, которые мутно-карими бусинами глядели на равнодушно проходящих мимо людей с надеждой и отчаянием. Но больше всего в них было боли и безмерной усталости, синюшными кругами лёгшей вокруг впалых глазниц. Она не была нахальной, как многие другие беженцы. Плохо это было или хорошо при её положении – трудно судить. Не могла она так.

Всегда молчаливо сидела эта женщина на обочине тротуара. С опущенной головой монотонно покачивалась из стороны в сторону и ждала милостыни от людей, несмело, стыдливо протянув вперёд огрубелую, заскорузлую от неизбывных тягот руку. На мгновение радовалась и долго с благодарностью кланялась вслед, если к её ногам шелестела мятая «тройка» или «десятка». Большое счастье – сотенная бумажка. Подбирала её и, неслышно вздохнув, ещё ниже опускала голову. За день удавалось насобирать не больше тысячи. Обычно – меньше. Какие же это были деньги для большой семьи. Ближе к вечеру женщина поднималась, кое-как разминала затёкшие от долгого сидения ноги и шла раздобыть на милостыню что-нибудь съестное для детей и мужа, который каждый день, порой безрезультатно, мыкался в поисках случайной работы (не побираться же мужику). Бывало, что в течение нескольких дней подряд не находил её.

Её было сорок шесть лет. Звали женщину Салима.

 

 

В один из дней Салима сидела на противоположной от базарной площади стороне улицы, поджав под себя ноги в каких-то жалких обутках, с той же застывшей безысходностью в глазах. Перед ней к обочине дороги плавно подрулил и мягко, почти бесшумно остановился кофейного цвета «Форд» с затемнёнными стёклами.

– По-моему, как раз то, что мне нужно, – сказал один из двух сидящих в автомобиле парней. Молодой, пышущий здоровьем, в престижном костюмчике оливкового цвета.

– Да брось! Далась тебе эта затея, – ответил другой, не менее элегантный, который сидел за рулём.

– Ну, не-ет! Знаешь, бывает такое: вроде бы всё о,кей, всем доволен до пуза, но это-то и сосёт душу. Хочется чего-то такого – нмма! Необычного или, ещё лучше, запретного. Сечёшь?

– И охота тебе мараться? Не брезгуешь?

– Дур-рак! Именно это и разжигает интерес! А эта беженка – как раз, что надо: проста и немолода. Надоели уже молодухи!

– Да ей же лет сорок, если не сорок пять! Очумел? Было бы лет до тридцати-тридцати трёх, тогда ещё можно понять, но тут…

– Что ты понимаешь! В сорок пять – баба ягодка опять. Ты не гляди, что грязная да оборванная, она в сто раз чище всех наших городских потаскушек. У неё ведь никого, кроме мужа, не было. Им Аллах не велит. Ха-ха-ха-ха!

– Интересно! А с тобой, значит, Аллах разрешает? Мол, на здоровье! Ну-ну, валяй! Аллах с тобой! Только ты ведь необрезанный, насколько я знаю, и свинину большой любитель поесть, а?

– Да пошёл ты!.. Не в этом дело. Просто я хочу её! До зуда! Вот такую: чумазую, замызганную, нищую. Заставить её силой, унизить. Сечешь, какой это бесподобный кайф: чувствовать вынужденную бабью покорность!

– Не думал я, что у тебя такой дерьмовый вкус. Ты, случайно, не извращенец, а?

– Чего-о? Сам ты… Корчишь из себя ангела непорочного. Только посмотри, какая она смугленькая! А какие глаза! Не-ет, уж с ней-то я испытаю такое, чего ещё ни разу ни с кем не испытывал!

Он вышел из машины, оправил пиджак и небрежным шагом направился к Салиме. Та несмело поглядела на него. А парень, не дошёл двух шагов, лениво присел на корточки и насколько мог пренебрежительно бросил:

– Эй, беженка, тысячу рублей хочешь?

Салима испуганно молчала. «Что надо этому человеку? Почему он хочет дать такую большую сумму?»

– Молчишь? Хм… А две тысячи?

Салима нерешительно произнесла:

– Зачем смеётесь надо мной? Что вы хотите?

Похотливо улыбаясь, парень сделал пояснительный жест пальцами.

Салима спешно замотала головой и, как от чумного, отползла от него.

– Ну, ладно, ладно! Пять тысяч. Слышишь? Как с куста!

– Аллах с тобой! Иди, откуда пришёл! – негромко, но твёрдо произнесла Салима.

Молодого человека последняя фраза задела. На мгновение он опешил, как от пощёчины. У него ещё никогда не было осечек и неудач с женщинами, а тут какая-то беженка отмахивается от него, как от надоедливого глупого пса. Он внутренне обозлился и решил действовать до конца.

– Десять тысяч, тварь! Десять! Ты таких денег даже не видела!

Салима убито молчала. А он, видя её смятение, продолжал словесно изощряться:

– Ну, кого ты тут из себя корчишь, а? Правоверную? Боишься, что муж узнает? Дура! Не узнает. Всего один раз, слышишь ты? Я тебе понравлюсь. Не думаю, что твой муж лучше меня. А у тебя будет прекрасная возможность сравнить.

– Ты мне в сыны годишься, – едва смогла выдавить из себя Салима, не зная куда деться от насевшего красавца.

Тот помолчал немного, бесстыдно разглядывая её, затем насмешливо продолжил:

– И что? Это даже интереснее,.. мамочка, – и с исступлением в голосе процедил:

– Двадцать тысяч!

Потом подался вперёд, ухватил Салиму за подбородок и рывком поднял её лицо вверх.

– Смотри мне в глаза, сволочь! Двадцать тысяч! Я сегодня щедрый. Ну, пошли!

В это время из автомобиля вышел второй парень.

– Ну, что?

– Капризничает, тварь!

– Хэ! Девственница, что ли?

– Да какая там девственница! Наверняка мать-героиня!

– М-м. Я тут что подумал: если я буду иметь свой куш лакомства, то готов вложить долю. Поделишься?

– Ты глянь! Быстро же твои вкусы изменились!

– Ладно, считай, что ты меня заинтриговал своей «целеустремлённостью». Ну так что?

– Пожалуйста. Я не жадный. Но не думай, что получишь сладенькое вперёд меня.

– Не боись, я не привереда. Ты сколько давал?

– Двадцать.

– Сбрендил?! За эту развалюху!

– Я тебя не принуждаю.

– Ладно. Значит, плюс я – десять.

До Салимы донеслось:

– Ты слышала? Эй! Тридцать тысяч!

Салима с горечью закрыла глаза. «Какие деньги! Целый месячный заработок без уличных мытарств! Можно будет купить что-нибудь новое детям. Но что скажет муж? Может, он не узнает? Может быть. Но простит ли Аллах? О Аллах, почему ты не защитишь меня сейчас! За что так?.. Но какие деньги!..»

«Сорок тысяч» – услышалось Салиме, как сквозь сон, и в руке захрустели деньги. Она вздрогнула, вяло встала и на ватных ногах, ничего не видя перед собой, пошла к сверкающему «Форду», влекомая за руки теми, кто только что купил её. В кулаке Салимы крепко были зажаты четыре новенькие десятитысячные купюры, а в воспалённых глазах стояли слёзы отчаяния, стыда и полной беззащитности.

 

 

«Форд» с шиком, неторопливо ехал по улицам города. В просторном салоне было уютно, пахло дорогими сигаретами. Из динамиков магнитолы приглушённо доносился проникновенный голос Джо Дассена. Но до Салимы неясно доходило всё происходящее. В голове затяжными толчками шумела обжигающая мозг кровь: «Что со мной будет?.. Аллах велик, он накажет! Но какие деньги!..»

Вскоре автомобиль выехал на окраину города и минут через десять врезался в глубину сосняка, свернув на грунтовую дорогу. Остановился. Оба парня вышли из машины. Первый открыл дверку беженке.

– Вытряхивайся, мадам! Приехали.

Салима обречённо вышла, бессмысленно глядя вниз. Парень грубо схватил её за руку, развернул спиной и властно толкнул на автомобиль. Та покорно навалилась туловищем на прохладную гладкую крышку багажника.

Дальше Салима уже ничего не чувствовала, находясь в горестном забытьи. Пришла в себя, только когда стали подъезжать к городу. Из «Форда» её высадили там же, где два часа назад Салима впервые увидела этих парней.

 

 

Домой пришла поздно. Что сказать мужу? Обмануть? Но можно ли обмануть Аллаха? Он всё видит. От безысходности Салиме было ещё горше и страшнее.

Она вошла в деревянный одноэтажный, выселенный под снос дом, где ютилась её семья последние три недели, и сразу увидела мужа. Дети уже спали.

– Что так поздно? Сколько насобирала сегодня? – сразу же строго спросил он на своём языке.

Салима молча, робко положила перед ним хрустящие бумажки, а сама пугливо отошла и села в углу на фанерный ящик.

– Салима, ты их что, украла? Откуда они у тебя, отвечай!

Та была уже не в силах сдерживать накопившуюся боль и унижение в себе, затравленно вздрогнула от сурового окрика мужа, громко охнула, уронила голову на колени и зарыдала. Всхлипывая и часто отирая рукавом горячие слёзы, она начала сбивчиво рассказывать мужу о том, что случилось с ней сегодня днём.

Поняв смысл, он недослушал до конца, мгновенно изменился в лице, почернел от ярости и накинулся на неё.

Салима не сопротивлялась. Он бил и бил её, наотмашь, куда попало, а когда обессиленная Салима повалилась с шаткого ящика на пол, стал пинать ногами в живот, пока Салима не замолчала в беспамятстве.

Дети уже давно проснулись от ругани отца и рыданий матери. Испуганно и беззвучно лежали в комнате за дверью и не смели даже пикнуть. Они боялись отца. А тот грубо и брезгливо отпихнул Салиму, ушёл в другой угол, опустился на колени лицом в сторону Мекки и стал молиться.

Долго с исступлением он молился своему богу, возносил хваления. То упрекал, то рыдал, то ругался, то клялся непременно расквитаться за свою поруганную жену. И снова страстно о чём-то молил, непрестанно отбивая поклоны.

Постепенно его шумное возбуждённое дыхание успокоилось, он тяжело свесил голову со всклоченными волосами на грудь и затих, едва бормоча что-то себе под самый нос.

Потом замолчал совсем. Стал думать: как ему быть.

Убить? Прогнать Салиму за неверность? Он, конечно, проживёт, но – дети! Их четверо, куда он их денет? Но что тогда? Простить измену? Простить позор?.. Как же быть? Как быть?

«Подумать только: моя жена, мусульманка, при живом муже продалась за деньги. Как последняя проститутка! Но какие деньги! Будь они прокляты! Ради детей!.. Ради меня... О Аллах, помоги мне!»

Он устало поднялся. С ненавистью, но в то же время с жалостью и ещё каким-то неизъяснимым чувством, медленно, неуверенным шагом подошёл к Салиме. Та уже опамятовалась от побоев, но всё ещё лежала на полу. Когда муж приблизился, она открыла опухшие от слёз глаза, тихо и хрипло спросила с полной безнадёжностью.

– Что сказал тебе Аллах?.. Я должна умереть?..

Муж поглядел на неё сверху вниз, потом отвёл глаза в сторону и дрожащими губами после долгой паузы, как в пустоту, произнёс:

– Аллах велик! Он простил тебя. И мне наказал простить. Расти детей, Салима. И не изменяй мне больше. Аллах два раза не прощает.