Произведение |
|
Объем: 28 [ строк ]
|
|
|
|
ЛУНЬ-СЛЮДА |
Клокочет прогорклая лунь-слюда В горле горчичных сосен: Тёмное рубище тчёт вода Пряслом бобровых кросен. Как в преступленье, как в рай и в хлам, В лесную полночь замешаны: Стелет шёпот по синим мхам Летящая поступь лешего. Здесь, где мёртвые ладят торг, По кубкам плеснув полыни, Печёт, вздыхая, древесный бог Оладьи из лунной дыни. Выменяй мой узловатый рок На сполох брусничного зарева: Дай впридачу льняной платок – Укроюсь смолистым маревом. …Мечется в ветках бедняцкий рог - Бродяжья душа пастуха – Семь веков, как пастух оглох И заблудил в лесах. Рвётся вслед одичавший рог – В смертельный лесной перекрёст: Крадётся небом, как полночь, волк К стреноженным стаям звёзд. Спугни клыкастую пропасть-пасть, Готовую грызть до кости: Спаси их..! Но мёртвый пастух - и нас – как звёзды – уже не спасти. |
|
|
Copyright: Есения Провалинская, 2005
Свидетельство о публикации №41328 ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 15.05.2005 22:22 |
|
|
Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать. |
Рецензии | | Здравствуйте, Есения! Давненько не заглядывал я на портал (был временно «отлучен» от Сети), и вот наконец-таки добрался. Пролистывая последние поступления стихотворных строк, искал что-нибудь интересненькое. Взгляд быстро зацепился за Ваше «Лунь-слюда»: неординарно, выпукло, занимательно и - запоминается. Захотелось немного поразмышлять над текстом. Если позволите… Первые впечатления о Вашем произведении укладываются в слова «странное», «загадочное», «мифологичное», «стилизованное», «с ярко выраженным фонетическим ландшафтом»… Кто-то, возможно, мог бы добавить – «непонятное» (особенно, глядя на название), но только не я, поскольку считаю, что категория «понятности/непонятности» по отношению к произведению искусства (любому) весьма и весьма субъективна (конечно, я не беру в расчет всякую мало-(или не-)художественную абракадабру). Многое, разумеется, зависит от заложенного в текст самим автором, но и не меньше – от считываемого читателем. Погружение в некую тайну начинается уже с названия. Лунь-слюда – что это, кто это, как это? Что вообще имеется в виду под словом «лунь» - птица или тусклый свет, так или иначе связанный с символикой луны? Погружение в художественный топос текста как будто начинается с загадывания загадки. Возникает интеллектуальное напряжение, рацио сосредоточивается, приготавливается привычными средствами логики решить этот ребус и… разбивается вдребезги о первые строки: Клокочет прогорклая лунь-слюда В горле горчичных сосен: Тёмное рубище ткёт вода Пряслом бобровых кросен. Это как будто древнее заклинание. Логическая мысль сквозь эти слова практически не продирается. Возникающий образ аморфен и постигаем скорее на подсознательном, архетипическом уровне. Погружение продолжается. Заклинание, выговариваясь, проговариваясь, словно приоткрывает невидимую дверь в инфернальный мир, имеющий хтоническое происхождение, или даже – творит этот инферно-мир. А если вспомнить, что согласно воззрениям древних славян (и не только славян), лес всегда считался «миром-по-ту-сторону», многое становится понятным… И мы делаем первый шаг, мы – преступаем границу. И глаза начинают видеть по-другому, уши начинают слышать по-другому, чувства обогащаются еще какими-то, ранее не ведомыми нам, видами. Мы начинаем ощущать то, что всегда скрыто, то, что всегда прячется, таится. Мы лицом к лицу встречаемся с обратной стороной. Мы оборачиваемся во что-то с запахом древнего ужаса. Мы совершаем пре-ступление: Как в преступленье, как в рай и в хлам, В лесную полночь замешаны: Стелет шёпот по синим мхам Летящая поступь лешего. «Здесь, где мертвые ладят торг», оживают мифы, древние боги, и поэтические метафоры начинают восприниматься бквально. Здесь, где мёртвые ладят торг, По кубкам плеснув полыни, Печёт, вздыхая, древесный бог Оладьи из лунной дыни. А дальше начинаются метания: третье лицо сменяется вторым, затем опять третьим, и снова вторым, но уже множественного числа. Ощущение растерянности, страха, смятения. Что происходит? Все смешивается, путается, запутывается. Ожидание опасности, той, которая грозит смертью. И она – смерть – приходит, наступает. И мы теряем надежду на спасение. Погрузившись в этот инферно-мир, приняв его, мы теряем возможность вернуться назад. Мы теряем возможность вернуться к жизни. Спугни клыкастую пропасть-пасть, Готовую грызть до кости: Спаси их..! Но мёртвый пастух - и нас – как звёзды – уже не спасти. Вы знаете, Есения, ваше стихотворение, как это ни странно, вызывает аллюзии с Жуковским (особенно последнее четверостишие), с его «Лесным царем» (вольный перевод гетевского «Короля эльфов»). Помните, как у Василия Андреевича? Ездок оробелый не скачет, летит; Младенец тоскует, младенец кричит; Ездок погоняет, ездок доскакал... В руках его мертвый младенец лежал. У Гете господствует гностический символизм. У Жуковского – романтический мистицизм. Есть ли что-либо подобное в вашем стихотворении? Сложно сказать: я не знаю вашего мировоззрения. Но тема ОСТАВЛЕННОСТИ, имеющая место и у Гете, и у Жуковского, так или иначе, присутствует и у вас. И что же делать? Какой же выход? Загадка остается загадкой. Конечно, ваше произведение, чего греха таить, еще требует и требует доработки. Некоторого сумбура еще достаточно много. Есть и чисто лексические непонятности. Ну, например, «Семь веков, как пастух оглох // И заблудил в лесах». Несколько смущает глагол «заблудил» в отношении к лесу. Или слово «перекрёст» с «ё» на конце. Или – «к стреноженным стаям звёзд». Стреноженные могут быть кони, но уж никак не стаи. Но все это – ученические огрехи. А потенциал креатива – высок. Немного больше внимания к языку и вы начнете по-настоящему творить вместе с ним. Спасибо за огромный художественный повод к размышлению. С пожеланием всяческих удач в творчестве, С уважением, Андрей Бореев |
|
|