Вчера Шунечке исполнилось 45 лет. Вообще-то в личном деле, которое хранится в отделе кадров серьезного научно-исследовательского института, никакой Шуни не значится. Институт в силу своей специфики глубоко копается в металлических кишочках всяких строительных механизмов, и в личном деле такой солидной организации прописана серьезная дама Мария Сергеевна Окатьева с высшим образованием, полученным на финансовом факультете одного из ведущих вузов нашей страны.

 

Но в глубоко копающем НИИ ученую даму Марию Сергеевну никто и не знал. А вот Шунечку ( Мария - Машуня — Шуня — Шунечка) знали все, кому хоть раз приходилось заглядывать в бухгалтерию этого самого НИИ. И всяк, входящий в бухгалтерию, сначала обмирал от вида миниатюрной Шунечки (рост 155 сантиметров), голубоглазой пышечки с золотистым облаком кудрявых волос и только потом замечал окно, у которого восседала Шунечка, а уже в последнюю очередь отмечал, что в кабинете есть еще какие-то люди. Но Шунечка действовала, как магнит. Каждый мужчина, переступив порог бухгалтерии, если он только не слепой, мечтал немедленно взять Шунечку на руки и нести в светлую даль навстречу своему счастью.

 

Некоторым даже удавалось донести Шунечку до загса, но вместо ожидаемого счастья новоиспеченного мужа встречала мама Шунечки — Степанида Васильевна Окатьева — росточком еще меньше Шунечки на целых полсантиметра, но ее характера, в отличие от дочкиного, хватило бы на роту спецназовцев...

 

Степанида Васильевна чернявая, худенькая, как подросток, всю сознательную жизнь провела в труднопроходимых местах нашей большой страны в поисках полезных ископаемых. Вот там, среди суровых бородатых геологов, Степанида Васильевна отточила свой характер, а заодно и язык до остроты меча Мурамасы. Не знаю, как с полезными ископаемыми, а вот недостатки в избранниках дочери Степанида Васильевна находила виртуозно и хлестала по ним безжалостно.

 

Сама себя Степанида такой обузой, как муж, не обременяла. Шунечку родила между делом. От отца Шунечке осталось только отчество. Не выдержав сурового нрава Степаниды, он исчез. Кто-то встречал его на Урале, очень довольного собой, а особенно расстоянием между ним и Степанидой.

 

Да и чем любой среднестатистический муж городского разлива мог заинтересовать Степаниду, ходившую с охотниками на медведя? Что он мог ей предложить? Правильно сделал, что сбежал. Но вот беда: вслед за неудачным мужем Степаниды Васильевны один за другим сбегали из дома и Шунечкины мужья, доведенные шутками Степаниды до полной растерянности.

 

Первого мужа, большого любителя подремать на диване перед телевизором, Степанида Васильевна ласково величала «твой лежебок». Твой лежебок, Шунечка, опять гипнотизирует телевизор... Если бы твой лежебок действительно любил тебя, Шунечка, он бы женился на какой-нибудь другой женщине... Шуня, твой лежебок наконец-то решил кардинально изменить свою жизнь: теперь он не будет лежать на диване и пялиться в телевизор, теперь он будет сидеть на телевизоре и пялиться на диван...

 

Второй супруг имел неосторожность гульнуть. И сходил-то налево зять всего раз, может, два. Ну, мало ли, чего не бывает в семейной-то жизни. Но бдительная теща моментально вычислила измену. Естественно, Степанида Васильевна не могла спустить зятю номер два его кoбeляж. И теперь каждый раз, когда зять приносил Шунечке цветы или какой-нибудь иной подарок, заглаживая давнишнюю вину, Степанида Васильевна торжественно объявляла; «Шунечка, полагаю, ты опять участвовала в конкурсе с какой-нибудь лaхyдрой и опять победила».

 

Но последней каплей, переполнившей терпение зятя номер два, стал финальный комментарий тещи, заподозрившей его в очередном загуле: «Не переживай, Шунечка, твой кoбeль и не кoбeль вовсе, а так слегка погавкать». Когда же морально сломленный зять номер два решил помириться с тещей и торжественно заявил, что больше не будет с ней ссориться, Степанида Васильевна сердито отбрила нахала: «Посмотрите на него! Он решил не ссориться! А со мной ты посоветовался? У меня спросил?»

 

Были в Шунечкиной жизни и другие, мало примечательные личности, возмечтавшие осчастливить Шунечку своей фамилией, но Степанида Васильевна «отстреляла» их еще до загса.

 

И коротать бы Шунечке век одной, если бы не счастливый случай. Степан Васильевич оказался новым жильцом в квартире, расположенной аккурат под жилплощадью Степаниды Васильевны и Шунечки. И в один прекрасный день дамы прозевали аварию. Ну, Степаниде Васильевне простительно, все-таки человек разменял девятый десяток. А вот почему Шунечка прошляпила момент, когда шланг гигиенического душа в туалете лопнул и стал фонтанировать, причем исключительно в квартиру этажом ниже, не ясно. Может потому, что авария случилась в день рождения Шунечки?

 

Конечно, 45 лет — не повод для буйного веселья. Да и кому буйствовать? Мужья в бегах, Степанида Васильевна свое уже отбуйствовала, а Шунечка эту науку так и не освоила. И тут в разгар паники и душевного раздрая по причине наводнения появляется прекрасный принц со второго этажа с большим разводным ключом наперевес. А дамы еще не знали, что это принц, думали — сосед снизу пришел скандалить, а они мокрые, расстроенные мечутся по квартире с ведрами и тряпками. Самое подходящее настроение для хорошего душевного скандала.

 

Но сосед драться не кидался, судом за протекший потолок не грозил, матом не ругался, денег не вымогал. А когда ловко и быстро управился с водой и фонтанирующим душем, дамы поняли, что никакой он не сосед, а самый что ни на есть настоящий сказочный принц. Ну, где же еще такие достойные и благородные мужчины водятся? Только в сказках. То, что слегка толстоват и немного лысоват, значения не имело. Зато оказался рукастым и самое главное — изысканного поведения.

 

Так они и познакомились, а месяц спустя Шунечка перевезла свой гардероб на второй этаж. И что самое удивительное - Степанида Васильевна ни одной своей излюбленной шуточки в адрес нового Шунечкиного мужа не отпустила. То ли сантехнический талант нового зятя сыграл свою роль, и Степанида Васильевна поняла, что в дом занесло наконец-то настоящего мужчину. То ли сердце ее растаяло, потому что новый зять оказался полным ее тезкой. Степанида величала зятя Степиком и за обедом подкладывала ему самые вкусные кусочки.

 

Зима в тот год выдалась на редкость ранняя и капризная. То мороз грянет, то оттепель. И если дороги коммунальщики песком да солью кое-как посыпали, то по тротуарам хоть на коньках катись, особенно по утрам. Шуня со Степаном Васильевичем за шустрой Степанидой в такую неустойчивую погоду приглядывали, в магазин не отпускали. Но разве бывший геолог, хоть и восьмидесяти лет, усидит дома.

 

- Да я на медведя ходила! - сказала себе Степанида в одно морозное утро. и, наплевав на запреты сладкой парочки - так она про себя называла молодоженов - отправилась в магазин на соседнюю улицу то ли за пряниками, то ли на людей посмотреть. И пройти-то надо было всего ничего: сначала по дорожке вдоль дома, потом по лесенке спуститься на соседнюю улицу и там еще метров сто. Но именно лесенка в двенадцать обледеневших ступеней подвела отважную охотницу на медведей. По ней она и скатилась на соседнюю улицу. Как потом объяснили врачи, именно шоковое состояние позволило Степаниде Васильевне доползти до скамейки и вскарабкаться на нее.

 

- А то валяюсь, как бревно под ногами. - бормотала она, доставая из сумки телефон. Съежившись на ледяной скамейке, она чувствовала, как холод пробирает ее до косточек, ныли ушибленные руки и ноги, тупая боль расползалась по животу, болели бока, особенно правый. Голова кружилась, и Степанида Васильевна вдруг испугалась, что не дождется Шунечку, потеряет сознание. Она еще успела повернуть голову, услышав Шунечкин крик:

 

- Мама! Мы здесь! По ледяной лестнице, ухватившись за перила, - Степаниде Васильевне показалось бежали — спускались дочь и зять. Она хотела крикнуть, предостеречь, чтобы не торопились — и провалилась в беспамятство.

 

Степик подхватил Степаниду Васильевну, перекинул через плечо, как большую куклу и побежал. Он почти взлетел по ледяной лестнице, прыгая через ступеньку, и остался очень доволен собой. Следом бежала заплаканная Шунечка.

 

- Не урони! Держи маму крепче! - кричала она испуганно. Степан Васильевич на каждый возглас жены послушно стискивал свою драгоценную ношу все крепче и крепче.

 

- Да не слушай ты ее! - услышал он, хотя и слабый, но ворчливый голос тещи. - Ты из меня сейчас кишки выдавишь.

 

Степан Васильевич расплылся в радостной улыбке.

 

- Эге-гей! Молодец, тещенька! А то я уж думал пирожки жарить придется!

 

- Не дождетесь! Степик, что ты меня, как мешок тащишь! - не унималась Степанида Васильевна, - Пусти. Я сама пойду!

 

- Ну, уж нет, - возразил Степан Васильевич, - сами вы уже сходили. Я вас доставлю домой в лучшем виде. Потерпите, тещенька!

 

Врача все-таки вызвали. Степанида Васильевна ворчала, называла дочь с зятем перестраховщиками. Врач скорой, молодой нескладный парень с усталым лицом, осмотрел Степаниду, видимых повреждений не обнаружил, посоветовал день-два полежать и в гололед из дома не выходить.

 

- Да я на медведя ходила! - привычно заартачилась Степанида Васильевна.

 

- До весны потерпИте, - посуровел врач, - никуда ваш медведь из зоопарка не денется. Вот снег растает - и идите потихонечку себе хоть на медведя, хоть на слона.

 

Через несколько дней Степаниде Васильевне стало хуже. Кружилась голова, появилась острая боль в пояснице и боку. Опять вызвали скорую. Пока врач — плотная неулыбчивая тетка средних лет - расспрашивала пострадавшую, что да как, фельдшер — худой сутулый мужик с трехдневной щетиной на впалых щеках и легким похмельем - объяснил взволнованным Шуне и Степику, что в больницу старушку не повезут. Возраст.

 

- Ей сколько? - спросил фельдшер, выходя в коридор, - Восемьдесят два годочка? Так что ж вы, граждане, голову морочите? Мы возрастных не берем. Щас Матвеевна укольчик обезболивающий вколет и все. Вашей старушке на кладбище уже лет десять прогулы ставят, — пошутил фельдшер.

 

- Иди уже, шутник! - рассердилась строгая Матвеевна, выходя из комнаты. Шуня и Степик с надеждой смотрели на нее.

 

Матвеевна была лаконична. Из ее речи, густо сдобренной медицинскими терминами, Шунечка поняла одно: Степанида Васильевна упала неудачно, что-то там нарушила, помочь может только операция, которую она в силу своего возраста не перенесет.

 

- И что же теперь делать? - растерянно спросил Степан. - Нельзя же смотреть, как она мучается.

 

- Поверьте моему опыту, - терпеливо повторила Матвеевна, - без операции она долго не протянет, а операцию не перенесет. Ни один врач не возьмется ее оперировать. Возраст! Так что готовьтесь...

 

Степан выскочил за врачом на лестницу.

 

- Я вам заплачу! Пожалуйста, отвезите ее в больницу! Помогите!

 

- Я ничего не могу сделать. Вы, конечно, можете пригласить врача частным образом, но это не поможет. Извините, мне надо идти.

 

И она стала осторожно спускаться по лестнице.

 

- Значит, все? Списали старушку? Ну, да и чepт с вами! - Степан в отчаянии стукнул кулаком по стене. - Только я все равно ее поставлю на ноги! Слышите? Назло вам поставлю!

 

Врач неодобрительно качнула головой и скрылась за лестничным пролетом.

 

За два дня Степан Васильевич перечитал в Интернете про тещину болячку все, что нашел. Матвеевна оказалась права. Хирургическое вмешательство, действительно, считалось в медицинском сообществе единственно возможным способом лечения тещиной болячки, но в том случае, когда болезнь была запущена. И вот это НО оставляло маленький, но все-таки шанс на выздоровление для Степаниды Васильевны. Перерыв кучу специальной литературы — спасибо Интернету! - Степан Васильевич, скрупулезно пересчитав килокалории, в конце концов, составил для тещи специальное меню на каждый день и разработал план гимнастических упражнений.

 

- Ну, все, тещенька, - сказал Степан Васильевич Степаниде Васильевне, - с завтрашнего дня объявляю вашей болячке решительную битву. Себя назначаю фельдмаршалом, хватит, тещенька, покомандовали! теперь я командовать буду. Назначаю вас - рядовой. И запомните, рядовая Окатьева: у меня, как я теперь есть фельдмаршал, не забалуешь. За невыполнение приказа — расстрел на месте.

 

- Ага, - проворчала Степанида Васильевна, - с тебя станется. Что ты там, Степик, еще удумал? Мне бы напоследок картошечки жареной с пригарочками, да с соленым огурчиком — все легче помирать будет. Докторица сказала без операции — кepдык мне. Видно, время пришло. И так зажилась! Нажарь картошечки, Степик!

 

- Не, а вы, тещенька, взаправду на медведя ходили, или просто уши нам терли? А ну-ка отставить паникерские разговорчики! Отставить жареную картошку! - Степан Васильевич притворился рассерженным , хотя сердце его сжималось от жалости. Степанида Васильевна за эти дни заметно сдала, осунулась. Степан Васильевич боялся, что теща утратила свой боевой задиристый нрав, пала духом, не сможет бороться. А ему сейчас очень важно было, чтобы теща не теряла веры в свое выздоровление. Скрепя сердце, Степан Васильевич вздохнул и скомандовал

 

- Рядовая Окатьева, равняйсь! Смирно! К выполнению боевого задания приказываю приступить завтра! - и, помолчав, ласково добавил. - Не журись, тещенька, мы еще с тобой на медведя сходим! Вот тогда и нажарим картошки с медвежатиной.

 

Теперь Шунечка с утра готовила рыбу на пару, запекала яблоки, варила овощные супы без соли, свежие отвары шиповника и сухофруктов — и убегала на работу. А Степан Васильевич перетащил свои словари и справочники к Степаниде Васильевне. Он переводил техническую литературу, и являться на службу каждый день ему было не обязательно. Три раза в неделю Степан Васильевич читал лекции в технологическом институте. Остальное время находился дома и имел возможность кормить Степаниду Васильевну строго по часам. Он даже ухитрялся между лекциями прибегать домой, чтобы покормить тещу и позаниматься с ней гимнастикой.

 

С кормежкой особых проблем не было. Степанида Васильевна хоть и привычно ворчала, что есть без соли все равно, что бумагу жевать, но послушно съедала и паровую рыбу, и постные супчики. А вот с гимнастикой мучились оба. Степан Васильевич разделил упражнения на четыре группы, и каждые три часа Степанида Васильевна должна была выполнять определенный комплекс движений по пятнадцать минут.

 

Уже к концу второго дня интенсивных занятий Степан Васильевич понял, что взвалил на себя тяжелую ношу. И не потому, что теща капризничала и не хотела делать упражнения. Как раз наоборот, она старалась. Она старалась, стиснув зубы, только слезы градом катились по впалым морщинистым щекам. Степан Васильевич понимал: больно. Зная, насколько терпелива Степанида Васильевна, Степан Васильевич подозревал, что не просто больно, а очень больно. Смотрел-смотрел, как корчится Степанида Васильевна, и не выдержал:

 

- Тещенька, давай вот эту «лягушку» и этот «велосипед» с разворотом отменим на хpeн. Иначе у меня сердце лопнет.

 

- Отставить паникерские разговорчики, - прохрипела Степанида Васильевна, - а то, Степка, я разжалую тебя из фельдмаршалов.

 

Неделя прошла - ничего, вторая — без изменений. А к концу третьей недели Степанида Васильевна отказалась делать упражнения:

 

- Степик, перестань мучить и меня, и себя, - тихо сказала она, - Сил моих больше нет. Не верю я. Устала. Лучше достань мне таблетку, чтобы раз — и все.

 

Она отвернулась к стене и Степан Васильевич догадался — плачет. Все эти дни он восхищался и удивлялся мужеству Степаниды Васильевны. Но даже стальная Степанида не выдержала. Степан Васильевич помолчал, подбирая слова, и наконец заговорил.

 

- Маму мою Надеждой звали. Она вроде вас была, такая же веселая, шустрая. Нет ее. Пятнадцать лет, как умерла. А знаете почему? Потому что я сдался. Первым сдался. Ничему меня тогда жизнь еще не научила. Ее домой выписали умирать, чтобы статистику больничную не испортила. Я помню, привез ее, а она по комнате прошлась, в кресло свое любимое села и спрашивает: «Все, Степик? Мне конец?» Я до сих пор глаза ее вижу. Как она смотрела на меня! Умирать буду — не забуду этот ее взгляд. Она же на меня надеялась. Я ей что-то говорю, успокаиваю, а сам-то в слова свои не верю, потому что помню врача и его слова: «Надежды нет». И мама это поняла, поняла, что я не верю, что я ее тоже уже списал. Поняла, что надеяться не на что и не на кого. Если уж сын руки опустил, то кто ж тогда! Не прощу себе этого. Я должен был бороться. До последнего ее вздоха верить и бороться. Но второй раз я уже так не опозорюсь. Степанида Васильевна, вот вы меня Степиком зовете, как мама. И уж вас-то я не сдам. И вам не позволю сдаться.

 

Степанида Васильевна судорожно всхлипывает, поворачивается и ворчливо произносит:

 

- Тоже мне нашел Брестскую крепость.

 

- Ну, вот и славно! - с облегчением вздохнул Степан Васильевич.

 

Прошло три месяца. Три долгих месяца, наполненных ежечасной тяжелой упорной работой. Иногда сдавали нервы и тогда Степан Васильевич шел на улицу подышать, как он говорил. А на самом деле покалякать с деревом. Но в этом он никому не признавался. Даже Шуне. У подъезда росла старая береза. Степан Васильевич всегда здоровался с ней, так уж у него было заведено. Вот сколько раз ни пройдет мимо, столько раз и коснется ладонью прохладного шелковистого ствола, мол, здравствуй, красавишна. На людях делал это незаметно, словно стеснялся своего доброго чувства к старому дереву. А если вокруг никого не было, любил и постоять, прислонившись к стволу, словно набираясь сил. Вот так «поговорит» с березой — и опять домой выхаживать тещеньку.

 

А на второй неделе апреля Степанида Васильевна поднялась.

 

В это утро она еле дождалась, когда Шуня ушла в свой институт, а Степан Васильевич — в издательство. Она накинула пальтецо, осторожно спустилась по лестнице, отдыхая на каждой ступеньке, и, замирая от радости, вышла в солнечное апрельское утро.

 

Старая береза у подъезда распустила сережки, корявые ветки покрылись нежным зеленым пушком молодой клейкой листвы. В чистом высоком небе стремительно летали какие-то веселые птахи, пахло весной и молодостью. Степанида Васильевна погладила шелковистый бочок помолодевшей березы и засмеялась:

 

- Эк, ты раскудрявилась без меня, подружка! А зиму-то мы с тобой пережили, хотя я чуть не померла. Слышишь, красавишна, живем! Ты, старушка, крепись. Куда ж мне без тебя! Куда ж мы без тебя! Мы с Шунечкой тебя любим. Я знаю, и Степка тебя любит. Я видела. Пойду потихонечку его встречать. Фельдмаршала нашего! Ишь, бежит уже, руками машет. Должно, ругается! Сынок мой. Степка!