К рыбалке Александр Васильевич Птицын всегда относился с долей скептицизма и с практичностью, рассуждая так:

- Клюёт и ловится рыбка – значит можно и порыбачить в удовольствие. А сидеть часами, наблюдая за неподвижным поплавком, или мёрзнуть на льду у лунки на холодном ветру – это не по мне, это не рыбалка, а издевательство над собой и пустая трата времени.

При всём при том, даже при условии обеспеченного улова фанатом этого занятия он не являлся, рыбача от случая к случаю.

А случаи такие предоставлялись в редкие погожие уральские летние деньки. Благо, что река Исеть несла свои неспешные воды в каких-то четырёхстах метрах от пятиэтажки на улице Аллюминиевой в окутанном постоянным смогом от дымов четырёх металлургических заводов городке Каменске -Уральском. В однокомнатной квартире на первом этаже этой панельной пятиэтажки Александр Васильевич проживал вот уже третий год.

Рыба в Исети водилась: и чебак, и краснопёрка, и окунишки, и даже лещи. Знай только, где и в какое время рыбачить, какую наживку использовать. Честно говоря, в этих вопросах он был дилетантом, брал с собой стандартный набор: баночку червей, буханку белого хлеба, да иногда покупал в охотничьем магазине мотыля. Зато без рыбы с реки не возвращался, наверное, удачливым был. У него даже лодчонка имелась одноместная, надувная, резиновая «Стриж» называлась кажется…

Особенное удовольствие доставляла рыбалка на утренней зорьке, когда всё дышит свежестью и прохладой; над рекой ещё висит лёгкая кисея тумана; вода в реке тёплая, пахнущая рыбой и осокой, что густо покрывает берега, забредая далеко в мелководье. Здесь, у этих зарослей осоки хорошо ловились жадные полосатые разбойники окунишки. И поклёвка у них разбойничья: резкая, хваткая.

- Не зевай, рыбачок! Подсекай вовремя…

Но, такое удовольствие, как уже было сказано, удавалось не часто: помимо того, что погода не баловала, заедала канцелярщина и повседневная бумажная рутина: приходилось брать домой работу на выходные дни, поскольку ни рабочего, ни внеурочного времени не хватало на то, чтобы проверить протоколы судебных заседаний, отписать судебные решения по гражданским делам, каковых за неделю набиралось несколько десятков. Такова была доля молодого специалиста, народного судьи Н-ского районного суда, каковым Александр Васильевич и являлся в том далёком 1982-м году…

Что уж говорить о семье? Ей доставалось совсем немного свободного времени, разве что только ночью, да в выходные. С женой Алисой, следователем местного РОВД, они чаще виделись на службе. Детьми ещё не успели обзавестись…

Был самый разгар короткого уральского лета – середина июля. Время отпусков, сбора грибов и ягод, время кропотливой работы на садовых участках и огородах, бывших во все советские времена незаменимым подспорьем практически для каждой семьи…

На пятницу обычно сложных дел судьи не назначали: чего ради портить себе и людям предстоящие выходные?

К концу рабочего дня солидная горка «неотписанных» дел на рабочем столе вызывала отвращение.

- Сгорели бы вы все к такой-то матери, - мелькнула в голове молодого судьи крамольная мысль. Взгляд тупо упёрся в портрет «дорогого Леонида Ильича», бровасто взиравшего с противоположной стены.

От созерцательности и навязчивой мысли его отвлек стук двери в приёмной и весёлый голос непосредственного начальника – председателя суда Щербанова:

- Гуля, хватит губы красить! Домой пора!

Шеф был уже явно навеселе, и зашёл не один, а с закадычным приятелем Сашкой Волковым – заместителем начальника местного РОВД. Пятница у них была священным днём для посиделок за шахматной доской. Проигравший проставлялся…

Маленький, щуплый Щербанов смотрелся бы ребёнком рядом с квадратным тяжеловесом-гиревиком и штангистом Волковым, если бы не редкие, седые волосы, зачёсанные на затылок и массивные очки в роговой оправе с толстенными стёклами. Анатолий Геннадьевич к тому же прихрамывал на правую ногу, исковерканную костным туберкулёзом в годы его работы на Крайнем Севере. Ему было уже за пятьдесят, тогда как Волков недавно отпраздновал своё тридцатипятилетие и был всего на пять лет старше Птицина.

- Собирайся, Александр Васильевич, прячь дела в сейф! Пойдём обсудим планы на выходные. Волков обещает незабываемую рыбалку у него на родине в Челябинской области. Ехать недалеко: километров сто двадцать…

От такого предложения отказываться было грешно.

Выехать решили с вечера пятницы, чтобы порыбачить на утренней зорьке, как полагается, а к вечеру субботы возвратиться домой…

Конечно, как говорится: «…блажен, кто верует…»! Но кормить злющих и здоровенных уральских комаров больше суток Александр Васильевич не собирался, потому и обусловил своё участие в предстоящем мероприятии именно этим обстоятельством. Остальные «концессионеры» только хитро и заговорщицки улыбнулись, кивая в согласии головами.

Алису долго убеждать в неизбежности предстоящей поездки не пришлось, поскольку работала она следователем в том же РОВД, где был замом начальника Саша Волков…

На сборы Птицыну отвели час времени, пообещав заехать за ним домой. Добираться до места предстояло весело, с мигалкой, на видавшем виды райотделовском УАЗике!

- Лишнего не бери, тёзка, - предупредил Волков, - вытирая пот с красного одутловатого лица.

- Все снасти возьмём на месте в деревне. Ты только оденься для леса, да на первое время, чтобы в дороге с голодухи не укачало, бутербродов прихвати, - подмигнув, ухмыльнулся он, отчего и без того круглое пухлощёкое его лицо стало уморительно похоже на главный персонаж из сказки «Колобок».

УАЗик действительно качало как лодку в пятибалльный шторм, особенно когда выехали за город и покатили на юг в сторону Челябинска через посёлки Степной, Сипавское, Новый Быт...

От Нового Быта свернули вообще на просёлочную дорогу, которая петляла среди лесистых колков и многочисленных озёр, татарские названия которых Александр Васильевич при всём желании не запомнил бы.

Водитель Сергей – молодой милиционер сержант лихо крутил баранку, объезжая ямы и колдобины. Видимо, для него такие поездки были не в новинку. Волков всю дорогу травил анекдоты, рыбацкие, охотничьи и милицейские байки, успевая при этом периодически наливать себе и Щербанову в серебряные стопки «Сибирскую». Александр Васильевич от водки отказался: и жарко было в автомашине, и не любил он этот напиток, предпочитая сухое вино или коньяк. Заготовкой провизии и прочего занимался по поручению Волкова верный его адъютант, водитель Сергей, который естественно всё закупил сообразно вкусам своего шефа.

- Не грусти, тёзка, - хлопнул Александра по плечу Волков, когда выяснилось досадное недоразумение со спиртным, - приедем в деревню, там в продмаге у Дуськи и по твоему вкусу возьмём что-ни будь. У неё как в кремлёвском буфете всё есть!

Грустить собственно было некогда: компания была весёлая, дорога незнакомая, живописная и полная неожиданностей в виде заброшенных деревень, проезд в которые преграждали изгороди из колючей проволоки с табличками устрашающего содержания: «Опасная зона. Проезд категорически запрещён». Надписи сопровождались чёрным трилистником на жёлтом фоне, что означало «Радиационная опасность» и рисунками черепа со скрещенными костями…

- Куда ты нас завёз, Александр Михалыч? - наконец-таки забеспокоился Птицын.

- В мои родные края едем, в село Русская Теча, что на реке Теча. Можно было ехать по Шадринскому тракту, но эта дорога короче, - посерьёзнел Волков.

- А что это за знаки и брошенные деревни за колючей проволокой? – не унимался Александр Васильевич.

- В общем, информация эта до сих пор засекреченная, но, вам так и быть тайну открою - налив стопку и выпив, начал своё повествование Волков.

- Спрятан в лесах недалеко от Челябинска секретный военный объект - НПО «Маяк», на котором с 1949 года проводятся работы по изготовлению и переработке радиоактивных материалов для нужд обороны. Говорят, что здесь создавалась первая советская атомная бомба. До 1951 года радиоактивные производственные отходы сливались в нашу Течу. Теча несла их в Исеть, Исеть - в Тобол. Затем, после какой-то аварии на «Маяке» отходы стали выливать в специально построенные котлованы-водоёмы, надеясь, что земля-матушка будет отфильтровывать эту гадость. Естественно, что мы, живущие рядом, ничего об этом не знали. В 1957 году произошла вторая авария на "Маяке": взрыв емкости с ядерного производства. Есть у меня однокашник в КГБ области. Он как раз курирует этот объект. Так что информация проверенная. Облако, несущее радиацию, накрыло больше двух сотен деревень с сотнями тысяч человек и образовало так называемый Восточно-Уральский радиационный след. Вот тогда и начала просачиваться правда, точнее, некоторая доля правды о страшном объекте… Часть людей из зараженных районов была отселена. В 1967 году случилась невиданная для Урала засуха, принесшая ещё один радиационный след - в результате ветрового разноса аэрозолей из озера Карачай. В общем, здесь конкретная зона отчуждения: партии и правительству на народ наплевать, врачи – редкие гости в этих местах, а если приезжают, то кроме обследования и неутешительных диагнозов ничем помочь не могут. Народ пьянствует, но как-то выживает. В этих местах так говорят: «А радиацию же не видно, да и мы, наверное, привыкшие…».

От сурового спокойствия Саши Волкова и его рассказа у Птицина спина и лоб покрылись холодным потом:

- Так как же вы тут выжили, Михалыч? И как люди до сих пор живут? Вон, смотри, коровы пасутся, гуси в речке плавают!

И действительно, вдоль берега Течи гогочущей стайкой проследовали гуси. Они жизнерадостно просеменили к краю берега и с брызгами погрузились в воду, где что-то начали вылавливать в прибрежном иле. Радиации не видно...

- А мы и вправду привыкшие, - горько усмехнулся Волков.

- Но есть же ещё прокуратура, она должна реагировать как-то на такую катастрофу, проверку провести, уголовное дело возбудить, - не унимался Птицын.

- Какая на хрен прокуратура? – вклинился в разговор Щербанов.

- Партия – наше всё! Партия скажет – и прокуратура свой язык в одно место засунет и будет как в той песенке: «Ничего не слышу, ничего не вижу, ничего никому не скажу» - фальшивя, пьяненько пропел он.

- Я пятнадцать лет в прокуратуре оттрубил, здоровье угробил на Севере, а когда посмел беззаконие назвать своим именем, меня попросту вышвырнули из прокуратуры как паршивого котёнка. А ты говоришь прокуратура! Эх, Саня, наливай! Выпьем за прокуратуру.

- Так какая тут к чертям рыбалка!? – обескураженно вопросил Птицын, - поехали обратно!

- Да, ладно, успокойся, Александр Васильевич, - рыбалка здесь и в самом деле роскошная. Пару раз забредём сетью – посмотришь, каких монстров прихватим, - всё ещё кривя от вспыхнувшей давней обиды рот, попытался улыбнуться Щербанов.

- Посидим на бережке, костерок разведём, выпьем, закусим, поговорим, природой девственной полюбуемся. Лес тут нетронутый, травы не примятые, мусора никакого нет, грибы размером со сковороду, - продолжил, постепенно успокаиваясь, шеф.

- А рыбу потом местным отдадим, пускай свиней ею кормят, или сами съедят...

- Ну, вы, бля, даёте, - не смог ничего более вразумительного сказать Птицын в ответ.

Всю оставшуюся часть пути он молчал, вполуха слушая разговор попутчиков и переваривая полученную информацию.

Вскоре показалась долгожданное село. Проскочив несколько домов по главной улице с помпезным названием Советская, УАЗик, лихо тормознул, подняв облако пыли, и остановился у старинного красного кирпича здания с вычурным резным карнизом и башенками по углам и по центру над входом. Вход в здание, как в крепость, охраняли двойные, обитые толстым железом двери. По обеим сторонам входной двери тускнели немытыми стёклами зарешёченные большие окна с обитыми тем же железом ставнями. Над входом синела вывеска с надписью «МАГАЗИН»…

- Это здесь твоя кремлёвская Дуська властвует, Михалыч? – подмигнул Птицын товарищу.

- Здесь, здесь! Только не вздумай её Дуськой назвать, а то быстро по шее схлопочешь. Евдокией Захаровной величай, - остепенил его Волков и вошёл в магазин первым.

Внешний помпезный вид оказался обманчив: кремлёвским изобилием на полках не пахло. Правда, консервы, хлеб, лимонад и вино-водочная продукция присутствовали в достаточном ассортименте.

- Здорова будь, Захаровна, - с порога поприветствовал дородную продавщицу Волков.

- Как живётся, можется? Мужики не забижают?

- Жива, как видишь, Саша! А мужиков ты где тут увидел? Одни алкаши, да заморыши болящие, - густым басом рыкнула тётка, распялив в подобие улыбки толстые ярко накрашенные помадой губы.

Возраста она была неопределённого: где-то в промежутке от сорока до пятидесяти. Рыжеволосая, голубоглазая, краснощёкая, крепкотелая, с пухлыми большими руками женщина никак не походила на жертву радиации…

- Каким ветром тебя, Саня, в родные края занесло? Лет уж пять как не видно было, - посетовала продавщица.

- Всё жуликов ловишь?

- Ловлю, Захаровна, ловлю. Куда деваться, - рассмеялся Волков.

- Вот, привёз друзей-коллег своих полюбоваться на наши красоты. Ты, дорогуша, пошерсти там в своих закромах. Винца хорошего, колбаски нам спроворь.

- Зайди за стойку, Саня. Пойдём, сам всё что надо выберешь, - подняла откидную доску прилавка продавщица, приглашая Волкова в «святая- святых» своего магазина.

Что уж там можно было спрятать от досужих глаз сельских жителей – узнать Птицыну было не дано: дальше прилавка его с Щербановым не пустили. Зато Саша Волков вскоре появился из недр зазеркалья с большой картонной коробкой и с довольной улыбкой до ушей.

- Прощевай, Захаровна! Спасибо, уважила! – раскланялся он с радушной хозяйкой магазина.

- И тебе не хворать, Саня, - махнула пухлой ручищей Захаровна, деловито пряча выручку в ящик под прилавком.

«Концессионеры» погрузились в чихающий сизым дымом УАЗик и дребезжащая железная колесница с синим проблесковым маячком покатила вдоль улицы села.

В коробке прятались почти «кремлёвские» по тем временам деликатесы: три бутылки чешского пива «Пельзеньский Праздрой», палка сырокопчёной колбасы, две банки импортной ветчины, три бутылки венгерского «Токайского» полусладкого вина, бутылка трёхзвёздочного армянского коньяка и две баночки шпротов.

Вечерело. Уральские сумерки призрачной серой кисеёй накрыли село. Близкий смешанный лес синел за рекой непроницаемой угрюмой преградой. С улицы Советской автомашина свернула в незаметный закуток переулка и остановилась у деревянного некрашеного глухого высокого забора с массивными деревянными воротами, навешанными на матёрые сосновые почерневшие от времени лесины-опоры. Тяжёлая калитка запиралась кованой щеколдой с кольцом. Собаки во дворе не было.

Открыв калитку, Волков широким жестом пригласил гостей следовать за собой:

- Приехали! Здесь у свояка заночуем.

Свояк – высокий, сухощавый, заросший седой щетиной мужчина лет сорока пяти вышел им навстречу из дома:

- О, Санька приехал! Здорово, служба! Что, по родной стороне соскучился, или по делам прибыл? – обнял он Волкова и, протягивая руку гостям для приветствия, представился:

- Николаем меня зовут. Сестролюбы мы с Санькой, значится. Я на старшей сестре Наталье женат, а Санька на меньшей Людмиле, - обозначил родство хозяин.

- Натаха к родителям пошла управляться по хозяйству, да в огороде робить. Там у них и заночует. Проходите, гости дорогие, будьте как дома.

Водитель Сергей, по-хозяйски открыв ворота, загнал автомашину во двор.

Пока свояки расспрашивали друг друга о житье-бытье, Птицын с Щербановым прошлись по дому, знакомясь с обстановкой. Обстановка была незатейливой: четыре просторные комнаты с видавшей виды мебелью и традиционными коврами на стенах. Три спальни и зал с застеклённой пятиметровой стенкой, на полках которой красовалась хрустальная посуда, разнообразные вазочки и кувшинчики. Один шкаф мебельной стенки заполняли книги, разглядыванием которых и занялись начальник с подчинённым, оба заядлые книголюбы…

- Ну, дорвались до бесплатного, - отвлёк их от этого занятия Волков.

- Пошли за стол. Ужин готов. Потом книжками займётесь, потащил он судей под руки в сенцы, где был раздвинут складной обеденный стол и уже красовались бутылки и закуски.

Хозяин выставил на стол початую трёхлитровую банку самогонки, большую эмалированную глубокую тарелку с ещё тёплой отварной картошкой и разрезанного на большие сочные, лоснящиеся жёлтым жиром, ломти отварного гуся. На двух тарелках разложили тонко нарезанное солёное сало и привезённую гостями колбасу. Вкусно исходили пряным дымным духом золотистые шпроты в открытых банках.

Верховодил за столом громкоголосый Волков. Выпили за приезд, за знакомство, за хозяина, за гостей, за родителей, за детей, за тех, кто в море, за тех, кто на вахте, кто на гауптвахте, за тех, кто в походе и тех, кто в самоходе…

В перерывах между тостами Птицын не удержался и задал хозяину дома беспокоивший его весь этот вечер вопрос:

- Как вы тут в радиации живёте?

Ответ его уже не удивил и был до боли знаком:

- А что, радиацию же не видно, да и мы привыкшие…

- Вот только грибы в здешних местах не собираем, да рыбу ездим ловить в Свердловскую, или Курганскую область. А народ у нас мрёт не чаще, чем у вас в Каменске. Небось знаешь, каков век у литейщиков и электролизников? Вот то-то! Да и лекарство принимаем для профилактики проверенное, - и Николай встряхнул банку с остатками самогонки.

- Примешь стакашок такого лекарства на грудь, и в кровушке кроме него родимого ничего не остаётся!

Аргумент был убийственный, но весомый, за что и выпили снова.

Первым сдался уже подвыпивший в дороге тщедушный Щербанов. Александр Васильевич вместе с Николаем отвели его в детскую комнату, где шефа уложили на диван. Через полчаса и сам Птицын почувствовал, что пора уносить ноги: перепить крепких свояков было делом бесперспективным и грозило завтрашним тяжёлым похмельем вместо рыбалки. Он улёгся на соседний диван в той же комнате, что и его начальник и сразу же провалился в сладкую вату сна…

Разбудил его громкий командный голос Волкова:

- Рота, подъём! Оправиться, умыться и опохмелиться!

Краснощёкое, довольное лицо главного «концессионера» расплылось в широкой улыбке. По всему было видно, что всё перечисленное он уже успел сделать.

Перекусили яичницей с остатками сала. Пиво было выпито ещё вчера. От самогонки Птицын наотрез отказался: не имел такой привычки – опохмеляться. Щербанов с Волковым поправили здоровье парой рюмок. После завтрака быстро собрались и, попрощавшись с хозяином до вечера, погрузились в ожидавший за воротами УАЗик. На часах было семь утра.

- Теперь на остров рули, Серёга, - скомандовал Волков уже не раз бывавшему в этих местах шофёру.

Петляя одному ему известными переулками и улочками, Серёга вскоре вырулил к шлагбауму перед узким и ветхим деревянным мостом, переброшенным через реку. На шлагбауме – толстой крашеной в чёрно-белую полоску трубой с противовесом на одном конце и массивной цепью с навесным замком на другом, красовался всё тот же угрожающий чёрно-жёлтый треугольник радиационной опасности.

- А вот и пропуск в рай, - ёрничая, покачал перед лицами товарищей ключом на верёвочке Волков и, выпрыгнув из УАЗика, деловито пошагал открывать замок.

- Скорее уж в ад, - обречённо прокомментировал Птицын и, как будто в воду смотрел...

После проезда автомашины шлагбаум был снова посажен на цепь: запретная зона, однако…

Небольшой, поросший высокой травой и берёзами островок образовался видимо во время бурных в этих местах паводков: река сначала нашла свободную и удобную для стока ложбину, а затем со временем проторила обходное русло вокруг естественного, метров в сто пятьдесят длиной и тридцать шириной, взгорка. Автомашину рыбаки оставили сразу за мостиком.

- А где же удочки? – удивлённо вопросил Александр Васильевич, когда они разобрали свои вещи из заднего отделения УАЗика, предназначенного для перевозки задержанных правонарушителей.

- Какие удочки, тёзка? – рассмеялся Волков, - здесь удочками не рыбачат. Раздевайся, сейчас забредать сетью будем. Мы с Серёгой бредень потащим. Геннадьич на якоре будет мотню держать. А ты, тёзка, станешь рыбу на нас гнать.

Оказывается, хозяйственный Серёга успел с утра пораньше разжиться пятиметровым бредешком – особой вязки сетью с длинным хвостом-мотнёй, закреплённой концами на две двухметровые, заострённые для упора в грунт слеги. Такие снасти водились почитай в каждом дворе. Не исключением был и свояк Волкова Николай…

Рыбаки, раздевшись, тщательно натёрлись средствами от комаров. В рюкзаке у Серёги отыскались пять флаконов «Дэты» и столько же тюбиков «Тайги». Запах эти репелленты испускали отвратительный, но на комаров действовали убойно.

Когда рыбаки разошлись по указанным Волковым местам и по его команде вошли в воду, Птицын пожалел о том, что отказался от предложения Александра Михайловича остограмиться перед началом рыбалки: водичка была холодной, хотя солнце уже было высоко и ощутимо пригревало.

В задачу Птицына входило, идя навстречу забредающим, громко орать, шлёпать по воде руками и ногами, загоняя рыбу в сеть. Это действо его вскоре разогрело. Назойливые комары лихорадочно двигавшуюся и машущую руками мишень пока облетали стороной…

- Поднимай! – заорал Волков, когда они прошли с бреднем метров тридцать и почти сошлись с загонщиком.

Серёга и Волков разом подняли крылья бредня над водой и поволокли его к берегу острова. Теча в этом месте была шириной метров пятнадцать. Глубина реки в среднем составляла чуть больше полутора метров и только местами на середине доходила до двух метров.

- Есть, родимая! – весело блажил Волков, выбираясь на берег и таща за собой тяжёлую от рыбы сеть.

Вместе с подоспевшими остальными рыбаками бредень выволокли на прибрежную траву. Посмотреть и вправду было на что: в первый же заход попались три больших пятнистых щуки, десятка два золотистых от жира лещей и несколько крупных лобастых окуней. Мелочь ушла в крупные ячейки бредня. Такого улова Александр Васильевич ещё не видывал и его вместе со всеми обуяли восторг и охотничий азарт.

Пойманную рыбу покидали в заготовленный тем же Серёгой мешок. Часть улова сразу же отбраковали: несколько лещей было с проплешинами на чешуе, один окунь был одноглазым и Волков сразу же выбросил их в траву:

- Больная рыба однозначно. Даже скотине опасно её давать. Пусть вороны склюют. Их никакая радиация не берёт, - безапелляционно заключил он.

- Ещё пару раз забредём и можно костёр разводить. Вперёд, Серёга! – и Воронов первым снова шагнул в воду.

Делать было нечего. Птицын полез в воду следом за закопёрщиками. Второй раз забредали в правом, более узком рукаве. Оказалось, что глубина реки в нём побольше, да и течение побыстрее. С шумом пройдя навстречу забредающим метров двадцать, Александр Васильевич внезапно провалился под воду с головой и от неожиданности наглотался её. Замолотив руками и ногами, он попытался вынырнуть, но река его не отпускала: в намытой сильным течением яме образовался водоворот, который затягивал жертву ко дну…

Барахтанье всё-таки помогло и незадачливому загонщику удалось вынырнуть на поверхность. Он, отплёвываясь, заорал благим матом:

- Мужики, тону! Помогите! Я плаваю плохо…

- Да ладно, где тут тонуть? Воробью по колено, - недоверчиво рассмеялся Волков, думая, что Птицын их разыгрывает. Но, когда голова товарища в очередной раз скрылась под водой, он воткнул слегу своего крыла бредня в ил и бросился на помощь. Нырнув, Александр Михайлович нашарил под водой голову тонущего и, схватив его за волосы, потащил вверх. Выросший на реке и служивший на флоте Волков бывал и не в таких передрягах, поэтому на ухватку реки не поддался. Благо, что через пару метров водоворот сходил на нет, и вода доходила до груди…

Видя, что всё обошлось благополучно, Серёга с подхватившим слегу Щербановым развернули бредень к берегу. Улов в этот раз оказался поменьше, да и не до рыбы теперь было: надо было откачивать утопленника.

Птицын, хоть и наглотался речной воды изрядно, быстро пришёл в себя. Он долго отплёвывался, матеря и Течу, и рыбалку, вспоминая всех святых с апостолами…

Наконец, отплевавшись, и отдышавшись, Александр Васильевич протянул руку, делая хватательные движения пальцами:

- Вы-выпить мне, да-дайте, мать вашу…

- Да не в-воды, - оттолкнул он бутылку с минералкой, которую протянул ему Щербанов.

- В-водки налейте! – потребовал Птицын, зная, что вино и коньяк закончились ещё вчера вечером.

- Вот это другое дело, это по-нашему! – обрадовался Волков.

- За спасение утопающего!

- Да пошёл ты, Саня, в … Течу! – фыркнул Птицын, залпом осушив полстакана водки.

- Всё, я больше в воду не полезу, буду костёр разводить.

Одевшись, и всё ещё стуча зубами от холода и пережитого стресса, он занялся разведением костра и разобрал привезённые продукты, приготовив рыбакам импровизированный стол под раскидистой берёзой.

Сделав ещё один заход с бреднем, троица рыбаков выбралась на берег. Худо-бедно, а наловили почти два мешка рыбы, не считая забракованную и выброшенную Волковым.

- Я рыбу брать не буду, можете на меня не делить, - сразу открестился от добычи Птицын.

- И вообще теперь долго, наверное, есть рыбу не захочу. Вот здесь она у меня теперь, - перехватил он себе рукой горло.

- Ладно, тёзка, всякое бывает и на рыбалке, и на охоте, - успокоил товарища Александр Михайлович.

- Вот я однажды зимой поехал с мужиками на озеро Алакуль, - начал рассказывать он очередную рыбацкую байку…

Под волковские байки и весёлый смех «концессионеры» ещё выпили и закусили, а к полудню засобирались домой: и дорога не близкая, и дела дома ждут, и в Русскую Течу нужно было заехать, чтобы отдать Николаю его рыболовную снасть, и улов заодно (они ведь к радиации привычные…).

Домой Птицын возвратился затемно и, войдя в квартиру, не раздеваясь, без сил рухнул на диван в зале: сказались и стресс, и усталость, и то, что по дороге рыбаки несколько раз останавливались в деревнях, пополняли запасы, снова раскладывали походный стол и наливали…

Алисы дома не было, ещё вчера она предупредила, что заступит дежурным следователем на сутки.

Рыбачить на Исеть Александр Васильевич с тех пор ходить перестал: наверное, воспоминания о рыбалке на Тече свою роль сыграли. А вскоре он и совсем переехал жить и работать к себе на Родину, на Ставрополье.

Его товарищи по рыбалке Щербанов и Волков приезда Птицына в гости, как он обещал, не дождались: умерли с разницей в полгода в девяностом…

Жизнь с нашими планами не считается, а смерть забирает людей не по возрасту и не по здоровью, а по другим, не ведомым нам срокам и критериям. И к этому, как к радиации, привыкнуть нельзя…