Навалилась тоска на сердце, пуще Лихоманки. Гонит её Степан, окаянную, то в окно, то в дверь, да всё без толку!

Держится Стёпка изо всех сил, а после махнёт рукой – «оставайся, дескать, коли от тебя спасения нет». А Лихоманке только того и надобно: сядет напротив, зенки наглые выпучит, рот щербатый в ухмылке растянет:

- Наливай, Стёпушка!

Степан крутолобой головой качнёт – «не буду, мол, месяц, почитай, в завязке». А рука сама к бутылке тянется.

Откуда ни возьмись, рюмка на столе, закуска нехитрая – горбуха хлеба да шмат сала с чесноком.

В такую минуту ненавидит себя Степан люто за слабость, и рад бы избавиться от непрошенной гостьи, да кишка, видно, супротив неё, тонка.

 

После второй рюмки дело-то шибче идёт, и кураж – тут как тут – здрасьте! И лиходейка эта вроде на Лихоманку боле не похожа. Глядит лукаво, подмигивает:

- Ах, славно-то как, Стёпушка! Айда ишшо по маленькой наливай!

Хитрая, бестия, знает подход к мужику. С ним, мужиком, как с телком надобно – чем ласковей, тем вернее и сподручней кольцо в ноздрю вдеть. А коли вдел, крути-верти, как хошь!

- Да, Стёпушка, не по себе ты деревцо срубил. Светка твоя сроду слова доброго не скажет - то «обормот», то «алкаш».

Степан чует, как жгучей волной накатывает злоба и на Светку, и на тёщу, и на весь белый свет.

- Не чета она тебе, - не унимается Лиходейка и снова подливает в стакан. – Глянь-кось в зеркало – до чего же хорош, соколик ты наш ненаглядный!

Степан в зеркало удивлённо таращится, пытаясь угадать: кто этот мужик с отёкшим лицом, мутным взглядом и ранними залысинами на крупной голове?

- Ё-моё! – он хватает тарелку и запускает в ненавистное отражение. Слышится звон разбитого стекла и глухие женские причитания за стеной.

И в ту же минуту на мир опускается тьма…

 

Таким вот крепким узлом связало Степана с Лихоманкой - хоть женись на ней! Рвут мужика на две части – Светка к себе тянет (не пей, мол, дурак стоеросовый!) а злыдня – к себе.

Был давеча Степан весёлый – стал злой, был светлый – стал тёмный. Сперва на четверть. Потом на половину. Потом на три четверти…

Разве ж он не боролся, спрОсите? Боролся! Скока раз и себе слово давал, и Светке. Только ведь и за Стёпкину душу ТАМ, наверху, борьба идёт не шутошная! Стёпкина душа от природы, знамо дело, какая – слабая, нежная, как весенний цветочек-первоцвет. А цветочку вешнему завсегда солнышко надобно да Свет небесный. Без оного цветочек сгинет, пропадом пропадёт…

 

Устал Стёпка – ну сил больше нет! Подорвался давеча утром, как оглашенный, надел портки – и вон из дверей, Свет небесный искать.

Стёпка впереди торопится-бежит, а Лихоманка на пятки наступает, канючит:

- Вернись, Степан! Опомнись! Айда в магазин за «беленькой», соколик мой ясный!

Собрал Степан волю в кулак и ходу прибавил… Сам не помнит, как у дверей храма оказался. А купола на солнце горят-переливаются. Аж глаза слепит! А внутри храма свечи горят, шёпот благоговейный, святость и покой…

Лихоманка, было, следом сунулась, да дубовой дверью аккурат по лбу получила. За изгородью в кустах схоронилась, ждёт своего ненаглядного…

 

А батюшка Николай при храме (поди ж ты, и отца родного покойного, так же звали!) встретил Степана, как сына. Выслушал, совет дал:

- Исповедаться да причаститься надобно, Степан Николаич. Бороться с Тьмой – дело сурьёзное. Видишь икону «Неупиваемая чаша»? Молись, помощи проси!

И с той самой минуты началась борьба за Стёпкину душу. И чем шибче он к Свету бежал, тем сильней Лихоманка когтистой лапой за эту душу цепляла:

- Выпей стопочку, Стёпа. На кой ляд тебе энти страдания, энта канитель?

 

А Степану и вправду невмоготу стало, потому как в душе пустота образовалась. Как в новой квартире – потолок есть, стены есть, а мебели и уюта – нет. Кричи не кричи – «ау!» - никто не откликнется, никто слова доброго не скажет. Опять сорвался Степан, снова с Тьмой поручкался. Цельный месяц из жизни – вон!

Тока Светка не зря «Светкой» родилась! Включила резервы своего Света, снова Стёпку с храм повела. И завтра тоже поведёт… А как иначе? К чистому и светлому тоже привычка должна быть! Ежели место пусто, какая-нить Лярва, да присосётся, и ну грызть изнутри…

 

А Степан до сей поры борется! Было в ём Тьмы на три четверти, а давеча сказывал – половина осталась. Борьба с самим собой – дело трудное.

Как попрёшь Лихоманку с насиженного места, так она и взбунтует, ещё пуще прежнего. Тока и Стёпка не лыком шит! То в храм, то на рыбалку, то машину другу помочь починить. Старается занять себя под самую завязку, лишь бы с Лихоманкой тет-а-тет не оставаться…

Потому как, известно - свято место пусто не бывает.