(из жизни)

 

«Мир подхватывает тебя из чрева матери, как некая мистическая повитуха, и несёт, несёт, несёт…»

 

Нужно было присесть. Отдохнуть. Двум студентам захудалого провинциального колледжа. Даже (или – уже) в юности ноги очень быстро устают от хождения по этой земле. Жизнь изнуряет, выматывает, шаг за шагом, капля за каплей, от слова «мама» или «дай» до вздоха смирившегося с неизбежным – смертью.

Скамеечка у супермаркета была полупуста. Её краешек занимал Бомж. Заросший, грязный, одетый в розовое женское пальто, из-под которого некрасиво таращилась на мир ещё парочка разных лохмотьев. Ночью всегда холодно. Осенней ночью – уж точно.

– Здрасьте, – небрежно бросил Бомжу один из юношей.

Ну как «здрасьте»… Это не «здрасьте» как «Здравствуйте». Это именно «здрасьте». С маленькой буквы. Без малейшего намёка на истинное значение слова. Никаких пожеланий здоровья. Даже неискренних. Когда перед тобой обычный бомж, вовсе не нужно собираться в комок и корчить из себя что-то. Тебе не нужно его бояться. Тебе даже не нужно изображать уважение. Его, этого – че – ло – ве – ка, как бы и нет. А значит, с ним ты можешь быть самим собой. Какой ты? Когда вдруг оказываешься один на один с Пустотой?

Бомж ответил. Его – никак не задело надменно-презрительное «здрасьте», брошенное как кость. Псам (с большой буквы) не привыкать. Они знают – «бросающий кость» ещё слишком юн. Разве можно от него ждать, а тем более требовать понимания, сочувствия, сострадания и – о! – любви? Ведь он ещё юн. Он ещё слишком юн. И Псы – просто наблюдают. Молча. Терпеливо. Прощая. Проглатывая это самоубийственное прощение вместе с собственной кровью, сочащейся из ран, нанесённых «детьми».

Пока юноши трепались о всякой своей личной и общей для них обоих ерунде, из супермаркета вышла продавец. С небольшим пакетиком. Подойдя к скамейке, она протянула этот пакетик человеку в розовом женском пальто.

– Возьмите, – сказала, – сегодня у моего сына день рождения!

Добрая, мудрая женщина. Никогда не знаешь, что будет с твоим ребёнком, с твоим сыном в будущем… По некоторым данным, восемьдесят процентов, к примеру, московских бомжей – именно мужчины.

Наверное, она уже не раз так делала. По другим случаям, конечно. Да и без случая. Она, а, может, и другие сотрудницы. Ведь Бомжа здесь знали все. Весь район. Весь район давно уже приметил и запомнил этого лазающего по мусорным бакам в поисках еды че – ло – ве – ка. В поисках еды или чего-нибудь ещё, что пригодится – для выживания.

Бомж принял пакет. С естественной для Псов благодарностью. Врождённой. Когда привык к пинкам, каждое поглаживание, простое поглаживание, – ощущается как «поцелуй богов».

Женщина ушла. Её сын – точно – будет здоров. С ним – точно – всё будет хорошо. Или, как минимум, в случае беды для него готов «пакетик», с помощью от матери, от кого-то, кто Выше. Точно – пригодится.

Два голодных студента. На одной скамье с таким же голодным, но – «поцелованным богами» человеком в розовом пальто.

И тут произошло неожиданное. Бомж обратился к студенту, к тому, который сидел рядом:

– Будеш їсти? Можу поділитися.

Боги – ещё раз – показали своё лицо. Будеш їсти? Можу подiлiтися.

Студент и вправду хотел есть. И он принял «поцелуй бога». Из рук Бомжа.

В пакете было три котлеты и два ломтика хлеба. Бомж отдал студентам две котлеты и весь хлеб.

«Поцелованный богами» неспешно съедал свою долю и что-то рассказывал двум незнакомым юношам. Говорил по-украински. Говорил невнятно. Говорил о том, какие добрые продавцы работают в этом супермаркете. Не все. Но он говорил только о добрых.

Студенты поглощали пищу с жадностью, почти ничего не понимая из того, что им говорил человек, накормивший их вкусными котлетами и хлебом из супермаркета. Не понимали, но поддакивали, кивали.

Юноши выросли на этих котлетах. Потому что перед ними больше не было Пустоты. Потому что вдруг за этой Пустотой они увидели человека. Человека в розовом женском пальто, – единственного, который поделился с ними пищей, тогда, когда они действительно хотели есть. Они. Увидели. Бога. Одного из них.

Они выросли. Хотя по-прежнему не могли понять, как тот, который каждый день своей жизни боролся с этим жестоким миром, отдал большую часть из того, что ему досталось от такой, в принципе, безжалостной к нему судьбы? Он не съел всё сам. А ведь мог. Он не оставил себе «про запас», «на потом», на холодное осеннее утро. А ведь – мог. Ведь так? Ведь это так естественно – для «нормального» человека?

Он не был «нормальным», «обычным». Он был – человеком в розовом женском пальто. Он был тем, кто поделился последним. Он был тем, кто говорил только о добрых. Он был тем, о ком можно писать только с большой буквы.