Понедельник, 7 февраля.

 

После завтрака Мириам подошла ко мне, доверительно взяла за руку:

- Анжела, завтра к тебе соседку должны подселить.

Я вглядываюсь в красивое лицо Мириам, пытаясь угадать – это хорошая новость или плохая. Мулатки все красивые –

шоколадная, с нежным отливом, кожа, розовые, как лепестки розы, губы, миндалевидные, подёрнутые влажной

поволокой, глаза.

- Это хорошо, - я улыбнулась Мириам.

- Как сказать, - отозвалась девушка и отвела взгляд.

С Мириам мы давно в хороших отношениях, она работает в нашем Приюте то ли менеджером по персоналу, то ли

медсестрой. А может быть, и то, и другое.

 

Я поднялась на второй этаж. Моя комната – последняя по коридору.

Открываю дверь под номером «восемь»… Крохотная прихожая. Слева – вешалка, справа – санузел. Дверь в комнату

не заперта – всё равно прятать нечего и не от кого. Разве что, ночные кошмары, которые, словно птицы из клетки,

стараются вырваться на волю. В такие моменты я сильно потею, нервно сучу ногами, подрываюсь среди ночи и

открываю настежь окно, чтобы прийти в себя.

Через тонкую перегородку – пустая комната. За год с небольшим, пока нахожусь в Доме для беженцев, сюда никого

не подселили. И вот – пожалуйста! Спасибо, что Мириам предупредила. Пару месяцев у меня была соседка, её звали

Джамиля. Но вскоре её департировали в Афганистан, и сдружиться по-настоящему мы не успели. Языковые различия

– огромная пропасть между людьми, преодолеть которую бывает непросто. А иногда – невозможно.

Хорошо бы, если бы ко мне подселили женщину славянской национальности. Тогда можно будет общаться без

переводчика.

 

Завтра позвоню сыну. Если, конечно, Игорь сам не позвонит. Новости – одна тревожнее другой. По телевидению

много лжи, поэтому довериться могу только ему. Недавно снова обстреливали Горловку. Я не спала всю ночь, даже

снотворное толком не помогало.

- Сынок, бросай всё немедленно! Здесь, в Германии, всё спокойно.

- Приеду чуть позже. Не беспокойся, мама.

 

Игорь обещает это второй год. Сначала помог мне собраться с духом, потом – упаковать вещи, а потом посадил на

самолёт.

- Мам, всё будет хорошо. Я улажу кое-какие дела и приеду.

Бедный мальчик! Как он там, один? За год было несколько обстрелов, один из снарядов попал в соседний дом.

Погибла семья, с которой мы были дружны.

 

Война и горе сплачивают людей, делают искренними и честными перед собой, перед людьми. Чувства обостряются до

предела. Если каждый день ходишь по лезвию ножа, по краю смерти, поневоле начинаешь ценить каждое мгновение

жизни.

Я давно разучилась нормально спать. Только со снотворным, которое приносит Мириам. Здесь, в Доме для беженцев,

мне бояться нечего. Я боюсь только за сына, который остался там, в Донецке.

- Сынок, боюсь за тебя!

- Скоро приеду, мама.

Я слышу канонаду. Связь прерывается.

 

Вторник, 8 февраля.

 

Соседку подселили после обеда.

С виду – лет тридцать, не больше. Годится мне в дочери. Не красавица, но приятной наружности. Волос тёмный,

небрежно собранный в хвост. Глаза светло-голубые, до прозрачности. Внешность изрядно портила болезненная

худоба. Анорексичка? Надо спросить у Мириам.

- Знакомьтесь, это – Анжела Петровна. А это – Оксана.

Не может быть! Славянка?

Оксана взглянула исподлобья, передёрнула острыми, как у подростка, плечиками. Взгляд настороженный, колючий.

Смотрит в упор, словно снайпер – в глазок прицела.

- Оксана, вы, пожалуйста, располагайтесь. Если будет что-то нужно, спросите у Анжелы Петровны, или позовите

меня. Хорошо?

 

Мириам – уникальный человек! Владеет шестью или семью языками. В совершенстве знает немецкий, английский,

итальянский.

- Ваш русский язык – просто ужас! Очень-очень трудно.

Мириам округляет глаза, смеётся, показывая ряд белых крупных зубов.

- Чао! – мулатка машет на прощание розовой ладошкой, прикрывает за собой дверь. Оксана тоже закрывает дверь,

прямо перед моим носом. Спустя полчаса, слышу, как в душевой комнате льётся вода.

Ничего удивительного – с дороги хочется привести себя в порядок.

 

Среда, 9 февраля.

 

Сегодня приснился сын.

Мы гуляли с ним по улицам родного города. Того города, которого уже нет. Который ещё не разворотили снаряды, не

распотрошили, не испепелили огнём крупнокалиберных орудий.

Мы с Игорем шли по парку, если мороженое и о чём-то говорили. Когда в небе появилась чёрная точка, сын крикнул

«бежим!», и мы побежали. Я проснулась в поту, с трясущимися руками. Прислушалась – за стенкой тихо. Видимо,

Оксана спит. Это хорошо, сон прибавляет сил.

 

Время – половина восьмого утра. Пора спускаться на завтрак. Я осторожно стучу в дверь:

- Оксана!

Ни звука в ответ.

- Пойдёмте завтракать.

Наконец, скрип кровати. Дверь приоткрылась. Оксана ещё больше осунулась за ночь, под глазами – чёрные круги.

- Идёмте в столовую, я покажу, где это.

- Иду, - буркнула недовольно.

Я понимаю, адаптироваться к новым условиям очень трудно, на это нужно время.

Медленно идём по коридору. Я – впереди, Оксана – отставая на пару шагов… Ничего, привыкнет. Все через это

проходят.

Замечаю, что девушка передвигается с трудом, еле отрывая ноги от пола. Больна? Или просто устала?

- Хэлло, Ангела, - приветливо машет рукой сирийка Иштар.

- Доброе утро! – улыбается чеченка Амира.

Я ставлю на поднос две тарелки с кашей и два компота – для себя и для Оксаны. Завтракаем молча.

 

Вечером Оксана сама постучала в мою дверь.

- Тёть Анжела, можно?

- Какая я тебе тётя? Зови просто Анжелой.

- Неудобно, вы мне в матери годитесь.

- Да ладно тебе. Здесь, чем проще, тем лучше. Входи!

Мы пили чай, говорили о погоде и прочих пустяках, прощупывая друг друга, словно минёры – минное поле.

- А вы откуда приехали?

- Я из Донбасса. А ты?

Оксана вдруг переменилась в лице. Грохнула стаканом об стол:

- Я из Харькова.

Порывисто поднялась, боком протиснулась к двери. Ушла.

Ни спасибо, ни до свиданья.

 

Я расстроилась. Набрала номер телефона Игоря. Абонент оказался вне зоны действия сети.

На сегодняшний день в моей телефонной книге – всего четыре номера. А когда-то было в десятки раз больше! В те

незапамятные времена, когда Харьков и Донецк сосуществовали мирно.

Надо же, как повезло с соседкой! Лучше бы я жила одна…

 

Четверг, 10 февраля.

 

После обеда столкнулись в коридоре.

- Оксана.

- Ну?

- Там, в душе, лужа воды. Надо бы вытереть.

- Тебе надо, ты и вытирай.

Мне стало нестерпимо больно. Флюиды ненависти проникли в наш маленький мирок. Не спасали даже стены…

В столовой Оксана демонстративно пересела за другой столик. На прогулке тоже держалась особняком.

Ну, что я сделала ей плохого?

 

Пятница, 18 февраля.

 

Прошла неделя.

Игорь сегодня позвонил сам. Какое счастье слышать его голос! Жив!

- Как дела, сынок? Я вся извелась…

- Нормально, мам.

Тему войны старается обходить – жалеет.

- Вчера с Машкой Днюху справляли.

- Кто такая Маша?

Вон она, причина, по которой сын не спешит приехать ко мне. Причину зовут «Машей». Может, я зря уехала? Теперь

ни Родины, ни сына рядом.

 

- Мам, постараюсь приехать через пару месяцев. Ну, не могу я ребят одних бросить!

- Хорошо, - у меня дрожит голос. – А ко мне жиличку подселили.

- Кто такая?

- Из Харькова.

- Весело у вас?

- Веселее некуда.

- Понятно. Целую, мамуль.

Отбой связи…

 

Суббота, 19 февраля.

 

- Ну, как, подружились? – спросила Мириам.

- Нет. И вряд ли подружимся.

Мириам сочувственно качает головой:

- Понимаю. А может…

- Не может.

 

Этой ночью мне показалось, что Оксана плакала. Ну, поплачь, поплачь, жалеть тебя не стану! Вы нас не жалели все

эти годы, с какой стати мы вас должны жалеть? Может быть, её отец, муж или любовник отдаёт те самые приказы по

уничтожению жителей Донбасса?

Рыдания стали громче…

Нет, я так не могу! Человек всё-таки. Чуть слышно стучу в дверь:

- Оксана, тебе плохо?

- Мне хо-ро-шо-о! – кричит с надрывом. На грани истерики.

Вот гадина! С ней по-человечески, а она… Хоть обрыдайся тут, плевать!

 

С Оксаной всё это время работает психолог. Ну, пусть, может, мозги на место поставит. Истеричка! Я тоже через это

прошла – всевозможные психологические тесты на уровень тревожности, беседы, занятия… Не скажу, что сильно

помогло, но всё равно стало немного легче. Некоторые душевные раны никакие психологи не вылечат. Только сам

человек может справиться. Или не справиться.

Я стараюсь, как могу. Лишь бы мой Игорёк, моя кровиночка…

 

Понедельник, 21 февраля.

 

- Оксана, сегодня твоя очередь мыть в коридоре.

Надо же, как малознакомый человек может раздражать!

Оксана нарочито громко бряцает ведром. На всю «ивановскую» включила радио.

Меня начало трясти.

- А можно убавить звук? Ты вообще-то живёшь не одна.

- Имею право! – перекрикивая радио, с вызовом бросает Оксана.

Моё терпение лопнуло. Я выскочила в коридор.

- Послушай, что я тебе сделала плохого?

- А я тебе?

Стоим напротив, готовые вцепиться друг в друга. Глаза от злости белые, желваки ходят ходуном.

 

Оксана с размаху плюхнула тряпку в ведро с водой. Брызги – веером по всему полу.

- Из-за таких, как ты…

Я сжала кулаки.

- Что? Договаривай! – Оксана смеётся мне в лицо. – Совсем спятила? Это вы – наша головная боль, наш геморрой!

Понятно?

- Если бы вы вели себя по-человечески…

- Договаривай!

Оксана с такой яростью выкрикнула последнее слово, что не удержалась на ногах, заскользила по мокрому полу.

Упала, ударилась головой о косяк двери.

 

Мне стало гадко и стыдно.

Старая дура! Я гожусь этой девочке в матери. Я мудрее, опытнее… Я бросилась поднимать лежащую на полу девушку.

Проводила до кровати, в изнеможении опустилась рядом.

Ненависть забирает силы. Любовь силы придаёт.

- Больно? Может, врача?

- Не надо, спасибо, - она сморщилась от боли, потёрла ушибленное место. - Слушай, у тебя дети есть?

- Сын. Игорем зовут. А что?

- У меня детей нет. А в Харькове родители остались.

- Зачем ты сюда приехала? Я вот сбежала от войны. А ты?

Оксана вздохнула:

- Мне нужна срочная, очень дорогая операция.

Она распахнула халатик – на животе красовался уродливый шрам. – У нас в Украине такие операции не делают.

- А муж, дети?

- Муж погиб. Детей родить не успели.

- Понятно. Я тоже вдова. Значит, мы с тобой – одного поля ягодки.

Я впервые увидела улыбку на её лице – слабую и беззащитную. Как у маленького обиженного ребёнка.

 

- Слушай, Оксана, а пойдём завтра со мной.

- Куда?

- В библиотеку.

- Здесь есть библиотека?

- Конечно!

- Хорошо, тётя Анжела…

 

Четверг, 25 февраля.

 

Утром нас разбудил громкий стук в дверь.

Я опередила Оксану - на пороге стояла Мириам. Такой я видела Мириам впервые. Она нервно кусала нижнюю губу.

На глазах – слёзы.

- Простите, Анжела!

- Что-то случилось?

- Война!

- Господи! Где война?

- Россия развернула масштабную спецоперацию на Украине. Так сказали в новостях.

Мы с Оксаной переглянулись и одновременно схватились за телефоны. Но ни я, ни она, дозвониться до близких так и

не смогли. Я упала ничком в кровать и разрыдалась. Где Игорь? Что с ним?

 

Оксана присела рядом.

Я почувствовала её сбивчивое дыхание. Кожей ощутила её боль и страх.

Теперь ничто не имело значения – ни вода, пролитая на полу, ни громкий звук радио, ни косой взгляд…У нас на двоих

была одна беда - страшная, беспощадная, кровавая война. В этот момент ближе Оксаны у меня никого не было, а у

неё – никого, кроме меня.

И желание у каждой было одно на двоих - оказаться сейчас дома, на Родине. Рядом с любимыми.

 

- Не плачь! – Оксана ласково провела по волосам. – Ты знаешь, у меня родители примерно такого же возраста, как

ты. Мама всю жизнь учителем работала. Отец – обычный водитель. Знаешь, Анжела, как долго я копила деньги на

операцию? О-гоо! Кем я только не подрабатывала, и официанткой, и няней. И даже таксовала!

- Досталось тебе.

- Врачи сказали, нужна ещё одна, последняя операция.

- Всё будет хорошо, - я немного успокоилась.

- Правда?

- Правда. Лишь бы скорее закончилась война.

- Политика – грязное дело, - подытожила Оксана. – Всем нужен мир.

«Гадина какая!» - подумала я. Но в этот раз уже не про Оксану.

 

Мы засиделись допоздна. Всё говорили и говорили…

Мириам несколько раз осторожно приоткрывала дверь, смотрела вопросительно, приподняв бровь – «у вас всё

нормально?» - и так же тихо уходила.

Верно говорят: никогда не угадаешь, где потеряешь, а где обретёшь.

Несмотря на обстоятельства, самое главное – сохранить в себе человека. И человечность. Ибо антоним человечности

– жестокость.