Александр Посохов ВЕСЁЛОЕ УТРО (сборник рассказов) Москва 2022 г. ДОРОГИЕ МОИ МОСКВИЧИ 1975 год. Застой ещё не совсем полный, а до перестройки вообще далеко. Подъезжает к Москве поезд дальнего следования. В купе два парня, примерно одного возраста. Один с Алтая, а другой во Владимире подсел, из командировки домой едет. Одного Саня зовут, а другого Ваня. – Так тебе остановиться не у кого? – спросил Ваня. – Даже знакомых никого нет, представляешь, – ответил Саня. – Тогда у нас поживёшь. Я всё равно, когда жены нет, у родителей живу. Поесть там, постирать, на всём готовом, сам понимаешь. – А жена где? – Она у тёщи на даче в Переделкино. Урожай помогает им собирать, пока тепло. Короче, у нас остановишься. – Да я на недельку всего. Побываю, где запланировал, и назад. А что я должен буду? – Ты что, с ума сошёл! Это же чисто по-человечески. Добирались от вокзала вначале на метро, потом на автобусе, и минут десять пешком шли. Район, судя по новеньким домам, выстроен был совсем недавно. Как Ваня с женой поселились в небольшой двухкомнатной квартире, Саня интересоваться не стал, неудобно было. – Так, холодильник я включил, бельё на диван положил, где магазин показал, адрес и номер родителей под телефоном, ключи передашь соседям напротив, всё. Я уехал. И Ваня уехал. А Саня остался, не веря своему везению. Сел у окна и думает, как так можно, какой-то парень-москвич запросто оставил квартиру незнакомому парню- немосквичу. Дня через два зазвонил телефон, и мама Вани пригласила Саню в гости. Просто так, на пельмени. Саня приехал, рассказал Ваниным родителям, что три года назад закончил институт, работает на заводе, ждёт квартиру, должны дать как молодому специалисту, что никогда раньше в Москве не был, а тут решил в отпуск съездить, что по Красной площади он уже погулял, Ленина видел, на ВДНХ тоже был. Теперь вот надо обязательно на Новодевичьем кладбище побывать, у могилы Шукшина постоять. На следующий день Саня поехал на кладбище. А туда кого попало не пускают, оказывается, только родственников по спецпропускам. Встал Саня у ворот и не знает, как быть. И тут вдруг подходит к нему женщина с корзинкой цветов. – Держи вот, – понимающе сказала она Сане. – Со мной пойдёшь. Так Саня и прошёл к знаменитому земляку. Только вначале он с корзинкой в руках проводил эту добрую женщину к могиле её отца, учёного, академика. Перед самым отъездом из Москвы Саня всё думал, ну как же отблагодарить Ваню. И, ничего не придумав лучше, он просто оставил на тумбочке у входной двери бутылку коньяка, коробку конфет и записку со словами: «Спасибо вам, дорогие мои москвичи!» * * * ПЬЯНАЯ ЛЕКЦИЯ Случилось это в горбачёвскую компанию по борьбе с пьянством. Нестарого ещё доцента кафедры философии одного из университетов в приказном порядке направили в отдалённый сибирский совхоз с разъяснением соответствующей политики. Увезли его в трескучий мороз на небольшом автобусе вначале в районный центр, а потом ещё километров за двадцать, и сразу завели в красный уголок правления недалеко от свинофермы. Директор совхоза, коренастый русский мужик с простодушной улыбкой, усадил доцента за длинный казённый стол перед рядами обычных деревянных стульев и сказал, что сейчас соберёт всех, кого можно. Доцент снимать с себя дублёнку не стал, так как красный уголок по температуре воздуха в нём оказался совсем не красным. Импортный портфель с наглядной агитацией в виде таблиц и графиков смертности и несчастных случаев по причине пьянства он поставил на стол. Постепенно помещение заполнилось работниками совхоза, мужчинами и женщинами, одетыми главным образом в какие-то растрёпанные тулупы и телогрейки, на ногах огромные сапоги и валенки, на головах лохматые шапки и шали в клеточку, рукавицы до локтей. Последней зашла полная женщина средних лет с серым завязанным сверху мешком, который она волоком протащила к первому ряду и запихала его под стул. – Можно начинать, – сказал директор, севший на тот же ряд, но с краю. – Товарищи! – с тревожной важностью в голосе обратился доцент к собравшимся. В это мгновение, будто в ответ на обращение лектора, из-под ног женщины с мешком отчётливо прозвучало короткое однократное «Хрю». Женщина тут же припнула мешок подшитым валенком и виновато посмотрела на директора. – По решению Центрального комитета КПСС и советского правительства, – продолжил доцент. «Хрю-хрю», как по команде снова последовало из мешка. Доцент был опытным лектором, всякое слышал от студентов, но под натуральное хрюкание ему выступать ещё не приходилось. Он слегка улыбнулся, но решил, что задание руководства университета и общества «Знание» надо исполнять в любой обстановке. – В стране объявлена беспощадная борьба с пьянством, – закончил он вступительную фразу После этих страшных слов на весь красный уголок раздался такой свинячий визг, что все присутствующие, не стесняясь городского интеллигента с портфелем, громко захохотали, а директор совхоза набросился на женщину с мешком: – Какого чёрта ты сюда вместе с ним припёрлась? – А куда его девать, если ему холодно там? – спокойно ответила женщина. – Домой отнеси пока, – приказал директор. – Вот послушаем с ним, что умный человек скажет, и отнесу, – сказала женщина и ещё раз пнула по брыкающемуся мешку. – Нам тоже интересно. – Скажи ещё, что вы чего-то с ним понимаете, – съехидничал директор. Поросёнок замолчал, и доцент готов был продолжить своё выступление. Но смех, поддерживаемый разными весёлыми комментариями, не унимался. Кто-то посоветовал всем вместе выпить и съесть этого поросёнка, кто-то вытащить его из мешка и посадить рядом с лектором. – Товарищи, успокойтесь, – не дожидаясь тишины, вновь обратился доцент к собравшимся. – Михаил Сергеевич Горбачёв сказал… «Хрю» отозвалось из-под стула. – Пьянство разрушает наше общество… «Хрю-хрю»… – Так, иди отсюда, – стал прогонять директор работницу с поросёнком. Но та почему- то не слушалась и продолжала сидеть на месте. – Сами пригласили, от дел оторвали, а теперь прогоняете. – Вот нашлась ещё деловая, поглядите-ка на неё, – сказал директор. – Прямо свинарка с экрана, пастуха только не хватает. Доцент хоть и был доцентом, но тоже был нормальным русским мужиком. И ему тоже было смешно. – Короче, люди добрые, – произнёс он, поняв, что ничего путного от такой лекции не получится. – Пить вредно! Все согласились, конечно. Кроме поросёнка, который снова, услышав заключительные слова философа, издал резкий оглушительный визг. После этого директор совхоза сам уже схватил злосчастный мешок и потащил его к выходу. – Мы тоже пойдём, – засобиралась вслед ему и все остальные. – А то пообедать не успеем. На прощание директор пригласил гостя в совхозную столовую, ни от кого не таясь, налил ему и себе по стакану водки, пожаловался на деревенскую жизнь, обнял и усадил в автобус. Вернулся домой доцент в хорошем настроении, нисколько не замёрз и долго потом рассказывал знакомым эту историю. * * * ГОРЧИЦА С ИКРОЙ Новогоднее застолье. Семья Громовых пригласила в гости давних своих друзей – семью Гиршиных. Громовы считали себя русскими, хотя кого только не намешано было в их родах и по жене и по мужу. А Гиршины считали себя евреями, хотя в целом по предкам, даже со стороны жены, со стопроцентным доказательством это тоже не подтверждалось. Дети их выросли и отмечали праздники уже сами по себе. – Холодец у тебя сегодня просто бесподобный, – похвалил вдруг жену Василий Петрович. – Куда ж ты столько горчицы положил? – удивилась она. – А я люблю её и могу сколько угодно съесть. – Прямо без мясного, в чистом виде, – шутливо добавил Арон Шаевич. – А что, целую столовую ложку запросто съем и даже не поморщусь. – Не верю. – Спорим? – Спорим. На что? – На банку икры. – Согласен. Дамы, вы свидетельницы. После этого Василий Петрович действительно взял ложку, выдавил на неё из тюбика приличную горку горчицу и, театрально причмокивая, съел её. Конечно, ему было ужасно плохо, во рту всё заполыхало, глаза заслезились, но… спор есть спор. – И где ты деньги на икру возьмёшь? – спросила жена Арона Шаевича. – Не вижу ничего особенного, – вместо прямого ответа заявил вдруг её муж. – Я тоже так могу. – Попробуй, – предложил Василий Петрович. – И пробовать нечего, – сказал Арон Шаевич и в точности повторил всё то, что сделал с горчицей Василий Петрович. Когда прощались, то перед самым уходом жена Василия Петровича спросила жену Арона Шаевича, да так, чтобы мужья слышали это: – Сара, а ты не знаешь, зачем наши умные мужчины по ложке горчицы съели? – Откуда я знаю, Наташа, – пожала плечами жена проигравшего спорщика. – Главное, что никто никому ничего не должен. * * * СОВСЕМ ОБОРЗЕЛА Национальности этих замечательных людей называть не буду, а то соплеменники их поймут всё неправильно, будто я не о юморе только. А я именно только о том, что смешно было и запомнилось навсегда. Наняли мы для ремонта квартиры одну супружескую пару. Точнее, они сами напросились, поскольку соседями оказались после нашего переезда в этот дом. Её, допустим, звали на русский лад Зоя, а его Дима. Работали они не очень дружно. Я имею в виду то, что они между собой почему-то часто ругались на каком-то своём языке. Причём, национальности у них были близкие, но разные. Так вот. В этот день они должны были циклевать пол. Мы с женой приходим проверить, как идут дела. Заходим в квартиру. В углу комнаты стоит огромная циклёвочная машина с разобранным кожухом. Посередине комнаты стоит Зоя и вроде как плачет. Димы нет. – Что случилось? – спрашиваем. – Совсем оборзела, – отвечает. – Кто? – Дима. Дралась, кричала. – А чего это он так? – Машинка сломался. – А с ней что? – Резинка порвался… Ну вот как тут не рассмеяться! Прошло много лет, а мы с женой на вопрос о том, что случилось, отвечаем иногда друг другу в сердцах: «Машинка сломался, резинка порвался». * * * МЕДВЕЖАТНИК Было это в начале восьмидесятых минувшего столетия. Окраина большого промышленного города на Урале. Встречаются в трамвае двое: один в чёрном пальто и шляпе, другой – в военной форме. Оказалось, оба росли в одном районе, учились в одном ремесленном училище, но не видели друг друга лет двадцать. – Слушай, последний раз мне о тебе сообщили, что ты будто в Москву перебрался, мать твоя тоже уехала, и ни слуху о тебе, ни духу, – это тот, что в военной форме, сказал. – А я о тебе последний раз узнал, что тебя прямо с танцев на пятнадцать суток запрятали, из бокса попёрли, – а это уже тот сказал, что в пальто и шляпе. – Всё, выходим здесь. У меня тут служба рядом. Зайдём, я задачу поставлю и поедем ко мне домой. Такую встречу отметить надо. Посидим, повспоминаем. Тот, что в пальто и шляпе возражать не стал, и оба, выйдя на остановке, направились к стоящему неподалёку перед высоким забором с колючей проволокой одноэтажному зданию с охранной будкой и табличкой, указывающей номер ИТК. Зашли. Навстречу две женщины взволнованные. Видно, что просто гражданские сотрудницы. – Товарищ майор, у нас ЧП. Ключи потеряли. – Какие ключи? – От общего сейфа. – Ну вот, я же говорил, что у вас в одном месте ветер, в другом дым. Ладно, я вот друга детства встретил, а то я б вам сейчас устроил тут. По задницам обеим надавал бы как минимум. Зовите Медвежатника. Минут через десять в дверь с другой стороны здания в сопровождении охранника вошёл невзрачный такой пожилой мужичок в арестантской одежде. – Видишь сейф в углу? – Вижу, обычный конторский ящик. – А открыть мы его сами без ключа не можем. Так что давай, исполни номер. И побыстрее. – А досрочку подпишите? – Я тебе баланду отсрочу на недельку, хочешь? Открывай, говорю! – Не могу, гражданин начальник, забыл всё. – Так, дамы, покиньте кабинет, и ты, ефрейтор, тоже. У нас тут сейчас сеанс гипноза будет происходить по восстановлению памяти. Женщины и охранник вышли. Майор привычными движениями начал расстёгивать портупею. – Погоди, так нельзя, – остановил его человек в пальто и шляпе. – Дай я ему пару слов на ушко шепну. Сразу за этим, не дожидаясь разрешения, он подошёл к Медвежатнику и очень тихо сказал ему что-то. Мужичок мгновенно приободрился, уверенным тоном потребовал отвернуться, пошурудил чего-то там возле сейфа, и дверка открылась. – Принимайте работу, гражданин начальник. А про досрочку забудьте. Я ни о чём не просил, это шутка такая. – Ефрейтор, зайди, – крикнул майор. – Забирай его. Спустя час друзья детства сидели за столом на маленькой кухне в хрущёвском доме и пили водку. – Так чего ты сказал Медвежатнику, признавайся? Он из блатных, кого попало слушать не будет. – Да просто попросил по-человечески. Не бери в голову… Посидели, повспоминали. На прощание обнялись. Догадался начальник колонии для заключённых или нет, что тот, кого он встретил через много лет и кого в гости пригласил, является вором в законе – неизвестно. Чего только на Руси не бывает. * * * НИКАКИХ КОБЕЛЕЙ – Никаких кобелей! – отрезал главный «таксист» общества охотников одного большого российского города. – Пока ваша Ася в нору за лисой не полезет, вязать её категорически запрещаем. – Ну мы уже несколько раз на притравке были, – взмолился Серёга, здоровенный мужик средних лет, хозяин вертлявой таксы очень редкого кофейного окраса. – Не хочет она без меня лезть в эту подозрительную дырку. А я как туда вместе с ней залезу? – Я, конечно, ценю ваш юмор. Но и вы нас поймите. Мы продали вам элитную собаку с импортной родословной и нам надо довести её до соответствующих кондиций. А потом уже повязать её с таким же избранным самцом и получить от неё достойное потомство. – Но ей уже два года, – не унимался Серёга. – По человеческим меркам она скоро в старую деву превратится. А с какой страстью она на пёсиков разных смотрит, вы бы только видели. Течка ведь у неё в самом разгаре. – Я всё видел и знаю, кто на кого и как смотрит. Я тоже человек. – Значит, не пожалеете? – Нет. – Тогда вы не человек. – А кто? – Бюрократ собачий. С тем и вышел Серёга из общества. Идёт, Аську на поводке коротеньком держит, и думает: «И на кой чёрт я с этой конторой связался. Да мы и без неё повяжемся. На охоту мы не ходим, охотничий билет нам не нужен. И лиса какая-то драная нам не нужна. Вот встретим кобелька по своей породе и всё, будем рожать». И встретили. Через полчаса буквально, по дороге домой. Издалека заметили в одном из попутных дворов. Подошли, познакомились. Упитанного такого чёрного кобеля звали Лёвушкой, а хозяина – Федя. И лет этому Феде, оказалось, столько же, как Серёге, а вот Лёвушке его – уже целых четыре года. Рассказал Серёга Феде о своей навязчивой проблеме, и они быстро договорились о главном: одного из щенков хозяин Лёвушки заберёт первым по своему выбору, даром, как и положено. И тут же все четверо поднялись к Феде в квартиру на четырнадцатом этаже. Жена Федина, по его словам, куда-то давно подевалась. Как и Серёгина, впрочем. Может, вместе они и сбежали, куда подальше, оставив своих собаколюбивых мужей в одиночестве. – Так, – с видом опытного специалиста распорядился хозяин квартиры. – Жениха с невестой закрываем в комнате, а сами идём на кухню. По такому случаю и выпить не грех. Выпили сразу по целому стакану водки, потом ещё. Хозяин Лёвушки тоже, как выяснилось, был к этому делу давно привычным. И здоровенным таким же был. Но вскоре, однако, всё равно оба они захмелели и давай наперебой расхваливать своих драгоценных питомцев. – А ты знаешь, какой он у меня умный. Покажи, говорю, как папа пьяный валяется, и он бряк на спину. – А она у меня знаешь, какая охотница. Всех крыс возле столовой напротив передушила. А породистая какая, в паспорте у неё одни иностранцы. – И у меня Лёвушка голубых кровей, принц датский. – И у меня принцесса оттуда же. – Докажи, – потребовал Федя. – Докажу, – уверенно заявил Серёга и полез в карман за собачьим паспортом. – Я как раз сегодня его взял, когда в общество пошёл. Вот смотри, отец Лорд-Фердинанд, мать Габра-Александрина. – Погоди, и я свой достану, – сказал Федя и вытащил из ящика в коридоре паспорт Лёвушки. – Так, читаем, отец Лорд-Фердинанд, мать Габра-Александрина. – Ничего себе! – воскликнул ошалело Серёга. – Так у них что, общие предки что ли? – Мать честная! – следом воскликнул Федя. – Выходит, мы с тобою суицид им устроили что ли? – Не суицид, а инцест, тоже ещё грамотей. И всё из-за тебя. Бродишь тут по улицам на виду у всех со своим толстяком лопоухим. – Да это ты же ко мне со своей течкой припёрся. – Ладно, делать-то что будем? Они уж там сцепились, наверно. – Бери веник, а я швабру возьму в ванной. Расцеплять будем. Ударим им по хребтам и разбегутся. – Своего бей, сколько хочешь. А мою не трогай. Я её сам аккуратно руками оттащу. Да открывай ты уже двери. Открыли. И что? Ася сидит посередине комнаты, приветливо виляет хвостом и с удивлением смотрит на забившегося в угол Лёвушку. – Всё ясно, раскормил пса до бессилия, – сказал Серёга, бережно поднимая Аську с пола. – Пойдём, красавица моя, отсюда. Тут одни импотенты живут. – Вот именно, – со злостью отреагировал на то Федя. – Забирай свою шавку и проваливай отсюда. Просто мой Лёвушка сам обо всём догадался и не захотел суицида с сестрой. – Инцеста, дебил. – Я тебе сейчас как дам вот этой шваброй по башке, сам ты дебил. Выпил на халяву и доволен… * * * ПОЛЁТ В БУДУЩЕЕ Явился Иван домой ровно в полночь. Минут десять не мог ключ в замок вставить. Но жену будить не хотел. Когда всё же противная дверь в квартиру открылась, Иван зашёл и сразу рухнул у порога. Не раздеваясь. Силы для вертикального положения покинули Ивана окончательно. Ещё бы, столько выпить: бутылка водки, две бутылки пива, или три, да без закуски путёвой, головка лука – не мясо в горшочке. Короче, очередной недельный запой подкосил Ивана под корень. И он мгновенно заснул. Успев, правда, подложить под голову мятый сапог жены. Ноги Ивана, как и остальные конечности, блаженно расслабились. Но могучий богатырский мозг его продолжал работать. На самом деле в дымину пьяный он валялся в прихожей, а во сне он летел на Марс. В каком-то вагоне типа трамвая. Народу много, и все какие-то однополые, ни мужики, ни бабы. И он такой же. Только беременный, сидит и смотрит на своё огромное пузо. Чувствует, подошло, рожать надо. Помогите, кричит, схватки у меня. А народ его успокаивает, потерпи, дорогой, долетим скоро. А он в ответ кричит, давайте на Луну завернём, там роддом, говорят, хороший, у меня уже воды отошли. И чувствует при этом, что его кто-то реально в бок пинает и тряпкой по спине охаживает. Открывает Иван глаза – жена рядом в сорочке стоит. – Опять обмочился, – говорит. – Ну вот что мне с тобой делать! * * * ГИПНОТИЗЁР Хотите – верьте, хотите – нет. Было это очень давно. Я, начитавшись разных книг и статей о гипнозе, решил сам кого-нибудь загипнотизировать. А кого? Приятелей по двору – бесполезно. Надо, чтобы испытуемый совсем не знал меня, не видел раньше в своём кругу и безусловно верил, что я обладаю гипнотическими способностями. Типа: написано «Правда» – значит, правда; указано на афише «Народный артист» – значит народный артист; сказано, гипнотизёр – значит, он самый. Для эксперимента выбрали одного обычного парня из соседнего цеха (работал я тогда электриком на заводе, и было мне 18 лет – почти мужик уже взрослый по тем временам). И наш и тот другой цех были огромными, под тысячу работников каждый. Кто-то из нашей бригады просто случайно знал того парня и несколько раз по моей специальной подсказке рассказывал ему обо мне, как об уникальном субъекте. Тот заинтересовался и согласился прийти в обеденный перерыв и попробовать моё воздействие на себе. Вот он пришёл. Мы (я, он и человек десять любопытных и исподтишка хихикающих рабочих) спустились в подвальное помещение цеха, в раздевалку. Я попросил всех молчать, поставил его лицом близко к стенке между шкафами, сам расположился чуть сзади, а за мной – сильно сомневающаяся во всей этой затее разновозрастная публика. Сеанс начался. Я монотонно, прерывая счёт усыпляющими фразами, досчитал до десяти, приказал парню слушать только меня и спать. И он, правда, заснул, слегка наклонившись вперёд и прижавшись с закрытыми глазами лбом к стенке. Я сам растерялся, опешил даже, но не подал виду и стал приказами поднимать ему поочерёдно руки, то до плеча, то выше. Движения его были неестественно послушными, роботоподобными какими-то. Просто усилиями извне опустить ему руки было невозможно, они опять, как на пружинах, поднимались в то положение, которое я обозначил словами. Неискушенная в таких делах публика была поражена. Все видели, что никакого подвоха тут нет. Парень действительно погрузился в гипнотический сон с непосредственным восприятием внушений с моей стороны. Конечно, нашлись сразу шутники, которые начали советовать мне снять с него штаны, поставить на колени, заставить ползать и проделать с ним прочие смехотворные манипуляции. Но мне было совсем не до смешков. Я никого толком не слышал, а думал лишь о том, как вывести испытуемого из этого самого сна. До сих пор рад тому, что всё завершилось благополучно. Я досчитал до десяти, прерывая счёт картинками пробуждения. Но этого оказалось мало. Пришлось считать дальше, украшая процесс новыми ощущениями выхода в реальность. Хорошо, что я ни разу не сбился и не заикнулся. На счёте двадцать парень проснулся, очумело взглянул на всех и направился к выходу. Я только успел спросить его, помнит ли он что-нибудь. Он отрицательно покачал головой и признался, что вообще не заметил, как уснул. На том всё и закончилось. Больше я никогда ничего подобного не проделывал. Хотя мог, наверно, совершенствуя такие навыки. Однако, я не только об этом случае, как таковом. А о том ещё, почему же всё-таки нормальный с виду парень попал в подневольное гипнотическое подчинение. Полагаю, что на моём месте и на его месте мог быть кто угодно. Как персонально, так и коллективно. Наверное, все мы делимся в разнообразных формах и проявлениях на тех, кто внушает, гипнотизирует и на тех, кто спит или полудремлет с несамостоятельным восприятием происходящего. Чтобы жить в реальном мире и не подчиняться чужим командам, нельзя никого и ничего принимать просто на веру. А мы все, в большинстве своём, принимаем. Вот и ползаем зачастую без штанов и на карачках. Сами при этом смеёмся и других потешаем. Да ладно, просто смеёмся, а то ещё и в драку лезем под влиянием веры в кого-то или во что-то. * * * СМЕШИНКА Поздний воскресный вечер. Счастливое мирное время. На широкой и мягкой кровати уютненько так расположилась девочка Саша, которая приехала к бабушке с дедушкой на выходные. Но сразу же спать она не собирается. Надо ещё чтобы дедушка обязательно рассказал на ночку смешную историю. Он всегда ей рассказывает такие истории перед сном. А она всегда смеялась и, перебивая дедушку, добавляла к его повествованию свои весёлые придумки. – Дед, ну скоро ты? – позвала она дедушку. – Господи! – проворчал дедушка, входя в комнату. – Я тебе давно уже всё рассказал. – А ты просто придумай что-нибудь, – посоветовала Сашенька. – Ладно, как скажешь, – согласился дедушка и, не раздеваясь, лёг рядышком с внучкой. Сашенька тут же сложила ручки под голову и крепко прижалась к родному дедовому плечу. Все дедушкины истории всегда начинались со вступительного слова «однажды». Но рассказывать разные необычные и весёлые истории становилось дедушке всё сложнее – уж всё, казалось, самое смешное и удивительное он уже вспомнил и обсмеял вместе с внучкой. Поэтому в последнее время он чаще всего произносил по ходу то, что просто в голову приходило. При этом, начиная очередную галиматью, он сам точно не знал, какое слово должно последовать за вступительным. Именно так было и в этот раз. – Однажды, – начал дедушка свою очередную историю, – иду я по окраине села. С одной стороны дома, а с другой стороны густой лес. Чувствую, мне сильно в туалет надо, как тебе иногда. Но к домам же я не пойду, там люди и видно всё. И я, конечно, пошёл в лес. Вижу, на опушке туалет деревянный, из брёвен сложенный, с двумя входами с разных сторон. На одной стороне написана большая буква «М», а на другой стороне написана большая буква «Ж». Знаешь, такие туалеты бывают в деревнях или на автобусных остановках за городом? – Знаю, – ответила Саша. – Мы заходили в такой, когда на дачу к маминой подруге ездили. – А что буквы «М» и «Ж» означают, знаешь? – Да, мужчины и женщины. – Правильно. Так вот, забегаю я в туалет со стороны буквы «М», а там медведь сидит. И как зарычит на меня: «Ты что, слепой что ли!» Я говорю испуганно: «Нет, не слепой. Я зашёл сюда, потому что буква «М» с этой стороны». А медведь ещё страшнее как зарычит: «Так это же звериный туалет. А буква «М» означает, что это для медведей». Представляешь? Вот такая история со мной приключилась. Сашенька громко засмеялась. Дедушка тоже сам расхохотался, но что дальше рассказывать, он не знал и не думал вовсе. Рассмешил ведь внучку, подумал он, обязанность свою выполнил и хватит. – Вы чего там расхихикались! – послышался из кухни строгий голос бабушки. – Опять смешинка в рот попала. Спать пора, завтра папа с мамой рано приедут, в садик надо, а они гогочут. Дед, кому говорю, закрывай двери и иди сюда. Дедушка встал, нежно поцеловал внучку в лобик, пожелал спокойной ночи и хотел выйти уже. Но Сашенька, продолжая смеяться, остановила его: – Подожди, дед, а с другой стороны жираф сидел что ли? Но дедушка закрыл уже за собой дверь, и Сашенькин вопрос так и остался без ответа. * * * ДОПРОС В кабинете двое, молодой полицейский и пьяный гражданин пожилого возраста. – Ну что, мужик, давай поговорим? – Давайте, только сначала выпьем. – Нет, давай поговорим, а потом выпьем, может быть. – Да кто же так работает? – Я так работаю. – А наоборот не пробовали? – Не твоё дело. – А, если не моё, чего тогда говорить? – Для протокола. – Так вы писать будете? – Буду. – Ну, пишите. – Итак, что ты сказал потерпевшим? – Сказал, что мужик сказал-мужик выпил. – А потом? – Сказал, что мужик выпил-мужик сказал. – И что ты сказал? – Сказал, что все говорят. – А что все говорят? – А то вы не знаете. – Не знаю. – Сказал, что они говорят. – Кто они? – Мужики. – Какие мужики? – Которые говорят, что мужик сказал-мужик выпил. – А потом мужик выпил-мужик сказал, так что ли? – Так точно. – Ты уже это говорил. – И ещё скажу. – А я ещё раз спрашиваю, что ты сказал потерпевшим? – А то вы не знаете. – Не знаю, скажи. – Так я же уже сказал. – Да что ты сказал-то? – Давайте выпьем, потом скажу. – А без выпивки не скажешь? – Не скажу. – А что я в протокол должен записать? – Не знаю. Я уже столько наговорил, а вы не пишете. – А чего писать-то, хрыч старый? – Это вы уже сами должны знать. – Что я должен знать? – А вы не понимаете? – Не понимаю. – А поговорить хотите? – Хочу. – Ну вот, когда работать научитесь, тогда и поговорим. На том допрос и закончился. * * * СВИДАНИЕ С КОРОЛЕВОЙ 1965 год. Пятница. Время 16.15. Иду с завода после укороченной смены для рабочих, обучающихся в вечерней школе. Через дорогу от проходной кинотеатр. Взял билет на 16.30. Название фильма не помню. Очень пожилая контролёрша проверила, пропустила, ничего не сказала. В просторном фойе люди спокойно ходят, портреты артистов разглядывают. Двери в зал открыты, свет горит, и там уже сидят зрители, совсем немного, правда. Звучит звонок, захожу, сажусь на своё место. Двери закрываются. Люстры гаснут. Всё, как обычно. Но дальше… Засветился экран, на нём какой-то мужик, спиной к камере, отъезжающий паровоз, на ступеньках вагона какая-то тётка с растрёпанными волосами, которая истошно кричит этому мужику: «Прощай, Федя!» «Прощай, моя королева», – трагическим тоном произносит мужик, не оборачиваясь. Паровоз с дымящей трубой удаляется в маленькую точку посредине экрана, из которой, всё увеличиваясь, наезжает на зал большое слово «Конец». Длилось это зрелище минуту, не больше. Включили свет. Ну, думаю, сапожники, с обратной стороны плёнку зарядили. Ладно, подождём. Но, что я вижу – зрители все встают и молча дисциплинированно направляются к выходу из зала, в углу возле сцены. И я встал, оглянулся, позади меня уже никого нет, я один остался, двери в фойе закрыты. Помешкал чуть и тоже вышел. Стою на другой улице, за кинотеатром уже, и гадаю, что за случай такой. Пару раз провернулся на месте и в полном недоумении потопал, куда и не надо было пока. Через минут десять, однако, я решил вернуться и выяснить, за что же я отдал целых 50 копеек. Даже матюкнулся про себя, как умел. Тем более, что я тогда уже мечтал стать назойливым адвокатом. Вернулся, выяснил. Оказывается, в кинобудке перед самым концом предыдущего сеанса вырубили электричество. Кто-то из зрителей ушёл, а кто-то остался досмотреть, так как им пообещали быстро устранить неполадки. Вот я и попал в число этих недосмотревших свой фильм зрителей. – Оставайся на следующий сеанс, – предложила контролёрша. – У меня всегда есть в запасе одно свободное место на всякий случай. – Нет уж, спасибо, – ответил я. – В 18.30. у меня тут рядом свидание со своей Королевой. – С какой ещё королевой? – удивилась добродушная сотрудница советского кинопроката. – С настоящей, – уточнил я. – Магомаевской. Моя Королева явилась вовремя. Молоденькие фрезеровщицы тогда не позволяли себе опаздывать на встречу с парнем. Особенно слегка рыженькие, с чудными веснушками, искренней улыбкой и преданным взглядом. * * * ПОДЕРЖИ, ЛЮСЯ Случилось это в начале девяностых, сам всё видел. Поздно вечером идут мимо входа в ресторан ну очень интеллигентного вида старичок со старушкой. И в этот самый момент вываливаются из дверей два пьяных амбала в кожаных куртках. И давай дурашливо за старичков этих цепляться, вешаются на них, обхватывают, будто приятелей закадычных. Да ещё матюкаются и ржут при этом, как последние отморозки. Шляпку с головы старушки сорвали, волосы растрепали. Тогда старик, сильно оттолкнув обоих в сторону, снял очки, сказал жене «Подержи, Люся» и так отметелил этих амбалов, что я до сих пор гадаю, выжили они или нет. * * * СПОЙ НАМ ПРО ВИТЬКУ МАХОВА Было это в начале шестидесятых прошлого века. Я, мальчишка ещё по меркам нынешних времён, работал уже кадровым электриком по обслуживанию детских садов в одном из районов большого города. В постоянных напарниках у меня, или я у него, был мужчина, лет сорока пяти, фронтовик. Нормальный в общем мужик, но пил сильно. Однажды, 8 мая, после работы и сытного обеда в каком-то садике мы зашли с ним в небольшую ремонтную мастерскую местного жилищно-коммунального управления. Помещение мастерской располагалось в подвале красивого сталинского дома. Спустились, поздоровались. Двое мужиков, что там были, моего напарника знали и возраста они все были примерно одного. Сразу же на дощатом столе без скатерти появилась водка, закуска – хлеб, колбаса, консервы. И сразу же мужики выпили по целому стакану за предстоящий День Победы. Я тоже немного выпил, но от продолжения отказался. Они не обиделись. Смотрю, чуть поодаль, возле шкафа с разным монтёрским хламом, лежит на скамейке старенькая семиструнная гитара. Я взял её – бренчит. Подтянул струны, заиграл и тихонько запел. Мужики ещё выпили, захмелели, на меня ноль внимания, болтают о чём-то сумбурно. Но, когда они уже напились совсем вдрызг, что называется, мой напарник вдруг оборачивается ко мне и говорит: – Спой нам про Витьку Махова. – Про какого Витьку? – спрашиваю. – Ну, что ты не знаешь, что ли! Про Витьку Махова… С трудом, но всё же удалось выяснить у пьяной компании, что Витька Махов – это, оказывается, Серёжка с Малой Бронной и Витька с Моховой. И, надо же, я как раз пару дней назад, хоть верьте, хоть нет, выучил эту грустную песню под гитару. Она мне очень нравилась и легко подыгрывалась. Я, конечно, согласился. Запел. Думал, похвалят, спасибо скажут. Но слушатели мои после слов «Друзьям не встать. В округе без них идёт кино. Девчонки, их подруги, все замужем давно» громко разрыдались. Напарник мой при этом зло по столу начал стучать кулаком. Другой мужик откинулся на спинку замызганного дивана и крепко сдавил лицо руками. А третий, что с глубоким шрамом у виска, выскочил из-за стола, принял стойку бойца и с безумным взглядом стал строчить куда-то в стенку из невидимого автомата, громко выкрикивая «ты-ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды…» Потом я узнал, что у этого третьего после страшного ранения в голову случались иногда такие припадки. Всю жизнь свою, долгую уже, помню я тех молодых ветеранов войны из шестидесятых. И песню «про Витьку Махова» не забываю. * * * ПЕЧЁНКА Расскажу вам коротенько одну историю. Давно, правда, это было. Но было, даже не сомневайтесь. Семья: муж, жена и трое детей. Супругам по сорок лет. Жена иногда работала по выходным. И вот приходит она как-то зимним вечером домой с работы. В доме порядок, дети накормлены. Заботливый хозяин и жену решил накормить. Подал ей на ужин жареную говяжью печёнку. Жена попробовала и давай недовольно фыркать да замечания делать. Не вымочил, пересолил, пережарил. Думать, говорит, надо, а потом делать. Да ладно бы раз сказала. А то ведь и во время еды, и после ужина, и перед сном. Ни словечка нормального. Муж не вытерпел, молча оделся и вышел из дома. Только дверь громко хлопнула. Вышел и пропал. Совсем, окончательно пропал. Никто и нигде его больше не видел. И ничего о нём неизвестно. Хотя много лет уже минуло. Вот так вот тогда женщина лишилась мужа, а дети отца. И всё из-за никчёмной бабьей сварливости. Так или иначе, но история эта, как и многие подобные, к сожалению, подтверждает одно грустное, почти афористичное, соображение. Мужчина женится для того, чтобы у него была женщина. А женщина выходит замуж для того, чтобы у неё было всё. Но поскольку всего всегда не хватает, то женщина всегда всем недовольна. * * * ВЕСЁЛОЕ УТРО Суббота. Обычная московская квартира. За утренней трапезой дедушка, бабушка и Гришка, их шестилетний внук, которого в пятницу вечером на вкусные выходные доставили им постоянно занятые его папа и мама. Бабушка и дедушка – молодые пенсионеры, бывшие школьные учителя с навечно сохранившейся привычкой кого- нибудь чему-нибудь поучить. – Ну как у тебя дела в садике? – спрашивает внука дед. – Хорошо, – отвечает Гришка. – А, если конкретно, чего ты там совершил выдающегося? – Я с первого раза мячом точно в кольцо попал. – Молодец! А ты знаешь, как называется тот, кто метко бросает, кидает или стреляет? Вот прицелился и попал прямо туда, куда надо. Гришка, с маленькой котлеткой на вилке, слегка призадумался. Проходит минута. – Ладно, я тебе подскажу, – не стал томить дорогого внучонка дедушка. – Слово это начинается с буквы «с». – Стрелок что ли? – тут же спросил Гришка. – Почти верно, – соглашается дед. – Только стрелок это вообще тот, кто просто стреляет. Все стреляют, значит, все стрелки. А вот как называют того, кто всегда попадает с первого раза точно в цель? Как ты, например, в детском садике. Проходит ещё минута. Гришка молча жуёт котлетку и думает. Правда, не очень усердно, зная, что дедушка всё равно сам назовёт нужное слово. – Подсказываю дальше, – говорит дед. – Снай?.. – Снай… – повторяет Гришка. – И кто такой этот снай? Дайте ещё подумать. Прошла третья минута неглубоких детских раздумий. От котлетки ничего не осталось. Гришка беззаботно выбирает кусок шоколадного торта с цветочком и подносит его ко рту. – Пер, – не выдержав ожидания правильного ответа и поставив недопитую кружку чая на стол, вдруг решительно произносит бабушка. Дед чуть не подавился от смеха. Бабушка тоже громко расхохоталась, поняв, что вторую половину слова она озвучила с явным опозданием, да ещё с мягким звуком «е», а не «э». И Гришка рассмеялся над смешным словом, так и не разобравшись пока, кто же он – снай или пер. * * * ДЕНЬ СЧАСТЬЯ – Ты рот свой помыла? – угрожающим тоном спросила гренадёрского вида женщина неопределённого возраста с короткой спортивной стрижкой. – А как же, – робко ответила Мария Ивановна, восьмидесятилетняя старушка, садясь в стоматологическое кресло. – Что у тебя? – Да мне бы вот нижний протез изготовить. Не знаю только, на чём он будет держаться. Последний зуб месяц назад удалила. – Дай посмотрю. Мария Ивановна открыла рот и от волнения перестала дышать. – Сделаем, – сказала врач, отвернувшись к столику, на котором стояли рядами чьи-то уже готовые протезы с приклеенными на них фамилиями будущих беззубых владельцев. – Целиком и не сразу. – Что значит целиком и не сразу? – Нижний и верхний будем делать вместе. И ждать придётся полгода как минимум. – Так верхний же у меня хороший, и зубы там ещё есть. Я так к нему привыкла. А можно его не трогать? – взмолилась Мария Ивановна. – Возятся с тобой бесплатно, сиди и молчи, – услышала она в ответ. Мешать она ещё будет. Не нравится, иди к частнику. Короче, изготовила себе нижний протез Мария Ивановна в частной клинике, а не в городской поликлинике по льготной программе для пенсионеров. Дорого обошлось, зато без хамства. Учительской пенсии при этом едва хватило. Всю свою трудовую жизнь Мария Ивановна проработала в обычной ленинградской школе. Помочь некому. Муж давно умер. Тоже учительствовал. Вышел на пенсию по выслуге лет и умер. Блокадное детство сказалось. А сын, хоть и работает каким-то начальником по газу, но у него свои заботы. Женился, развёлся, женился, развёлся, взрослых детей содержать надо, на учёбу внуков за границей деньги нужны. Изготовила, значит, Мария Ивановна свой протез и пришла домой. Радостная такая, что с зубами, наконец. Прикрывать рот ладонью больше не надо. Жевать аккуратненько можно. Держаться, правда, этому протезу не за что. Того и гляди, изо рта выпадет. Ну да ладно, привыкнуть можно. Нечего зря губы растопыривать, как говорится, и рот до ушей разевать. Она и не разинула, когда рюмочку оставшейся с восьмого марта наливки буквально процедила в честь нового протеза. Пожевала осторожно булочку, чаю попила. А больше и закусывать собственно нечем было. Холодильник пустой. Оставшиеся две тысячи отложены на лекарства. Квартплата в шесть тысяч подождёт. Консьержке по пятьсот рублей она вообще больше платить не будет. Хватит, пенсия маленькая, пусть хоть заобижается. И тут Мария Ивановна вспомнила, что на балконе у неё кофточка вязанная сушится. А жила она на третьем этаже в обшарпанном сталинском доме, недалеко от центра. Вышла на балкон, сняла кофточку с верёвки и решила сдунуть с неё пожелтевший рябиновый лист. Наклонилась слегка за перила и дунула с силой – лист и слетел вместе с протезом. Только лист, кувыркаясь, в сторону, а протез камнем вниз. Слетела по лестнице во двор и Мария Ивановна. Да так быстро, что консьержка даже в окошечко высунулась от удивления. Битый час разгребала Мария Ивановна высокую пожухлую траву под балконом в поисках своего протеза. Чего они не скосили её, проклятую, возмущалась она работой коммунальных служб. Рябина ещё эта стоит тут некстати, росла бы себе в лесу. И кофту эту дырявую, зачем я её только постирала. А вдруг он упал на что-то твёрдое и раскололся. Умаялась Мария Ивановна до изнеможения. И села в полном отчаянии на металлическую оградку. Одна мысль в голове, и где оно, это стариковское счастье? – Помоги мне, Господи! – произнесла она вслух и посмотрела на небо. А там, зацепившись за невысокую ветку рябины и поблёскивая на солнце, висел её драгоценный протез. Снять его с дерева самой не составляло никакого труда. Но вместо этого Мария Ивановна закрыла лицо руками и расплакалась. * * * ПРИГОВОР ЗА ТОПОР Просто посидел с топором в приёмной – и три года лишения свободы. Это я об одном случае, который произошёл несколько лет назад далеко от столицы, в сибирской глубинке. Иван Денисович, дремучий мужичок пенсионного возраста, пастух, не получил в который раз подряд зарплату, выпил самогонки по такому обидному случаю, облачился в драную телогрейку, взял топор и пошёл разбираться с местным предпринимателем-животноводом. Пришёл в контору, работодатель в отъезде, тётки успокоили пьяного земляка, от души посмеялись над ним, чаем попотчевали. Он поворчал, посопел и побрёл домой отсыпаться. На суде, в райцентре, предоставленный государством адвокат, такой же с виду никчёмный мужичонка в мятом галстуке, неуверенно попросил вызвать на слушание дела хотя бы одного свидетеля и самого заявителя, выполняющего, по мнению руководства района, очень важную социальную и служебную деятельность в глухой деревне. – Вы в своём уме! – сурово отреагировала на просьбу адвоката судья, болезненно полная женщина с невыразительным взглядом. – Представляете, сколько им до нас ехать по бездорожью. И немедленно вынесла приговор. Иван Денисович ничего не понял и снова, в спину тяжело и горделиво удаляющейся даме в судейской мантии, стал бормотать что-то про непослушных коров. Всего времени от начала этого судебного заседания и до его окончания ушло минут десять – суд ведь у нас самый гуманный в мире, зачем зря человека мучить. * * * ГЕРОИЧЕСКИЙ ШУТНИК 1951 год. Таджикистан. Утро. Аэродром. Самолёты на приколе. Рядом здание штаба. У входа чёрный лимузин с дремлющим шофёром. В помещении, похожем на школьный класс, лётчики. Почти все – боевые офицеры. Каждый сидит за отдельным столом. За последним столом посередине сидит майор с глубоким шрамом на лице и золотой звездою на кителе. Пробивающийся сквозь окно солнечный луч будто специально падает на эту звезду, добавляя ей ещё больше блеска и значительности. За «учительским» столом стоит пожилой генерал, чуть позади от него, прислонившись к двери – адъютант. Генерал говорит уже целый час. И всё о стоящих задачах по укреплению и защите южных границ. При этом он с особенным акцентом произносит фразы типа: «Перед нами стоят задачи», «Мы обязаны выполнить стоящие перед нами задачи», «Поставленные перед нами задачи требуют от нас…» и тому подобные. Раз сто уже сказал в полной тишине про эти самые задачи, которые всё стоят и стоят. И вдруг с последнего ряда раздаётся удар кулаком по столу. – Вы с чем-то не согласны, товарищ майор? – спросил генерал офицера со шрамом и звездой. – Согласен, товарищ генерал, – не вставая, как этого требует устав, ответил майор. И тут же продолжил, изображая важную озабоченность. – Только я вот о чём думаю. Вот бы у меня член так стоял, как перечисленные вами задачи! Такого громогласного хохота горячая таджикская земля не слышала ещё, наверно. Генерал тоже разразился смехом и, закрыв лицо руками, плюхнулся на стул. А, когда слегка успокоился, повернулся к адъютанту и, кивая на рассмешившего всех майора, сказал по-доброму: – И ведь ничего не сделаешь с этим шутником. Он же Герой Советского Союза. * * * ВРАТЬ УМЕТЬ НАДО Сидят на скамейке в парке два очень пожилых соседа по дому, два деда, можно сказать. Один неторопливо, по глоточку, отпивает пиво из бутылки. Идут трое полицейских, при полной амуниции, видно, что на дежурстве. Останавливаются перед дедами. – Почему нарушаем? – спрашивает сержант с планшетом на боку, не иначе как старший по наряду. – Распивать спиртные напитки в общественных местах строго запрещено. Такой порядок. Придётся штраф заплатить. – Я не пью, – говорит один дед и, показывая на товарища, отодвигается на край скамейки. – Это он нарушает. Я его предупреждал, что нельзя. – Ребята, родненькие, простите дурака старого, – виноватым тоном заговорил другой дед. – Я вообще не пью. Но сегодня день танкиста. А я в танковых войсках служил. Вот и решил отметить. – Всё равно не положено, – говорит сержант и берёт в руки планшет. – Предъявите ваши документы. – Да какие документы, помилуй, сынок, – искренне недоумевает нарушитель порядка. – Я же просто погулять вышел. – Тогда назовите фамилию, имя, отчество. Я запишу и вы всё получите по почте. – Канделябров Давид Соломонович, – не раздумывая ни секунды, представился дед с бутылкой. – Ну и данные у вас, – удивляется сержант, записывая их на листок бумаги в планшете. – Необычные какие-то, редко встречаются. – Да уж какие от родителей достались. – А фамилия через «о» или через «а» пишется? – Через «а», конечно. – Понятно. Теперь адрес? – Москва, улица Адмирала Кутузова, дом тридцать один, квартира тринадцать, – опять же без промедления ответил дед и бросил недопитую бутылку в стоящую рядом урну. – Две чёртовы дюжины, одна против другой, – с улыбкой замечает сержант. – И как вам по такому адресу живётся? – Нормально. Почти полвека уж обитаем с женой в этом доме. – Ладно, я всё записал. Ждите квитанцию. – А вы всё правильно записали? – забеспокоился дед. – А то пришлют не мне и не туда. – Не волнуйтесь, гражданин. Ваши данные я зафиксировал точно. Когда полицейские отошли на почтительное расстояние, всё время сидевший до этого молча второй дед, воскликнул: – Ну ты даёшь, Петрович! Да ещё имя моё присвоил. И ни в какой армии ты не служил, сам же рассказывал. И жены у тебя нет. И дом у нас новый. И номер у него не тот. И квартира твоя две шестёрки. И никаким адмиралом Кутузов не был. Одно правда, что день танкиста сегодня. – Это ты даёшь, Давидка! – возразил Петрович. – Я бы другое имя придумал, если бы ты не испугался и в сторону не отскочил. И про великого полководца нашего я без тебя всё знаю. – Не обижайся. Я же просто пошутил. Откуда я знал, что они серьёзно привяжутся. Наверняка они тоже спектакль разыграли, ни протокола, ни свидетелей. Ты лучше признавайся, кто тебя так лихо врать научил? – Отец, когда мне лет десять было. Взял как-то с собой под Новый год в лес за ёлкой. Мороз, помню, был сильный. Срубили мы небольшую ёлочку, идём себе домой, и вдруг лесник с дружинниками. И тоже блокнотик достали и фамилию у отца спрашивают. А он спокойно так отвечает, Канделябров. А я рядом стою, молчу. Записали всё со слов отца и отпустили. Вот с тех пор я и не представляюсь как есть без особой нужды. – А попроще нельзя было придумать? – Э-э, Соломоныч, тебя ли учить этому! Вот сказал бы я им честно, что я Сидоров Иван Петрович, проживающий на улице Ленина, они бы ни за что не поверили. Короче, врать уметь надо. * * * ЛЮБОВЬ ПО ПАСПОРТУ Очередной раз, слава Богу, у пожилой супружеской пары опять всё получилось. Почти так, как в их лучшие молодые годы. А почти, потому что жене как-то не по себе было. По завершении навязанного природой процесса муж спросил у жены заботливо: – Что-то ты, любимая, заприохивала сегодня? – Заприохиваешь тут, когда ты удержу не знаешь, – проворчала жена, потягиваясь. – Выгибаешь меня, как вздумается, будто мне двадцать лет или я гимнастка какая. Все мышцы болят. – Ну, знаешь, раз в неделю и потерпеть можно, – возразил муж. – А ты в паспорт давно заглядывал? – По этому поводу никогда, – ответил муж и добавил после некоторого раздумья. – Ладно. Намёк понял. В следующий раз учту. Прошла неделя. Жена в полумраке привычно устраивается на кровати, зная о предстоящем событии. Подходит муж и перед тем, как приступить к вожделенным действиям, он что-то старательно кладёт на подушку, рядом с головою супруги. – Что это? – спрашивает жена, оборачиваясь. – Как это что, паспорт, – отвечает муж. – В раскрытом виде. Буду заглядывать иногда. – А ты чей паспорт принёс? – Твой, конечно. – Нет уж, и свой неси тоже. Положишь его с другой стороны… Как там получилось у них в этот раз, неизвестно. Но смеялись они долго и с обоюдным удовольствием. * * * НОЖИЧЕК Заканчивается судебное разбирательство уголовного дела по факту убийства в небольшом лесном массиве рядом с жилыми домами на окраине Москвы сорокалетнего мужчины, нигде не работающего, ранее судимого, алкаша и дебошира. В зале заседания, уже в качестве публики, три бывших свидетельницы – жена обвиняемого, соседка по этажу и консьержка. Последнее слово предоставляется подсудимому. – Ваша честь, – обратился обвиняемый к судье, монументально красивой женщине с проницательным взглядом. – Я постараюсь коротко, по существу и по пунктам. Первое. Пусть я всю жизнь до пенсии проработал учителем в школе, к правоохранительным органам отношения не имею, но всё равно не могу понять такой юридический казус. Почему единственное, чем доказывается в деле моя вина, это мой маленький складной ножичек, с которым мы с женой иногда ходим за грибами? Которых, кстати, всё меньше и меньше, а в этом году вообще почти не было. Никто так и не ответил мне на вопрос, являюсь ли я идиотом, если я как бы вначале убил этим ножичком, а потом сам же аккуратненько положил его рядом с трупом? Кроме того, я много раз спрашивал следователя и просил адвоката выпытать это, а каким образом почти мгновенно после обнаружения трупа, дознаватель прямо из лесочка явился именно ко мне и предъявил мне мой ножичек? На нём что, моя фамилия и адрес имеются, или он действует как навигатор? Второе. В деле фигурируют отпечатки моих пальцев на ножичке. Правильно, потому что он мой, и я признал его своим. Хотя, если бы я, не дай Бог, убил кого-то, то отпечатков, как и самого ножичка, я бы не оставил. И жене своей наказал бы ни за что не признавать этот ножичек нашим. Но вопрос даже не в этом, а в том, как и когда эти отпечатки появились на ножичке? Человек в штатском пришёл, представился дознавателем и, ничего не сказав про убийство, достал из кармана ножичек, дал мне его в руки, спросил, мой или нет, потом забрал его у меня, положил в пакетик и сообщил о страшном происшествии. Такой способ получения доказательств явно смахивает как минимум на должностной подлог. Третье. В материалах дела нет даже намёка на объяснение того, а зачем вообще мне понадобилось убивать этого своего соседа с верхнего этажа? Да, он часто выпивал, матом ругался, во дворе скандалы устраивал. Да, он громко включал музыку. Да, дома у него собиралась пьяная компания. Да, я жаловался, что он спать не даёт. Но убивать, чтобы остаток дней своих провести в колонии, извините. Мне восемьдесят лет, но деменции у меня пока нет, можете не сомневаться. В одном этом соседе проблема, что ли. Его не будет, другой такой же поселится. Или многодетная семья. Или мастер какой-нибудь в обнимку с дрелью. Идеальной тишины в многоквартирном панельном доме всё равно не добиться. Все шумят. Так что теперь, во всех подряд перочинным ножичком тыкать. Четвёртое. Следователь уверен, что я просто взял и потерял ножичек. Но как это вообще могло быть? Убийство произошло днём, всё видно, и вдруг окровавленный нож незаметно для преступника падает рядом с телом. Так, что ли? Ну кто ж оставляет такую улику. Я рассказывал и следователю и так называемому государственному защитнику, что убиенный с сомнительными дружками своими спускался на этаж ниже и заходил к нам в квартиру пару раз, чтобы удостовериться в издаваемом его аппаратурой громком звуке с потолка. И соседка подтвердила это. Ему казалось, что мы с супругой просто вредные и всё придумываем. Сам он при этом проходил в комнату, стоял, прислушивался, а дружки его в коридоре околачивались, где у нас в тумбочке или на ней, возможно, этот самый ножичек лежал и ключ от квартиры. В это время можно было слепок ключа сделать или просто изучить замок в нашей входной двери, чтобы прикинуть, какие примерно отмычки нужны для его открытия. А потом изобретательно воспользоваться этим. Я объяснял и готов сто раз повторить, что понятия не имею, как мой ножичек исчез из квартиры. Пятое. В деле нет ни одной страницы с характеристикой личности соседа. Про меня всё написано, заслуженный, не имел, не привлекался. А про него ничего нет. А ведь он был весь в долгах, между прочим. У него только за коммуналку задолженность на сегодня в полмиллиона. Помимо этого, он сам жаловался, что на него коллекторы недавно наехали за какой-то долг в несколько миллионов. Ещё и банк какой-то от него чего-то требовал. По словам консьержки, сотрудники этого банка несколько раз приходили к нему с какими-то бумагами, но не заставали его дома. Плюс у него была вражда с бывшей женой из-за квартиры. Она вроде как хотела продать её, а он был против. Да и квартира, оказывается, у него была под залогом. Короче, зная о моих жалобах на него, меня могли элементарно подставить. Именно эта версия и является, на мой взгляд, самой правдоподобной. Однако ни следователя, ни защитника она нисколько не заинтересовала, и ничего в этом направлении сделано не было. Ровным счётом ничего. Ни по кругу общения убитого соседа, ни по возможным конфликтам его с другими людьми, ни по семейным дрязгам. А ведь на трупе, как сам же следователь и проговорился, имеются явные следы борьбы. Возможно, соседа вначале избили до бесчувствия, а потом нанесли точный удар моим ножичком? Хотя что это за удар, если сам этот ножичек вместе с ручкой чуть длиннее спичечного коробка будет. Шестое. Никак не учтены и такие два важных обстоятельства. Убийство было совершено примерно в обед. А я вообще в этот день до позднего вечера не выходил из дома. Консьержка и устно это подтвердила, и на записях видеонаблюдения у неё в каморке не зафиксированы мои передвижения по подъезду. За грибочками мы ещё раньше перестали ходить. И ничего не сказано также о том, что отношения между мною и убитым были в целом вполне нормальными. Когда он не пил и не шумел, то мы спокойно и по-людски общались. Я даже как-то помог ему в ванной течь устранить, а он помог мне козырёк над лоджией прикрепить. Я только просил его не шуметь и всё. Ну на кой чёрт, извините, мне убивать-то его понадобилось? В чём тут логика и умысел? Наоборот, мне даже жалко его было, неприкаянным он каким-то был. Я знаю, что по закону я не ограничен во времени и могу говорить до того момента, пока не выражу все свои мысли. Главные свои мысли я уже выразил и заявляю, что не согласен с предъявленным мне обвинением, считаю его абсолютно надуманным и предвзятым. Сам по себе перочинный ножичек не может являться достаточным доказательством. Раньше так нерадиво и с таким равнодушием к судьбе человека не работали. Я имею в виду молодого следователя и такого же молодого адвоката, которого мне подсунули бесплатно. То ли их плохо обучали, то ли они чей-то заказ исполняли, то ли без взяток уже вообще ничего толком не делается. А совесть где? Сляпали всё за месяц и довольны. Подумали, наверно, старик своё пожил, не жалко, пусть за колючей проволокой подыхает. – Всё у вас? – спросила судья у подсудимого и, получив утвердительный ответ, добавила. – Суд удаляется в совещательную комнату для постановления приговора. Оглашение приговора состоялось, как и было объявлено, ровно через час. В резолютивной части было чётко указано: признать подсудимого невиновным в связи с его непричастностью к совершению преступления. * * * СЛОВ НЕТ – Ну, что делать будем? – спросил парень из автомобильной инспекции, глядя на неправомерно припаркованный Мерседес экстра-класса. – Грузить будем, – уверенно ответил опытный эвакуаторщик. – Номера на машине наши. Ладе нельзя, а Мерсу можно, что ли. Да и план выполнять надо. Погрузили и увезли на штрафстоянку. Где в барачном помещении на оформлении документов и выдаче авто незаконопослушным хозяевам трудился в этот день Иннокентий. Через час появляется хозяин Мерседеса с личным охранником могучего телосложения. По всему видно, что оба нерусские. Хозяин выглядел весьма импозантно. Чисто выбрит, седина на висках, фирменный галстук, пальто цвета беж. – Встаньте в очередь, как все, – строго сказал Иннокентий через окошечко охраннику, который начал было бесцеремонно стучать в закрытую дверь. Тот поморгал недоумённо, но подчинился. Подошёл их черёд. Иннокентий без лишней волокиты проверил всё, вручил квитанцию и указал на банк через дорогу, где принимали оплату штрафов. Но после, перед тем, как выдать пропуск на выезд, Иннокентий знаками подозвал к окошку владельца Мерседеса. – Вот ручка, вот протокол, укажите вот здесь, что жалоб и претензий не имеете. И распишитесь. Нерусский импозантный человек ручку принял, но писать ничего не стал. – Я не понимай, – выговаривает он кое-как по-русски и жалобно смотрит на своего телохранителя. А тот лишь широченными плечами пожимает. – Ладно, – вошёл в положение Иннокентий. – Просто вот в этой строчке после печатных слов «Жалобы и претензии» напишите на русском языке одно слово «Нет». И всё. Обладатель шикарного Мерседеса взял протокол в руки, покрутил его туда-сюда, перед носом охранника помахал им зачем-то. И снова признался: – Я не понимай. – А тут и понимать ничего! – с раздражением произнёс Иннокентий. – От вас требуется только написать всего одно слово «Нет». И давайте быстрее, вы всех задерживаете. Наконец, кивая головой и бормоча что-то себе под нос, не знающий русского языка нарушитель медленно, но всё же заполнил протокол и отдал его Иннокентию. Который на повышенных тонах разбирался уже с другим нарушителем в куртке и штанах цвета хаки. По всему видно, русским. Минут через десять Иннокентий, увидел, как через открытые ворота выехал освобождённый Мерседес экстра-класса. А в конце смены он, специалист с высшим юридическим образованиями, просматривая и сортируя оформленные за день официальные бумаги, был весьма озадачен вопросом, что делать с протоколом без подписи, но с выразительным указанием собственника автомобиля на его жалобы и претензии – СЛОВ НЕТ. * * * ИМЕНА И СУДЬБЫ – И как вам жилось там? – спросил я очень старенькую соседку по дому, сидя с нею на лавочке во дворе напротив детской площадки. – Весело, – ответила Екатерина Варфоломеевна. – Мы же молодыми были. Сказали, целину надо осваивать, мы и ломанулись. – А вы прямо из Москвы туда, в Казахстан? – Ну да, вызвали в райком комсомола, оформили путёвку и вперёд. Но это шут с ним. Я же там чуть замуж не вышла. – Почему чуть? – А ты не спешишь? – Нет. Посижу тут с вами немножко на солнышке. – Тогда слушай. Он с Украины был. Высокий такой статный парубок, как у них говорят. Звали его Анатолий. Привязался ко мне, как банный лист. Хотя там и бань-то как таковых не было. И всё бы ничего, да вот называл он меня специально не по имени, а только по отчеству. Фотография моя на доске почёта висела, он и прочёл. Подойдёт со мной к дружкам и говорит, вот познакомьтесь, это моя Варфоломеевна. Или полезет с поцелуями и говорит, дай-ка я тебя обниму, Варфоломеевна. Мне восемнадцать лет, а он ко мне будто к тётке с семечками на рынке обращается. Скажет и ржёт, как дурак. Такое, видите ли, отчество у меня смешное. – Ну и вы бы его по отчеству называли в отместку, – предложил я возможный на тот момент вариант поведения. – Любила я его сильно, – призналась старушка. – Обидеть боялась. Да и отчество его я не знала, на кой оно бес мне нужно было. – Понятно. А замуж-то почему не получилось? – Ты слушай и не перебивай. Поехали мы прямо со стана в посёлок расписываться. А перед тем, как подписи поставить, регистраторша и спрашивает Анатолия, согласен ли он, Ананий, взять в жёны Екатерину. А он, как ни в чём ни бывало, отвечает, согласен. Представляешь. Я очумела прямо. Какой ещё Ананий, спрашиваю. А он объясняет, что это он по жизни Анатолий, а по документам Ананий. Такое, мол, родители ему имя дали. Ах ты, паразит, говорю. Варфоломеевна, значит, смешно, а Ананий лучше. Это что, говорю, получается, дочку мою, например, будут звать Ананьевна. Нет уж, сказала я твёрдо, проваливай, дорогой, с таким именем, куда подальше. – А потом? – Потом я домой вернулась. Но замуж так и не вышла. – А дочка с внучкой и правнучкой откуда? Я же их знаю. – От другого мужчины, которого я не любила. Зато имя у него было шикарное. – Какое? – Ну ты же говоришь, что всех нас знаешь. Именно в этот момент вышла из подъезда и подошла к нам дочь Екатерины Варфоломеевны, пожилая женщина восточной наружности. – Добрый день, Татьяна Рашидовна! – поздоровался я. * * * ЖВАТРА За столом три женщины – комиссия по рекомендации, кого из немногих первоклассников действительно следует перевести в специальную школу в связи с их неспособностью успешно справляться с учебной программой. Учительница заводит в класс симпатичную черноволосую девочку и усаживает её напротив. – Как тебя зовут? – спрашивает одна из женщин, раскладывая на столе разные цветные картинки. – Анжелика. – А вот скажи, Анжелика, что ты видишь на этой картинке? – Помидор. – Правильно. А на этой? – Огурец. – Тоже правильно. А на этой? – Капуста. – Молодец. А на этой? – Картошка. – А на этой? – Лук. – Умница. А теперь скажи, как вот это всё, что ты увидела, можно назвать одним словом? – Жватра, – с радостной улыбкой, будто разгадав трудную загадку, ответила Анжелика. Смешно? Не очень. Уж больно красивые глазки у девочки и смотрит она на взрослых с таким доверием… * * * А ЕСЛИ ВОЙНА К деду на юбилей приехал внук из Москвы. Внук искренне любил деда за свои весёлые и беззаботные детские годы. До школы он почти всё время жил у дедушки с бабушкой. А, когда бабушка умерла, и дед остался один, внук навещал его только вместе с отцом, раз в несколько лет. Дед многому научил внука. Особенно тому, что сам неплохо умел – разлагольствовать на разные темы и не молчать, когда спрашивают. – Родители, значит, не смогли приехать, тебя прислали, – горестно вздохнул дед, наливая себе и внуку по рюмке водки. – Жалко. А вдруг не увидимся больше. Ну да ладно. Давай, за встречу. Я шибко по тебе соскучился. Выпили, закусили. – Как ты тут один? – спросил внук. – Старенький ведь уже. – А что мне про себя рассказывать. Живу воспоминаниями. То бабушку вспомню, то тебя. Помнишь, как мальков для рыбалки ловили? Сачка не было с собой, так мы твою маечку использовали. – Помню, дед, всё помню, – ответил внук. – А помнишь, как ты в лесу за опятами под бревно полез, а там крапива, и ты руки себе по локоть обжёг? – И это помню. Бабушка ещё мне каким-то жиром их мазала. – А у нас в посёлке, как видишь, всё без изменений. Дома, правда, скоро совсем разваляться. Никому мы тут не нужны. А как вы там живёте? – Нормально. – Отец на пенсию собирается? – Пока нет. Ему же ещё рано. Это ты в шестьдесят вышел, а он на пять лет позднее пойдёт по новому закону. – И ты считаешь это нормально? – Нет, конечно. А что делать? – А вот мы, коммунисты, всегда знали, что делать. – Ну ты, дед, положим, не простым коммунистом был, а секретарём райкома. Где-то, наверно, мог выступить, возразить. – Да не во мне дело. Раньше само государство за людей было. – Может, не будем о политике, – предложил внук. – Она и без того надоела мне хуже горькой редьки. Давай лучше выпьем за твои восемьдесят лет. Наливай. Папа, мама и я желаем тебе крепкого здоровья и прожить ещё столько же. – Спасибо! – произнёс дед и запросто, одним глотком, выпил вторую рюмку. – Нет уж, я скажу, дорогой внучок, авось пригодиться. Вот тебе тридцать лет, ты политолог, то есть болтун нанятый. А, если война и тебя призовут, пойдёшь? – Ну и логика у тебя, дед. Работа-то моя при чём здесь? – Как это при чём? Ты же по телевизору выступаешь. – И что? – Вот и ответь. Только честно и прямо, как я учил тебя. – Пойду. – А зачем? – Родину защищать. – А кого конкретно? – Тебя, отца с матерью, себя, наконец. – От кого? – От недругов. – А кто они наши недруги сейчас? – Ну ты, дед, даёшь! Воевали же в Великую Отечественную. – Ту войну не трогай, она святая. На той войне прадед твой погиб. На ту войну я бы и сам пошёл, без призыва. И дрался бы до последней капли крови за нашу землю, за наше государство, за нашу культуру, за равенство и социализм. Понял? – Понял. Ты только не волнуйся. – А сейчас, от кого ты нас защищать собрался? Какая нам разница, под каким капиталистом жить! Строй же теперь у всех одинаковый. И там деньги главное, и у нас тоже. И там эксплуатация, и у нас тоже. И там земля в частной собственности, и у нас тоже. И там цены растут, и у нас тоже. У нас даже больше. Капиталисты ведут себя в мире, как бандиты на рынке. И ты не нас, а их жадность защищать будешь. – Успокойся, дед, пожалуйста. Никакой войны, слава Богу, нет. – Погоди, они её как пить дать развяжут. Они без неё не могут. И Бога они не боятся. Ленина читай. – Почитаю, дед, обязательно почитаю. И мы давай ещё выпьем немного и к речке пойдём. Посидим там на нашем местечке. Выпили. На этот раз бабушку помянули, по просьбе деда, и пошли к реке, что виднелась за огородами. – Бутылку не забудь, и пару огурчиков, – приказал дед, выходя из двухкомнатной квартиры в старом хрущёвском доме на окраине тихого уральского посёлка, бывшего когда-то административным центром большого и многолюдного района. – А воевать за Россию я всё равно буду! – произнёс громко внук, подойдя вместе с дедом к берегу. – Что бы ты мне тут ни говорил. – Молодец! – как ни в чём не бывало похвалил его дед. – И я тоже буду, если смогу. Без нас она пропадёт, а мы без неё. * * * БАСНЯ И ДЕБИЛ Есть у меня басня с названием «Предел». Речь в ней о том, как три вороны попытались засудить Льва за то, что он якобы не сумел соблюсти предел необходимой обороны, убив напавшего на него Шакала. Начало басни такое: Шакал, Прославиться мечтая И удаль показать свою, На Льва напал. Тот безмятежно спал, Не зная лучше рая. На днях получаю гневный отзыв на эту басню от некоего очень, похоже, осведомлённого субъекта с одного популярного литературного сайта. Он пишет: «Автор живёт в своём выдуманном мирке. Где это он видел, чтобы шакал сам нападал на льва. Шакал дебил, что ли!» От такой «критики» хочется упасть и асфальт грызть. Ну не про животных ведь, как таковых, басни пишутся. Детишки, и те знают об этом. Ладно, о моей басне такой отзыв. Я никто. Потому о моих стишках можно, конечно, как угодно высказываться. Но вот в басне Крылова «Журавль и волк», к примеру, есть такие строчки: «Журавль свой нос по шею засунул к Волку в пасть и с трудностью большею кость вытащил и стал за труд просить». И где ж это великий баснописец видел, чтобы журавль сам свой нос к волку в пасть совал, дебил он что ли! Или про Ворону незабвенный Иван Андреевич пишет: «Да позадумалась, а сыр во рту держала». А никакого рта у вороны и нет вовсе, клюв у неё. И в природе сама ворона никогда ничего никому не отдала бы, дебилка она что ли! И я позадумываюсь, кто же дебил-то? Во всяком случае – не шакал… * * * ЗА НАС С УКРАИНЦАМИ Мы, два старых человека, принявших уже по полстакана водки за Россию, сидим на кухне в московской квартире и рассуждаем про Украину. Я чего-то там рассказал хорошее про украинцев, с которыми служил в армии за границей более сорока лет назад. Вспомнил, как мы скудными пайками делились на учениях, как мы чуть ли не со слезами на глазах расставались под «Прощание славянки», как искренне после дембеля в гости друг друга приглашали. Потом товарищ мой закадычный взял слово: – А я вот не понимаю, почему мы с украинцами уже и не братья вовсе, как выражаются некоторые их деятели. Ну как бы вам не нравилось слово «брат», факты от этого не меняются же. Вот дед мой и бабушка по матери, совсем маленькими ещё, в начале прошлого века с многочисленными своими семьями с Украины в Сибирь были насильно переселены. Там выросли и поженились. Разговаривали то по-русски, то по- украински. Девять детей родили, которые по паспортам значились уже, конечно, русскими. Один, старший сын, зимой сорок первого под Москвой погиб. Но где-то на Украине точно ведь были и есть родственники по семьям моих предков, а значит и мои тоже. Не всех же переселили. Теперь отца моего возьмём. Он давно умер, и я почти не помню его. Но знаю точно, что сам он из Киева, всё вернуться туда хотел. При том, что русский мужик вроде. По разным причинам связь с родными он потерял, жизнь тогда расхристанная такая была. Почему-то он в Сибири оказался, там они с матерью и познакомились. У отца на Украине, как рассказывала мать, были несколько сестёр, дядьки, тётки. У них там тоже наверняка свои дети и внуки потом народились. То есть опять же все они родственники моего отца и мои тоже. И почему же в таком случае мы не братья с украинцами, коли уж так по крови и по истории получилось. Если не братья, так кто тогда. Вот есть у тебя родственники в Гондурасе? – Нет, – честно признался я. – Хотя, кто его знает. – Тогда наливай и выпьем за Украину… * * * РАРИТЕТ 2013 год. В редакцию газеты «Правда» пришёл пожилой мужчина с рукописью статьи о том, как Зюганов будто бы сам, добровольно, отказался от должности президента России по итогам выборов в 1996 году. – Ну, какой он главный коммунист после этого! – с возмущением подытожил автор своё устное предисловие к статье. – А сами-то вы коммунист? – поинтересовалась женщина, которая вела в этот день приём посетителей. – Разумеется, – ответил мужчина. – Я член партии с девятнадцатого года. – Ого! – в один голос раздалось в приёмной. – И все находящиеся в ней сотрудницы внимательно посмотрели на необычного посетителя. – А чего вы удивляетесь, – спокойно отреагировал на их взгляды мужчина. – Я тогда был лучшим молодым рабочим в депо и меня приняли без особых проблем. – Вот это раритет! – произнесла самая молодая сотрудница редакции. – А партийный билет вам лично Ленин вручал? – Ну, что за шутки! – недовольно проворчал в ответ мужчина. – Я в «Правду» пришёл или в «Эхо Москвы»? – Да какие уж тут шутки, товарищ, если вам сейчас должно быть никак не меньше ста десяти лет. – Это почему же? – Так вы сами подсчитайте. С девятнадцатого года сколько времени прошло? Автор статьи помолчал, подумал немного и спросил: – А я как сказал, с девятнадцатого года, что ли? – Именно так. – Вот, пим дырявый! – обозвал себя мужчина. – С девятнадцати лет, конечно. А сейчас мне семьдесят. Я просто оговорился. Извините, пожалуйста. Его извинили, посмеялись и извинили. Но в публикации статьи про несостоявшегося коммунистического президента отказали. * * * . КОНЧАТЬ НАДО Солидный молодой мужчина по имени Георгий, переходя трамвайные лини напрямую к обычному продуктовому магазину, даже не заметил, что чуть трамвай его не переехал, а затем и грузовая машина. Он шёл и думал, что ему делать со своим так называемым малым предприятием «Рубикон». Третий день думал, не ел почти ничего и не спал почти. Налоговики опять проверку затеяли, арендодатель снова платежи поднял, бухгалтер второй раз в декретный отпуск собралась, новое оборудование сломалось, охранник запил, в суд вызывают. Наличных денег совсем не осталось. Со всех сторон нескончаемые проблемы. Жена ещё психанула. Сказала, не может больше смотреть, как он с ума сходит с этим чёртовым бизнесом, взяла сынишку и уехала к родителям в Воронеж. Конечно, кому понравится, когда муж, не отвлекаясь ни на минуту от предпринимательских забот, грязные кеды в холодильник ставит. Время позднее, но магазины ещё работали. Георгий после гневного сигнала проехавшего грузовика остановился на тротуаре, вытащил из кармана брюк последнюю пятисотрублёвую купюру, посмотрел на неё, сунул обратно и стал гадать, чего и сколько он на неё сейчас купит. Ага, думает, куплю килограмм пельменей, а на остальные деньги сырки плавленые, сколько получится. Точно так он и сказал продавщице. А она смотрит на него и ничего не делает. Он внятно и громко повторил свою просьбу. Та опять ничего не делает. Просто стоит, как памятник со скрещенными руками на могучей груди, и смотрит на него. – В чём дело? – спрашивает Георгий. – На какие остальные? – спрашивает в свою очередь продавщица. – Послушайте, мне сейчас не до смеха. Я устал, как собака. Дома шаром покати, а есть хочется. – Сочувствую, молодой человек. Но я должна знать, на какие остальные вам сырки отпустить. – Не морочьте мне голову, – начал сердиться Георгий. – Трудно, что ли, подсчитать, сколько сырков получается. – Это ещё надо разобраться, кто кому голову морочит, – тоже заметно повысив голос, ответила продавщица. – Почему я должна чего-то там подсчитывать за вас? – А зачем вы тогда нужны здесь? Видимо, это уже был перебор со стороны Георгия. – Не твоё собачье дело! – отрезала продавщица. – Ты будешь брать свои вонючие пельмени или нет? – А сырки? – Да задолбал ты меня уже с этими сырками! Ты можешь нормально сказать, сколько тебе их надо? – А я откуда знаю. Вы должны взять и подсчитать, сколько получается. – Как? – Вы что, арифметику в школе не проходили или мозгов не хватает? – Мы тебе сейчас полицию вызовем и посмотрим, у кого чего не хватает. – А я вам кого-нибудь из управления торговли вызову. После таких обоюдных угроз продавщица сорвалась с места и вскоре вернулась в сопровождении администратора магазина. – Вот, полюбуйтесь, требует от меня, чтобы я ему на какие-то остальные сырки продала. – Да, категорически требую! – подтвердил Георгий. – Так, успокойтесь оба, – сказала администратор и спросила Георгия. – Скажите, а вы деньги, которыми располагаете, показывали продавцу? – Нет, – честно признался Георгий. – А как же тогда она могла рассчитать, сколько сырков получается? – Действительно, – улыбаясь, согласился Георгий. – Извините меня, пожалуйста. Что- то у меня сегодня с головой не того. Я лучше пойду. – Подождите, – остановила его администратор. – Сколько у вас денег? – Только пятьсот рублей, одной бумажкой в кармане. – Ну, наконец-то! – радостно воскликнула продавщица. – Сейчас всё сделаем в лучшем виде. Ушёл Георгий из магазина с пельменями, с сырками и с готовым для себя решением – кончать надо с Рубиконом. * * * БАБУШКА УМЕРЛА 1971 год. У нас с братом умерла бабушка, было ей почти 80. На Урале она оказалась во время войны, эвакуированная. Жила она когда-то в Питере и, если верить ей, то она даже с Лениным встречалась, в Смольном. Вспоминала его и плакала при этом почему- то. Помню, особо отмечала, что вождь был невысокого роста, чуть выше неё – метра полтора с кепкой, как говорят. И всё причитала, качая головой: «Хороший человек был». Но не о том речь. Мне было 21, а брату 18. Я работал в учреждении культуры простым инструктором, а брат на крупном оборонном заводе электриком. По нынешним временам – ну кто мы такие? Никто, самые обычные люди, пацаны ещё, можно сказать, ни связей, ни положения, только жизнь самостоятельную начинали. Свердловск – город большой, а мы в нём – одни из сотен тысяч. Однако… Я лишь заикнулся на работе, что у меня умерла бабушка, похороны в такой- то день, и мне сразу, без лишней волокиты, выделили автобус. А брату сказали, что выделят бригаду с машиной. Бабушка у нас тоже была самой обычной пенсионеркой. Выдающихся заслуг перед государством у неё не было, и никто из посторонних о ней ничего не знал. Но никаких подтверждающих документов о том, что она наша и что она действительно умерла, мы своим начальникам не предоставляли. И вот похороны. Декабрь. На улице минус 40! «Мой» автобус с утра у дома, а «машина брата» задерживается. Полдень уже. Ну, думаем, обманули. Вдруг, чувствуем и слышим, дорога задрожала. Видим, к дому подъезжает громадный военного образца грузовик с колёсами, почти такими же, как у трактора «Беларус». И шесть мужиков в кузове стоят за кабиной. Поздоровались с братом и спрашивают: «Ну, где бабуля?». Оказывается, они до прибытия по указанному адресу могилу на кладбище копали… Похоронили мы нашу бабушку достойно. Родственников и других, ещё живых бабушек, после поминок развезли на автобусе по домам. Мужики-помощники, что с завода, славно выпили и закусили, даже песни попели. Короче, всё получилось как-то ладно, по-человечески. Несмотря на лютый мороз и мелкие материальные затраты. Никаких официально отгулов на день похорон никто нам с братом не оформлял, и ни копейки из своих зарплат мы за невыход на работу никому не компенсировали… Давно это было, очень давно. Но помнится с каким-то щемящим умилением и светлой грустью до сих пор. Попутно и время минувшее вспоминается. Но так, что не хочется сравнивать при этом некий социализм с неким капитализмом и рассуждать, а были ли они или есть в российской истории и что из них лучше. Но жизни-то реальные в разные времена, сейчас и тогда, сравнить можно. Без политических россказней. Бабушка-то наша реально умерла, и «культурный» автобус, и рабочие на грузовике с известного на всю страну завода реально были. И мы с братом реально чувствовали себя тогда вполне уже взрослыми и вроде как уважаемыми людьми. За спиной у каждого из нас вроде как реальный коллектив был, и реальные товарищи были, если позволите. И многие из наших товарищей тоже могли тогда без разорительных хлопот, с честью и приличием, похоронить своих бабушек. Жаль только, что через 20 лет мы всем народом свою страну так же достойно похоронить не сумели… * * * МАШЕНЬКИНЫ ДРУЗЬЯ Однажды, когда задул на улице холодный ноябрьский ветер и залетали первые снежинки, девочка Маша заболела – давай вдруг кашлять, чихать, носом шмыгать. Простыла, одним словом. – Да у тебя температура! – воскликнула бабушка. – Всё, будешь сидеть дома. Никуда твой первый класс не денется. Наверстаешь ещё, ты у нас умненькая. Сейчас позвоню маме на работу, пусть врача вызывает. Через час пришёл врач, дяденька с усами. Заглянул в Машино горлышко, послушал её с двух сторон какими-то чёрными кругляшками, градусник ещё раз поставил и произнёс уверенно: – Ничего страшного, обычная вирусная инфекция. Посидит день-другой дома, и всё будет в порядке. Таблетки от кашля я, конечно, выпишу и сироп от простуды тоже. А горячий чай с малиновым вареньем вы сами сделаете. Но, вообще, хорошо бы такую чудесную девочку к морю свозить. Погреется там, поплавает в тёплой водичке и болеть больше никогда не будет. И ещё очень полезно выспаться сейчас, как следует. Волшебный сон при этом не помешает. Кузьма с Мартином сидели в это время под Машиной кроватью и всё слышали. Они не знали, что такое инфекция. Но слово это им сразу не понравилось. Потому, что из-за него Маша лежит в постели и не может поиграть с ними. Они и про море ничего не знали, но точно поняли, что, если Маша побывает на море, то никакие болезни ей будут не страшны. Кто такие Кузьма с Мартином, спросите? Отвечаю. Это самые лучшие и верные Машины друзья – котёнок и мышонок. Котёнка подарил папа, а мышонка – мама. Имена же такие придумала для них сама Маша. И каждому из них она соорудила свой домик – Кузьме побольше, Мартину поменьше. Когда они втроём играли в догонялки, то Маша следила, чтобы Кузьма, цапая Мартина, не слишком-то выпускал когти, а Мартин чтобы не прятался в самые укромные местечки, откуда его нельзя было достать. Маша научила их всему, что сама знала и умела. Например, закончили кушать, взяли лапками по салфетке и вытерли мордочки. Или перед тем, как лечь спать, обязательно, махая хвостиками, пожелали Машеньке спокойной ночи. И вот, запомнив, что сказал усатый дяденька, Кузьма с Мартином решили во что бы то ни стало организовать для Машеньки волшебное путешествие к морю. Лишь только стемнело, они выпрыгнули в окно и вскоре подлетели к дому на оранжевом самолётике. Кузьма был одет в форму пилота, а Мартин – в форму стюарда. Трап сам подкатил к окошку, Машенька ступила на него и направилась к самолётику. – Куда! – писклявым голосочком остановил её Мартин. – Купальник забыла. – Я знаю, где он, – промяукал Кузьма. – Я сам его принесу. И с этими словами прямо в лётчиской фуражке он запрыгнул на шкафчик в углу комнаты, открыл дверку и достал красивый Машин купальник. На самолётике они летели совсем недолго. Но в полёте Мартин всё равно успел предложить Маше таблетки от кашля, сироп от простуды и горячий чай с малиновым вареньем. Облака, наконец, рассеялись, и внизу показалось море. Была почему-то уже не ночь, а ярко светило солнышко. Самолётик под управлением Кузьмы ловко пролетел над пальмами, испугал чаек и приземлился прямо на пляже. Машенька быстренько сбежала по трапу и хотела сразу же окунуться в воду. – Куда! – громким мяуканьем остановил её Кузьма. – Купальник надень. Маша оглянулась и увидела Кузьму, который стоял в открытом проёме фюзеляжа и держал двумя лапками купальник. Весь день Машенька купалась, загорала, строила песчаные замки, слова разные из гальки складывала, приветы дельфинам посылала. И, главное, Кузьма с Мартином всё время находились рядом. Кузьма вдруг с ветки пальмы ей что-нибудь скажет, а Мартин из-под песочка. Но их почему-то совсем не было видно. Мяуканье и писк Машенька слышала, а самих своих друзей она не видела. – Хватит вам прятаться, – сказала сердито Маша. – Пойдёмте лучше вместе купаться. Я вас плавать научу. – А ты сама-то умеешь? – послышался в ответ бабушкин голос. – Проснулась, соломинка моя. Дай-ка я тебя в лобик поцелую. Ну, слава Богу, температура нормальная. – А куда Кузьма с Мартином делись? – приподнимаясь на кровати, спросила Машенька. – Да куда ж они денутся, – улыбнулась бабушка. – Вон они, каждый из своего домика выглядывает. Видишь, как они на тебя смотрят. Ты же их всё время во сне завала. * * * БЕЗ ОГЛАСКИ – Он известный спортсмен, депутат, его вся страна знает. И мои родители известные люди. Поэтому, ваша честь, если можно, сделайте всё без огласки. – Главное, чтобы обе стороны помалкивали. А теперь ответьте мне на следующие вопросы. Сколько вам лет и когда вы познакомились с ответчиком? – Двадцать семь. С ответчиком я познакомилась три года назад в Швейцарии. Он там отдыхал, а я материал для кандидатской диссертации собирала. – В течение этих трёх лет были у вас интимные отношения с другими мужчинами? – Нет, я люблю только его. Если честно, то я даже в мыслях не допускала измены. – Предполагаемый ответчик предлагал вам выйти за него замуж? – Ни разу. И для меня самой это загадка. – Вы предохранялись от беременности? – Нет. Наоборот. Я хотела, но всё не получалось. И вот, наконец, получилось. И я хочу, чтобы у моего ребёнка был законный отец. Вы же сама женщина и понимаете меня. – Я-то понимаю. Только я не понимаю, почему он этого не понимает и отказывается признавать своего ребёнка. Может, он сомневается, что это его ребёнок? – Такого не может быть. Мы практически не расставались. Я почти всегда была у него на виду, и он точно знал, что никого кроме него у меня нет. – Ладно. Я обязана ещё раз спросить. Вы настаиваете на своих требованиях о признании указанного вами гражданина отцом вашего ещё не родившегося ребёнка? – Да, настаиваю. – Вы подтверждаете, что вам известно о предварительном характере делопроизводства, и что рассмотрение вашего заявления в любом случае будет отложено до рождения ребёнка? – Подтверждаю. Но мне подсказали, что лучше подать такое заявление заранее, чтобы у отца было достаточно времени принять правильное решение. – Хорошо. Через час ко мне должен явиться ваш друг на такое же собеседование. А дальше посмотрим. До свидания. Прошёл час. Тот же кабинет одного из районных судов Москвы. – Объясните, гражданин, вам уже сорок лет, у вас безупречная репутация, солидное положение в обществе, а признавать ребёнка и жениться отказываетесь. Почему? – Потому, что уважаю женщин и не хочу делать их несчастными. – То есть, как это? – Дело в том, что я не могу быть отцом из-за того, что переболел в детстве «свинкой». Я знал, зачем вы меня пригласили, поэтому предоставляю суду такое вот официальное заключение. Если дата на нём вас не устроит, я принесу свежее. Или вы можете сами сделать запрос об этом в любое учреждение. Я готов пройти соответствующее обследование, где угодно. Мне искренне жаль заявительницу, она замечательная, умная, образованная, из приличной семьи, аспирантуру закончила, кандидат политических наук. Но я никогда ничего ей не обещал, о длительных отношениях не просил и в свободном поведении не ограничивал. А её заявление для меня как удар. В смысле того, на что, оказывается, способны женщины. Я не измену там какую-то имею в виду, а попытку через суд повесить на мужчину чужого ребёнка. – Почему же вы ей сами об этом не сказали, когда она поставила вас в известность, что беременна? – А что я должен был сказать ей? Начать допытываться, когда и от кого? Я подумал, что она сама про себя всё знает и поведёт себя достойно. – Значит, так. Того, что вы мне передали, пока достаточно. Видимо, мне на днях предстоит ещё раз встретиться с вашей подругой. – С бывшей подругой. – Ну, это, как вам угодно. И встреча такая состоялась. Дословно очередной диалог я излагать не буду. Скажу только, что заявительница после ознакомления с врачебным заключением о невозможности иметь детей от ответчика расплакалась и призналась судье, что некоторое время назад, совпадающее с началом срока беременности, она съездила на неделю в Крым и там познакомилась с одним армянином. Имени его она не помнит. А поездка была связана со сбором материалов для докторской диссертации. От требований своих обратившаяся за судебной защитой отказалась, произнесла тихо «Извините, ваша честь» и удалилась. * * * УБИЙСТВО В БОЛЬШОМ ТЕАТРЕ Лихие девяностые. Трое молодых рэкетиров требуют деньги у пожилого коммерсанта. Это такое кино смотрит по телевизору Анжела. Вдруг звонок по смартфону мужа, который греется в ванне. Уверяет, что горячая вода для сосудов полезна и думать помогает. Анжела берёт аппарат и, не отрываясь от экрана телевизора, говорит: – Слушаю. – Кто это? – А вы кто? – Соломон Кавалерия. – И что вам надо? – Позовите Михаила. «Ага, сейчас, – взволнованно подумала Анжела. – Разбежался. Это точно те кавказцы, которые наехали на Мишину фирму». – Его нет, – стараясь не выдавать испуг, соврала она. – Передайте ему, когда появится, что звонил Соломон Кавалерия. «Ну, надо же, с кем связался, – снова подумала Анжела. – Имя-то какое-то подозрительное, а фамилия вообще бандитская». – Не передам. – Почему? – А он уже умер. – Давно? – Похоронили уже. – Где? – На Новодевичьем кладбище, – вспомнив первое попавшееся, ответила Анжела. – Большой человек, однако, сочувствую, – произнёс собеседник и отключился. – Звонил кто-то? – выйдя из ванной, спросил муж, здоровенный такой тридцатилетний бугай, бывший боксёр, чемпион. Только чего Анжела сказать точно не смогла бы, путает постоянно. – Звонил какой-то Соломон Кавалерия, – не хотела, а всё равно проговорилась Анжела. – А кто это? – Тебе лучше знать, – продолжая смотреть телевизор, ответила Анжела. – Ты же постоянно вляпываешься в разные истории. – В какие ещё истории? – А вчера что ты рассказывал про кавказцев? – То, что они приехали. И мы вместе будем создавать новый бойцовский клуб. А при чём здесь это? – При том, что себя не жалко, так меня пожалей. – Ну, началось. Так, я не вижу последний номер, – взяв свой смартфон, сказал Михаил. – Надо перезвонить и спросить, кто же это такой Соломон Кавалерия. – Не надо. – Почему? – Наверняка бандит какой-нибудь. – У тебя все бандиты. И я бандит. Смотришь ерунду всякую. Где номер-то? – А я удалила его, – призналась Анжела и, чтобы не нарваться на скандал из-за этого, решила тут же поменять тему разговора. – Ты лучше скажи, когда в Большой театр меня сводишь? Сколько я могу напоминать об этом! Я же говорила тебе, что ни разу там не была. – Обязательно свожу, не беспокойся. Вот как раз насчёт билетов из мэрии должны позвонить. Специально для тебя заказал лучшие места в партере. В кассе на них билеты не купишь. Но никто из мэрии Михаилу не позвонил. Ни через день, ни через неделю, ни потом. Неудобно, но Михаил всё же решил сам позвонить новому знакомому, чиновнику по спортивным делам, который и обещал достать билеты в Большой. – А мне сказали, ты умер, – удивился этот самый знакомый, тоже бывший боксёр. – Это кто такое сказал! – в свою очередь удивился Михаил. – Жена твоя, наверно, если ты женат. Я позвонил, хотел билеты тебе передать, а она сказала, что тебя уже похоронили. – А как ты назвал себя, когда позвонил? – Как есть, так и назвал, Соломко Валерий. А что? – Так это ты, оказывается, Соломон Кавалерия? – Не понял. – Да это ей так послышалось – А зачем она придумала, что ты умер? – Да ей всё бандиты мерещатся. Извини, что так получилось. Но от билетов мы не отказываемся. – Теперь только через месяц, дорогой, не раньше. Вечером Анжела спросила мужа: – Когда в Большой театр пойдём? – А театр закрыли на месяц, – с невозмутимым выражением лица ответил Михаил. – В связи с убийством. Представляешь, какой-то солист балета прыгал-прыгал по сцене, потом достал пистолет из бандажа, это такие обтягивающие трусики, и выстрелил в первый ряд прямо во время спектакля. – А как он туда пистолет-то засунул? – Потом покажу. А тебя только это интересует, а кого убили тебе не интересно? – Ну, и кого же? – А помнишь, мужик звонил, меня спрашивал? – Соломон Кавалерия, что ли? – Его самого. – А за что? – А чтобы чужих жён не отвлекал, когда они телевизор смотрят. – Ну и правильно! – решительно заявила Анжела. – Туда ему и дорога, бандит несчастный. * * * С о д е р ж а н и е : 1. Дорогие мои москвичи 2. Пьяная лекция 3. Горчица с икрой 4. Совсем оборзела 5. Медвежатник 6. Никаких кобелей 7. Полёт в будущее 8. Гипнотизёр 9. Смешинка 10. Допрос 11. Свидание с королевой 12. Подержи, Люся 13. Спой нам про Витьку Махова 14. Печёнка 15. Весёлое утро 16. День счастья 17. Приговор за топор 18. Героический шутник 19. Врать уметь надо 20. Любовь по паспорту 21. Ножичек 22. Слов нет 23. Имена и судьбы 24. Жватра 25. А если война 26. Басня и дебил 27. За нас с украинцами 28. Раритет 29. Кончать надо 30. Бабушка умерла 31. Машенькины друзья 32. Без огласки 33. Убийство в Большом театре | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
