Это было мое первое официальное дежурство по больнице после окончания интернатуры. Вообще-то, дежурил самостоятельно я давно. Уже через три месяца после моего появления в этой районной больнице в качестве врача-интерна хирургического профиля мне недвусмысленно намекнули, что, дескать, хватит валять дурака, пора и делом заняться. Дело же состояло в том, что надо было дежурить по больнице наравне со всеми. Так я встал в строй. Хотя, конечно, меня постоянно опекали. Хирурги уходили домой поздно, несмотря на закончившийся рабочий день. Они «нянчили» своих послеоперационных больных, писали нудные протоколы операций и дневники в истории болезни, а заодно присматривали за мной. Да и ночью, когда я оставался один, по каждому случаю, требующему серьезного оперативного вмешательства, вызывался ответственный хирург, а то и целая бригада. И тогда до утра не гас свет в операционной, а утром мы выпивали по кружке крепко заваренного кофе, и всё начиналось сначала.

Платили врачу-интерну копейки, а у меня, как, впрочем, и у основной массы студенчества старших курсов, уже была семья: жена и маленькое прелестное создание - дочь Санька. Семью надо было как-то обеспечивать, поэтому я стал подрабатывать врачом-педиатром, благо их не хватало. Год пролетел, как один миг. Меня оставили работать в этой же больнице, но, как ни странно, районным педиатром и только на полставки хирургом, хотя интернатуру я закончил по хирургии.

Итак, это было мое первое официальное дежурство. В приемном покое врач, сдающий смену, сообщил, что ночь прошла относительно спокойно, травм и операций не было, в реанимации всего один больной - двухлетний мальчик с бронхиальной астмой.

- Привезли сегодня ночью. У него развивается отек легких и остановить его не удается ничем. Сегодня суббота, консультантов не вызвать и, скорее всего, он к утру погибнет. Главврачу докладывали, он сказал, что ты у нас теперь главный педиатр, вот и принимай решение. Но особого героизма проявлять не следует, т.к. случай безнадежный.

Как это безнадежный, взвилось в уме все мое молодое мединское естество. А пробовали они? На вопрос, не успев его даже задать, сразу получил ответ:

- Пробовали все, никто не сомкнул глаз ни на минуту. Астматический статус длится уже третьи сутки, отек легких прогрессирует, развивается сердечная недостаточность.

- Но ведь есть же «область», почему не отправить ребенка туда?

- Пора летних отпусков. Звонили, отвечают, мол, справляйтесь своими силами. Короче, не мудрствуй лукаво, потому что мы сделали, что смогли. Все, я пошел.

В реанимационном отделении было почти пусто. Кровати, в ожидании пациентов, застыли, укрывшись белыми покрывалами. И тут я почувствовал на себе чей-то взгляд. Так бывает - ты считаешь, что вокруг никого нет, и вдруг, совершенно неожиданно, охватывает пронизывающее ощущение чужого взгляда. Я резко оглянулся. С кровати, которую сразу и не заметил, на меня смотрели два огромных, расширившихся от немого страдания, глаза. Зрачки были такие широкие, что сразу невозможно было понять, какого цвета радужка. Да это было и неважно - я услышал шумное, булькающее, с присвистом дыхание. Так могут дышать только астматики. Это был он, несчастный, погибающий от удушья, ребенок. Рядом, на коленях, безмолвно застыла его мать. Она понимала, но в то же время не верила, что теряет свое любимое чадо. Ее губы что-то беззвучно шептали, а по щекам катились крупные горошины слез.

Я, едва не разрыдавшись, рванулся прочь - мне, почему-то, показалось, что на кровати лежала моя маленькая дочь. Господи, надо же что-то делать, этот ребенок не должен умереть. Не может помочь область, значит, есть кто-то повыше... Республиканский центр, наконец! Мысли вихрем кружились в голове - что предпринять, как туда добраться? И тут, словно сам собой, обозначился ответ - санитарная авиация. Да, именно она. Номер нужного мне телефона находился в приемном покое.

- Санавиация слушает! - раздался в трубке приятный женский голос.

- Девушка, милая, это Быховская районная больница, я дежурный врач. У нас здесь погибает ребенок с некупирующимся приступом бронхиальной астмы. Область в помощи отказывает. Что нам делать?

- Подождите минуту... Так, все понятно. Мы вас сможем переправить в Минск, только вам необходимо доставить ребенка в аэропорт и по дороге взять направление в областной больнице.

Дальше последовали вопросы чисто анкетного характера. Я передал трубку дежурной сестре, а сам стал лихорадочно думать, как довезти ребенка до Могилева, выловить заведующего отделением Детской областной больницы и взять у него пресловутое направление. В душе я понимал, что вся моя затея может лопнуть, как мыльный пузырь, от любой случайности. Тогда ребенок погибнет в дороге, и вся ответственность ляжет на меня, можно запросто лишиться диплома, который совсем недавно появился в моем кармане и еще пах свежей типографской краской. Но ведь всё могло получиться, как задумано, и тогда я увижу настоящий цвет этих детских глаз.

Малышу на дорогу сделали еще кучу всяческих инъекций. Его несчастной матери, которая теперь смотрела на меня с мольбой и надеждой, я объяснил все и разрешил ехать вместе с ребенком. Водитель санитарной машины, видимо, повидал много на своём веку. Он много лет проработал в этой больнице, поэтому лишних вопросов не задавал. Рассказывали, что во время войны он тоже крутил баранку и подвозил снаряды на передовую, а возвращаясь в тыл, эвакуировал раненых.

Я сидел в салоне рядом с Кириллом, так звали мальчика. Только шумное и прерывистое дыхание говорило о том, что он еще жив. Маленькое личико носило на себе смертельную усталость тяжело больного человека.

В детской областной больнице нам объяснили, что, поскольку сегодня суббота, заведующий отделением, который может выписать направление, вряд ли будет.

- Выгружайте ребенка, раз уж приехали, и возвращайтесь назад. Случай, действительно, безнадежный.

В этот момент появился ведущий педиатр. Он внимательно выслушал обе стороны, глянул на больного и, ни слова говоря, выписал документ. Только, уже провожая к машине, сказал:

- Удачи, я верю, что ты его спасешь. Введи ему еще эуфиллин с кордиамином. Кислородная подушка есть с собой?

- Есть, все есть, спасибо вам и позвоните, пожалуйста, в санавиацию. Ждут ли они нас еще?

По дороге в аэропорт Кириллу стало хуже. Мы выехали прямо на летное поле. Нас ждали. Самолет с красными крестами на борту был готов взлететь в ту же минуту. Летчик попытался отругать нас за длительное ожидание, но, увидев посиневшее личико умирающего ребенка, прервал себя на полуфразе, махнул рукой и тихо сказал:

- Взлетаем. И помоги ему Бог!

Самолет медленно набирал высоту. За иллюминатором кусками разорванной ваты стали появляться облака.

Господи, как там ребенок? Как он перенёс взлёт? Эта мысль выбросила меня из кресла, я подскочил к носилкам и оцепенел. На меня смотрели голубые, как ясное небо, глаза, и в них не было муки. Со щёк исчезла синева, вместо неё проступил рассветный румянец. Ребенок дышал ровно и спокойно. Мама гладила его по спутанным волосикам и что-то ласково шептала на ушко. Я читал, что подобные состояния лечат с помощью баротерапии, но на практике видел впервые.

- Доктор, - в салон выглянул второй пилот, - вас вызывает Минск, они хотят с вами переговорить по поводу больного ребенка.

- Доктор на связи. Ребенку стало лучше, на мой взгляд, приступ купировался.

- Не тешьте себя иллюзиями. - прозвучал в наушниках незнакомый голос. - То, что ребенку стало лучше, говорит о том, что есть шанс на его спасение, но впереди у вас посадка. Готовьтесь, что он опять отяжелеет. В любом случае, мы вас встречаем. Желаю удачи!

Голос смолк, в кабине пилотов повисла напряженная тишина.

- Ничего, прорвемся, - разрядил обстановку штурман, - не таких доставляли, и все живы. Правда, командир?

- Да, наша санитарная птичка счастливая, на борту еще никто не погибал. Не дрейфь, доктор. Вот увидишь, доставим мы твоего пацана в лучшем виде.

И в это время раздался крик матери:

- Скорее, Кирюше опять плохо, он задыхается!

Я метнулся в салон. Малыш опять был без сознания.

- Ребята, через сколько времени посадка? - закричал я, прорываясь сквозь шум винтов.

- Уже садимся, держитесь.

Я надел Кириллу кислородную маску и увидел, как оседает, не выдержав напряжения, его исстрадавшаяся мать. Нашатырь быстро привел ее в чувство.

- Сынок, маленький мой, - произнесла она, едва придя в сознание.

В это время самолет мягко коснулся взлетной полосы. Мы долетели. Я так устал, что не очень помню, как нас выгружали, как сажали в санитарную машину, как подключали капельницу... В реанимацию нас не пустили, а через два часа томительного ожидания в приемном покое сообщили, что приступ купирован, ребенок будет жить.

Через два месяца меня призвали служить. Главным педиатром района я так и не стал, остался хирургом. А Кирюшка выздоровел и, как мне стало известно, стал врачом. Кажется, педиатром.

Июль 2005 года.