Однажды в марте

Когда две немолодые женщины, смущаясь, попросили своего

высокорослого попутчика достать с верхней полки их вещи, он сделал это

молча и про себя цинично ухмыльнулся. Суетливые, ничем не

примечательные внешне, они не были интересны ему, и весь прошлый

вечер в купе он почти не говорил с ними; просматривал газеты, пил чай,

потом лег спать. Он знал, конечно, что и сам в свои шестьдесят уже далеко

не красавец. Не то, что раньше! Особенно убеждался он в этом, видя себя в

каком-нибудь случайном зеркале: в вагонном туалете или, когда случалось

ехать в машине рядом с молодыми. Глядя на свои редкие седые волосы, на

изрядно помятое, несвежее лицо, Виктор думал: «Да-а, неудивительно, что

девки не смотрят. Ушла молодость!..»

Он приготовил свой чемодан, потом умылся, переоделся и вышел в

коридор: постоять у окна. За окном проносились поля, редкие лесистые

участки, полустанки, кое-где виднелись хутора. Везде еще лежал снег.

Потом пошли ближние пригороды, разные хозяйственные объекты. Уже

скоро Рига. Виктор обратил внимание на чистоту территории, на отсутствие

мусора вдоль железной дороги. С высоты железнодорожной насыпи видны

уже старые улицы города, интенсивное движение автобусов и трамваев.

Он смотрел на знакомые картины и вдруг услышал рядом с собой

бодрый, веселый голос:

– Не правда ли, нет лучшей минуты, чем возвращение домой?

Виктор уже готов был возразить, но, увидев добродушную улыбку

светловолосого, довольно крупного мужчины, он тоже улыбнулся и сказал:

– Согласен. Только у меня это будет на обратном пути, в Москву.

«Он так счастлив возвращению домой, – подумал Виктор, – что ему не

терпится сказать об этом хоть кому-нибудь».

Этот веселый человек почему-то напомнил Виктору детского писателя

Гайдара и невольно вызвал в нем симпатию.

Виктор не прочь был пообщаться с ним, но времени оставалось мало. Он

успел только рассказать, что сам он бывший рижанин, но уже давно живет в

Москве и сейчас едет в Ригу ненадолго, всего на неделю: посетить могилы

родных; и еще ему нужно получить справку со старого места работы для

оформления пенсии. Но Виктор не сказал симпатичному незнакомцу, что

сладкая мысль о возвращении домой уже приходила к нему раньше, когда

он еще был дома...

Поезд снизил скорость и вот уже подползает к вокзалу. Попутчики

попрощались и разошлись по своим купе за чемоданами.

Было сырое мартовское утро. Хотя дождя уже не было, перрон и серые

стены вокзального здания были еще совсем мокрыми. Унылым и серым

казалось утро. Но все оживляли яркие букеты встречающих, их ищущие

глаза.

Виктора никто не встречал. Жить он собирался эту неделю у своего

бывшего соседа. Но прежде, чем идти домой, он хотел провести пару часов

в городе: спокойно обдумать свои планы, да и просто не мешало погулять,

размяться, подышать свежим воздухом после душного поезда.

Позавтракать ему вздумалось в кафе на Центральном рынке. Он всегда

любил ходить по рижскому рынку, и сейчас он пошел прямо туда.

Перекусив в одном из павильонов, он прошелся вдоль торговых рядов.

Людские потоки двигались во всех направлениях. Виктор остановился у

одного прилавка, чтобы сделать покупку, и тут ему показалось, что среди

гула он услышал свое имя. Его явно окликнули. Он посмотрел вокруг, на

снующую толпу: никого из знакомых. Наверное, ослышался. Но, невольно

продолжая глазами искать кого-то, он заметил в толпе маленькую седую

старушку. Она в упор смотрела на него.

«Чего она уставилась на меня?» – удивлялся Виктор, но тоже стал

всматриваться в ее лицо. И вдруг узнал! Какая-то невидимая кисть

постепенно стирала, смывала с ее лица один слой за другим, все тусклые

краски. Наконец проявилось настоящее, оригинальное лицо. И нет уже

старушки. Виктор видел только прелестное светлое личико, серо-голубые

наивные глаза и золотые кудряшки.

– Алена! Ты?! – изумленно воскликнул Виктор. Сколько же лет мы с тобой

не виделись?

– Та-ак, сейчас у нас девяносто шестой... Я думаю, лет двадцать будет как

минимум. Но я сразу тебя узнала.

– Я не сразу, но тоже, конечно, узнал. Тут, видишь... такая толпа, а ты, как

и прежде, все такая же маленькая, – и Виктор засмеялся, чтобы скрыть свое

удручающее впечатление.

Пока выясняли, когда и при каких обстоятельствах виделись последний раз,

и пока просто говорили об общих знакомых, Виктор вспоминал. Первое, что

он вспомнил, было следующее:

Их десятый класс. Июньское солнечное утро. Несколько мальчиков и

девочек решили в тот летний день готовиться к очередному экзамену (по

литературе) всей компанией в парке на берегу городского канала. Они

расположились на травке под каштанами и сначала просто сидели и

блаженно молчали. И молча смотрели на живописный мостик, на уточек, на

цветущую сирень и черемуху. Вдруг Алена сказала, мечтательно глядя

вдаль: «А в Испании женщины едят на завтрак только фрукты...» Ее

подруга из другой школы, Лера, которая тоже была в их компании, сказала

тогда: «Да ты что?!.. Вот, наверное, поэтому там все такие красивые».

Никто не возразил, не удивился этим словам. Может быть, поверили. А кто

знает, о чем они все тогда думали?..

Виктору запомнилось почему-то, что Алена сидела, обняв руками колени, с

которых красиво ниспадало шелковое платье. Ребята знали, что отец Алены

– полковник, мама не работала и красивые платья шила для дочки сама.

А Лера, поглядывая на подругу, тоже пыталась натянуть на колени свое

простенькое платье, но оно было слишком короткое и не могло струиться,

как у Алены. Да и сама Лера была не так очаровательна, как ее подруга.

Бледненькая, незаметная; не то, чтобы некрасивая, но слишком уж

обыкновенная и стеснительная, она не вызывала у него интереса. Он же,

красивый, рослый мальчик, смотрел только на ярких, общительных,

смелых...

В то утро, на травке под каштанами, никаких связных бесед компания не

вела. Немножко флиртовали, о чем-то говорили, но только не о литературе.

Если не считать кусочка разговора, невольно подслушанного Виктором

между Лерой и одним из мальчиков. Он говорил Лере: «Хотел бы я

встретить девушку, которой не нравятся Онегин и Печорин...» Виктор

презрительно усмехнулся, но ревности не было. Тогда еще он не знал, что

Лера будет значить для него в дальнейшем.

Они ушли потом из парка, так и не открыв свои тетради и книги...

Виктору вспомнилось все, что было потом. После школы разошлись по

разным дорогам. Алена, окончив техникум, сразу вышла замуж, создала

крепкую семью.

Сам он тоже рано женился, еще учась на последнем курсе политехнического

института. Он объявил знакомым, что «нашел свой идеал, всё, что мечтал

найти в женщине». Что именно всё, он и сам не мог объяснить, но, когда его

спрашивали об этом, он сердился и обвинял всех в непонимании. Это была

хорошенькая, свеженькая девочка из российской глубинки. Она приехала

на отдых в Юрмалу, осталась в Риге, устроилась работать на один из

заводов и, пока не вышла замуж, жила в общежитии. Но уже в первый год

совместной жизни жена наскучила Виктору, разочаровала его своей

излишней, не по возрасту, домовитостью, практичностью; раздражала

навязчивой заботой о нем, постоянным контролем. Она погрязла на кухне, и

свежесть ее скоро ушла. В общем, опостылела Виктору жена, и он поспешил

развестись.

Обзаводиться новой семьей он не торопился. А девочки, как шутя сказала

кому-то мама, «для него не проблема». Он нравился женщинам и вовсю

этим пользовался.

Как-то после спортивной травмы он проходил реабилитацию в санатории. И

там он встретил Леру. Она тоже что-то там лечила. Это было время, когда

он уже два года как окончил институт, а она университет. В санатории они

оказались за одним столом на шесть человек. Была зима, и отдыхающие

почти все время проводили в помещении; поэтому больше общались.

За их столом сидела пара, о которой судачил весь санаторий. Это были не

муж и жена, а так, любовники. Он не скрывал, что женат, она же была

разведенной. Стройная, приятная на вид, элегантная в любой одежде, она

была окружена нежным, трепетным вниманием любовника и все время

излучала покой, уверенность и доброжелательность к окружающим. Улыбка

не сходила с ее лица. За глаза ее называли то «любовницей», то «нашей

красавицей».

Еще за их столом сидел интересный пожилой мужчина, доктор

филологических наук. Один раз во время обеда он при всех сказал, глядя с

восхищением на ту женщину: «В классической литературе все любимые

женщины были именно такими». Он сказал это громко и как-то особенно

выразительно. Эти слова вызвали улыбку и за соседним столом. Тотчас все

взоры обратились на нее.

Виктор с иронией отнесся к словам филолога и с любопытством стал

рассматривать лица сидящих. Улыбки женщин, да и мужчин, были какими-

то кислыми и жалкими. Он решил, что первые позавидовали «красавице», а

вторые - филологу, так как сами бы не сумели сделать такой комплимент.

Виктор поймал и взгляд Леры и был поражен. Ее улыбка была такой

радостной и светящейся, как будто комплимент сделали ей. Даже намека на

зависть не было в ее лице, а лишь веселость и дружелюбие. Все еще

продолжали сидеть со своими улыбками, и Виктор вдруг не то, чтобы понял,

а внутренним чутьем угадал, что в Лере, как и в «нашей красавице», есть и

достоинство, и уверенность; но какого-то другого рода. И он подумал

также, что при всей своей бесцеремонности в обращении со слабым полом

он бы никогда не сделал такой комплимент женщине в присутствии других

женщин. И он сразу потерял уважение к филологу.

До этого случая Виктор, если и не избегал случайных встреч с Лерой вне

стола, то уж точно не искал их. Теперь же их случайные столкновения стали

ему приятны. Он стал замечать ее и останавливался при встрече. Но

ухаживать за ней ему не приходило в голову; тем более, что он уже завел

интрижку с молодой официанткой.

Однажды поздним вечером, после какого-то концерта, он увидел, как Лера,

одетая, выходила из вестибюля «пройтись перед сном». Он составил ей

компанию. Вечер был морозный, светила луна. Позади здания белела и

искрилась снежная поляна, а вокруг чернел сосновый лес. С того вечера

началась и потом, уже дома, продолжалась их дружба. Лера нравилась ему

все больше и больше. Но заводить привычный легкий «романчик» он не

собирался. Его чувство было уже слишком серьезным для этого. Лера тоже

привязалась к нему и конечно ждала продолжения.

Виктор познакомил ее с отцом, которого глубоко уважал. Он всегда доверял

его вкусу, мнению и дорожил его советами. Он был из тех сыновей, для

которых слово отца – почти закон. «Ну нет! – сказал отец, увидев один раз

Леру у них дома. – Почему?.. Ну нет, и всё! - говорит мне чутье. Ну не

подходит она тебе. Вот не знаю, но предвижу я, что не будет тут счастья».

Отец никогда не говорил категоричным тоном; наоборот, даже как-то мягко,

но всегда убежденно. «Вот если бы категорично, – думал Виктор, – во мне

бы, может быть, что-то и восстало, а так...» Отец как бы между прочим

бросал свои «веские» слова, но они всегда запоминались и глубоко

проникали в сознание. Даже если Виктор иногда сомневался, он все равно

слушал отца. «Нет своей воли у меня разве? – спрашивал он себя. – Ведь

умеет же он, не навязывая, все же как-то навязать свою волю». И Виктор,

не думая, поступал по-отцовски. И на этот раз слова отца глубоко в нем

засели.

Его отношения с Лерой далеко еще не зашли. Мысли о приятном

приключении он не допускал, обманывать ее он бы не мог, и тянуть время

было уже нельзя. Сначала он пытался придать их отношениям оттенок

легкой дружбы, но потом сам устыдился своей жалкой попытки: понял, что

это унизило бы Леру, что тоже было недопустимо. Он постепенно отошел от

нее, заставил себя отойти, подавляя свои чувства. Отошел предательски,

трусливо, некрасиво.

И зажил по-прежнему. Увлекался, менял женщин. К длительным

привязанностям, ко всяким там страданиям-переживаниям он не был

способен. Позднее понял, что любить мог только Леру. Подобной встречи у

него больше не было.

Лера вышла замуж за парня, которого Виктор хорошо знал еще по

институту и с которым потом поддерживал приятельские отношения. Сергей

(так звали парня) ничего не знал о его коротком «романе» с Лерой. И после

женитьбы он частенько звонил Виктору и звал в гости. «Приходи, мы с

Лерой будем рады видеть тебя у нас», – говорил он всегда.

Один раз так получилось, что отказаться было неловко. Виктор принял

приглашение. Что было на душе у Леры после их расставания, он не знал,

но держала она себя в его присутствии как радушная, жизнерадостная

хозяйка и счастливая жена, уважающая друзей мужа. «Кто я, что я для нее?

Что она думает обо мне?..» Ее приветливое равнодушие отвечало ему: «Да

никто. Ты благополучно забыт». Ему больше не хотелось видеть ее...

Отца уже не было, когда Виктор женился вторично. Жена была хороша и

эффектна внешне, умна, общительна. Виктор не сомневался, что отцу бы

она понравилась. Она была москвичкой, но жили они сначала в Риге, а

потом путем обмена квартир переселились в Москву. Жили дружно, хорошо,

вырастили сына и дочь. Но от хорошей жизни хотелось жить еще лучше.

Виктор начал потихоньку изменять жене. Она же была не из тех, кто с этим

мирится. Сначала подозревала, потом убедилась в его неверности.

Опостылевшим супругом теперь был он. И дети, которых жена настроила

против него, тоже охладели к нему. Сын, уже женатый, не рвался к

общению с отцом. Дочь вышла замуж за иностранца, уехала в Западную

Европу, и с ней он тоже потерял связь.

Жена развелась с ним. Когда разменяли квартиру, ему досталась одна

комната в коммуналке. Став одиноким, неприкаянным, он вскоре оказался в

еще худшем положении. Обстановка в стране была неопределенной, а в

Москве из-за разгула бандитизма еще и опасной. Виктор жил в постоянном

страхе потерять работу. И этот страшный день наступил. Предприятие, где

он работал инженером-конструктором, закрылось. Чтобы выживать, он

искал любой заработок. Работал консьержем в заводском общежитии,

репетитором по математике, если находил учеников, и даже чернорабочим.

Он был уже на грани депрессии, когда однажды в парке в Кузьминках, где

собирались любители шахмат, он разговорился со старым профессором,

когда сыграл с ним партию. Виктор и раньше бывал здесь и часто видел

этого старика. И теперь профессор улыбнулся ему как старому знакомому.

Этот раз, никуда не спеша, они долго беседовали. Старик рассказал, что у

него есть дочь, которая уже давно разведена, живет с сыном-студентом. Он

предложил Виктору познакомиться с ней. Слушая старика, Виктор все

прикидывал в голове: «Она окончила когда-то Плехановский институт,

экономист с высшим образованием; сейчас она замдиректора универсама,

значит, не бедствует, должно быть, обеспечена и, вообще, – продолжал он

рассуждать, – дочь профессора, у них две квартиры в Москве,

благоустроенная дача за городом...»

Они познакомились. Дочь профессора оказалась милой, интеллигентной

женщиной пятидесяти трех лет. Очень недурна собой, чего он совсем не

ожидал. Может быть, потому что знакомство состоялось через отца, она

сразу прониклась безусловным доверием к Виктору. Уже многие годы живя

одна и втайне мечтая о женском счастье, она, не вникая ни в прошлую, ни в

настоящую его жизнь, искренне полюбила его и приняла предложение как-

то очень просто и естественно. И Виктор удивлялся: «За что она полюбила

меня? Ведь во мне и в помине нет тех достоинств, которые она видит или

хочет найти во мне». Видя, с каким энтузиазмом она взялась за устройство

их совместного быта, он почувствовал желание оправдать, заслужить ее

доверие. Будучи однажды отвергнутым достойной женщиной, он оценил

теперь неожиданную и незаслуженную заботу не менее достойной

женщины. Она как будто заразила его своей преданностью и добротой.

Сознавая свою корысть, то, что женился он без всяких чувств, был ли

Виктор несчастлив? Отнюдь нет. Ведь никакого такого счастья испытать, а

затем потерять ему так и не пришлось. Зато жить стало удобно и, в общем-

то, приятно.

Думая о своем налаженном быте, он однажды вспомнил давний разговор на

улице с мамой своего бывшего одноклассника, болезненного, плохо

успевающего мальчика. «Ну, как там Андрюша? Я слышал, он женился», –

спросил тогда Виктор. «Андрюша? – ответила мама с загадочной улыбкой. –

Как вам сказать... при жене...»

Вот так и он сейчас – «при жене».

О чувствах Андрюши в том статусе Виктор не знал, но про себя знал:

искренняя привязанность женщины, долго ждавшей счастья и наконец

поверившей в это счастье – это перевернуло что-то в нем самом. Но дело не

только в жене. Виктор был глубоко тронут отношением к себе ее сына-

студента. Умненький, хорошо воспитанный паренек, выросший без отца,

радовался, видя свою мать счастливой, и тоже проникся к Виктору

безграничным уважением и даже почти сыновней нежностью. Оба они, мать

и сын, сумели растопить его природную холодность и открыть в нем

потребность стать добрее и чище.

Виктор тоже привязался к мальчишке. Они стали друзьями. Рыбалка,

шахматы, работа на дачном участке, сидение втроем у телевизора – все это

стало его домом, где ему было хорошо и куда всегда хотелось идти. Отсюда

и то сладкое чувство возвращения домой, которое явилось ему еще до

отъезда из Москвы. Не хотелось уезжать, просто надо было...

 

– На Лерин свадебный юбилей идешь, конечно? – сказала Алена.

– Да, да, я знаю об этом. Сергей говорил мне еще в Новый год, когда

звонил. Сказал, что они приглашают меня... если доведется быть в Риге.

– Ну, вот тебе и довелось! Коралловая свадьба в этот раз! Они

отмечают каждую пятилетку. В прошлый раз была жемчужная, это

нетускнеющая любовь... – Алена так деловито стала расшифровывать

названия свадебных юбилеев, как будто это следовало знать всему

человечеству.

А он смотрел на нее и думал: «Ты всегда была дурой, такой и осталась. И

угораздило же меня встретить тебя сегодня».

– Ну приду, приду, – он перебил ее, чтобы закончить встречу, – если... если

ничего не помешает. Я здесь ненадолго... и дела...

Алена заторопилась с покупками домой. Они попрощались «до встречи на

юбилее», и он снова подумал: «И черт меня дернул пойти сегодня на

рынок!»

Он еще немного походил по рынку, кое-что купил и пошел в город. Идя по

знакомым улицам, он все еще думал, вспоминал... Но если раньше, изредка

вороша прошлое, он находил в себе нежные чувства к ней, то сейчас он

только качал головой и с сарказмом повторял про себя: «Коралловая... надо

же – коралловая...» Он не собирался идти на эту свадьбу. «Разделить их

семейную, «коралловую» радость? Да ни малейшего желания! Ну,

пригласили – и что, я обязан? – рассуждал он. – Вот только бы не

встретить никого из них!..»

Погода уже менялась. Серые тучи рассеивались, небо приобретало

голубоватый, нежно-сиреневый цвет. Солнце проявлялось все настойчивее

и ярче.

Виктор отбросил недавние мысли, как что-то ненужное, устаревшее и

чужое; вернулся на вокзал за своим чемоданом и потом, по дороге к

троллейбусу, думал уже только о завтрашних делах.

Следующие дни были заполнены делами. Он уладил все раньше, чем

планировал, и даже поменял билет на поезд, чтобы уехать домой на два

дня раньше.

... К своему вечернему поезду Виктор шел заранее, с большим запасом

времени. Долго шел пешком. Потом зашел в парк и сел на скамью, чтобы

слишком долго не сидеть на вокзале.

Предвечернее мартовское небо было еще светлым. Оно было серое, но

и эта серость, и вечерний холод были уже не зимними. Приближение весны

уже чувствовалось и в мягких красках, и в запахе воздуха. «Как ты, март,

ни хмурься, а весною пахнет», вспомнилась пословица.

Виктор не привык особенно любоваться природой и засматриваться на

небо. Но сейчас хотелось смотреть и смотреть на ажурный рисунок голых

ветвей на сером фоне неба. Ему казалось, что он уже видел все это когда-

то. В далеком детстве. Может быть, в букваре или в тетради у девчонки еще

в третьем или в четвертом классе. Она всегда рисовала на уроках одно и то

же: дом, двор, цыплят, кошку, собаку, небо, солнце и голые деревья;

почему-то всегда голые. Он зачеркивал ей все: мол, нечего заниматься

посторонними делами. А она рисовала все снова и снова...

Пока Виктор смотрел на небо и вспоминал это, ему вдруг явилась

странная мысль: «А что, если бы я никогда не родился?.. Вообще не

родился?.. Так и не увидел бы никогда неба... и голых деревьев... А скоро

они станут зелеными и заблестят на солнце». Виктор улыбнулся своей

неожиданной сентиментальности и почему-то вспомнил «дорожного»

человека, похожего на Гайдара. «Не правда ли, нет лучше минуты, чем

возвращение домой?» – сказал он тогда.

«Правда, правда», – ответил бы сейчас Виктор. И сладкое чувство

дома снова пришло к нему. Он посмотрел на часы, поднялся и пошел на

вокзал.