Лекция по символизму не произвела на студентов должного

впечатления. Во-первых, потому что читал её заезжий профессор Финч из

Школы Виртуального Дизайна — длинный, нескладный, в тоге,

исчерченной звёздами. Во-вторых, потому что сама тема вызывала у

будущих архитекторов недоверие. А в-третьих, потому что на последней

паре молодёжь либо зевала, либо мечтала поскорее вырваться на свободу.

- Великое начинается с малого, - лектор свёл в кучку указательные и

большие пальцы рук и заглянул в получившийся просвет, словно в

замочную скважину. - От вас требуется только разглядеть нужный символ,

ведущий к цели. Он — ключ к пониманию бесконечных цепочек событий,

причин и следствий. Каждый символ состоит из двух половин — образа и

смысла, видимого и невидимого, мирского и священного. И напоминает об

утерянном единстве, которое может быть вновь возобновлено.

 

Слушали его немногие. Большинство пропускали мимо ушей символизм

гор, лабиринтов, ключей, звёзд и драконов, не представляя как это может

пригодиться в проектировании.

- Сэр, а что значит Школа Виртуального Дизайна? - спросил худощавый

темноглазый парнишка с галёрки.

Профессор одобрительно кивнул:

- Ваше имя, юноша?

- Бенджамин.

- Благодарю за вопрос. Virtualis значит — возможный. Мы учим совмещать

воображаемое с реальным и создавать объекты, которые не имели

аналогов. Но... которые возможны при определённых условиях. Одно из

них — наличие нужного символа.

- Он похож на предсказателя! - хихикали девчонки.

- На фокусника.

- Да он просто чудак.

Тут и там летали бумажные самолётики, шуршали конфетные обёртки,

звучали телефонные рингтоны... как вдруг раздался оглушительный

щелчок и свет в аудитории погас. Застигнутые потёмками врасплох,

студенты замерли и уставились на профессора, чиркающего спичкой.

- Даже крошечный огонёк способен разогнать тьму и вокруг, и внутри нас,

- сказал он, поднимая над головой нечто горящее. - Глиняная лампада!

Она — символ человеческой души, ведь закон души — светить, согревать.

Её предназначение — гореть не для себя, а для других. Знаете, что

ответила лампадка заходящему Солнцу на вопрос: «Кто тут есть, чтобы

продолжить моё дело?»

- «Я сделаю всё, что могу, повелитель» Это написал Рабиндранат Тагор.

- Верно, юноша. Ваше имя...

- Бенджамин.

- Символы, друзья! Помните о них, - профессор Финч поклонился и

торопливо вышел из аудитории.

 

* * *

Субботним утром Бен и Эмма мчались на велосипедах за город. Проехав

мимо дубовой рощи и золотого пляжа, они затормозили у небольшого

подвесного моста через реку — с деревянным покрытием и канатами

вместо перил. На рыбацкой сиже белобородый дед удил рыбу, отгоняя

ногой игривого пса. А на дальнем берегу седая рыбачка плела сеть,

беседуя с однорогой козой.

- Доброго вам дня! - Эмма приветливо улыбнулась. - А мост не опасный?

Рыбак поднял голову:

- Доброго. Молодожёны? Сразу видно. Моя старуха тоже когда-то была

весёлой, белокурой, синеглазой. А сейчас, - он указал рукой на

противоположный берег, — коза ей дороже родного мужа, мм-да... Мост не

опасный, хотя привередливый. Велосипеды советую оставить здесь. На той

стороне покататься не получится: склон крутой, за ним — болото.

- Говорят, тут где-то стоит заброшенный фермерский дом, - Бенджамин

снял кепку и пригладил тёмные кудри.

- Есть такой — там, за холмом. Будьте осторожны, постройка ветхая. А о

транспорте своём не тревожьтесь, дождётся вас в целости-сохранности.

Кстати, - он перешёл на шёпот, - не могли бы вы моей бабке несколько

рыбин передать. Мы с ней давно не разговариваем, живем на разных

берегах, в разных вигвамах, так сказать.

Не дождавшись ответа, он протянул Бену увесистый пакет:

- Только не говорите, что от меня. Скажите — от тайного доброжелателя.

 

Рыбак напутственно махнул рукой и уже было развернулся к своей сиже,

но передумал. Ухмыляясь и поглаживая бороду, он стал наблюдать, как

мост зашатался, заходил ходуном и, словно дикий мустанг, вздумал

брыкаться при виде гостей. Как теряя равновесие, те цеплялись за канаты,

ловили и поддерживали друг друга, и как, в конце концов, мост

угомонился и смиренно вытянулся в струнку.

- Да, чует привереда бьющиеся в унисон сердца, - дед почесал затылок. -

Может и мне стоит попытаться в который раз? Не дело жить в раздрае на

старости лет.

 

Рыбачка встретила незнакомцев с подозрительным прищуром, но услышав

благосклонное блеяние козы, заулыбалась:

- Моя Единорога — символ чистых помыслов. Она их дарит всем, кому

выпало счастье к ней прикоснуться. Погладьте, погладьте красавицу... А её

рог, скажу вам, — истинно волшебный луч, разящий любое зло. Видите

того прохиндея с удочкой? Только благодаря нам с козой он ещё не

утонул, не спился и не вляпался в какую-нибудь авантюру. И этого

человека я когда-то полюбила! Он тогда тоже был кудрявым... Я тут из

козьей шерсти шарфик связала, попрошу вас ему передать. Только не

говорите, что от меня. Пусть думает, что от тайной поклонницы.

Она отвязала лодку:

- Плывите вверх по реке до большой вётлы. Оттуда к фермерскому дому

рукой подать.

* * *

Спускаться с цветущего холма было не просто — кротовины и кроличьи

норы подстерегали на каждом шагу. Ковыль бушевал на ветру белесыми

волнами, клонил к земле россыпи маков и топил в глубине себя синеву

сон-травы.

Эмма еле поспевала за мужем:

- Бенджи, тебе не кажется, что это место отрезано от мира? И почему дом

брошенный? Почему полвека в нём никто не жил?

- Потому что — семейная вражда.

- Из-за чего?

- Из-за наследства. Братья унаследовали родительскую усадьбу, но не

поделили. Старший убил среднего, а младшего обвинил и отправил в

тюрьму. Вскоре и его самого нашли с ножом в сердце. Подозревали, что

это была месть бонны, растившей и любившей их как родных детей, но

доказать не смогли. Так дом никому и не достался.

- Откуда ты это знаешь?

- Отец давно рассказывал, - Бенджамин взял её за руку. - Осторожно,

крыльцо шаткое, держись за меня.

 

Он навалился плечом на тяжелую дверь и та с трудом поддалась,

прочертив шероховатую дугу по паркету. Внутри пахло плесенью, мышами,

штукатуркой и ещё чем-то неуловимо-тоскливым. Чёрно-белые портреты и

каменные статуэтки делали множество комнат похожими на склепы. Почти

в каждой были кровать или тахта, крошащийся камин, испорченные

сыростью и солнцем обои, изъеденные молью ковры в цветочных

орнаментах. В одной из комнат сохранилась деревянная лошадка-качалка,

в другой — детская коляска с шелушащимися дерматиновыми боками. В

столовой темнел буфет со стопками тарелок, щербатой супницей и

разномастными кувшинами.

Эмма зябко повела плечами:

- Когда-то здесь бурлила жизнь, строились планы. Этих вещей касались

чьи-то руки, по коврам бегали дети, а в графинах искрилось рубинового

цвета вино. Зачем ты сюда рвался? Тут так тяжело.

 

- Пытаюсь учиться на чужих ошибках, - Бен нахмурился. - Ты же знаешь,

тема моего диплома — «Дом для души» Кроме удобства и красоты, он, на

мой взгляд, должен иметь духовную связь со своим человеком, должен

залечивать его раны, быть для него и первым трамплином, и последним

пристанищем. Я много думал о том, что желанное жилище — не просто

видимая форма. Это ещё и невидимый сгусток энергий его обитателей.

Сюда никто так и не вернулся, а я мечтаю для нас с тобой придумать дом,

в который захочется возвращаться вновь и вновь.

- Ах, ты мой архитектор! - Эмма обняла его. - Мне тоже надоело жить в

съёмной квартире. Заглянем на второй этаж?

Они поднялись по винтовой лестнице в просторный холл. Вокруг пианино

полукругом стояли зачехлённые кресла, а на столике у стены лежала лира.

С её изогнутых стоек серыми космами свисала паутина, утыканная

засохшей мошкарой. Эмма смахнула горсть мусора и осторожно коснулась

одной струны. Та глухо задрожала, словно от боли, остальные же

многоголосьем зазвучали сами по себе. Поначалу — будто откашливаясь от

застарелой простуды, а потом всё нежнее и звонче, пока не наполнили дом

музыкой давних лет. Солнечный луч пробился сквозь пыльное окно, тени

трёх мальчиков запрыгали по креслам, роняя оловянных солдатиков и

крошки печенья. Отец семейства шутя погрозил им с портрета, а мать в

длинном платье проплыла за ними лёгкой дымкой.

Эмма и Бенджамин, прижавшись друг к другу, стояли в нише, боясь

шелохнуться и спугнуть видение.

А силуэт необъятной бонны уже катил столик с именинным тортом,

надувные шары взлетали из ниоткуда и лопались под пение лиры, словно

салюты. Гипсовая саламандра из настенной лепнины откололась и упала в

камин. В нём тотчас вспыхнул огонь — не призрачный, а настоящий. Дым

взвился струйками, закружился лентами, а потом раздулся в сплошную

завесу. От жара стало оседать и плавиться пианино, кресла покрылись

искрами-оспинами, а из каминной копоти выскочила огненная саламандра

и юркнула в подпол.

- Я задыхаюсь, - только и успела сказать Эмма, как Бен подхватил её на

руки и бросился бежать...

 

Холм уже погрузился в сумерки, когда молодые люди с трудом стали

пробираться сквозь высокий, влажный от росы, ковыль. Им казалось, что

зарево полыхающего дома катится за ними вдогонку и они, боясь

оглянуться, торопились к реке, к лодке, к привычной жизни.

Рыбацкую чету они застали на середине моста. Те смотрели вниз на воду и

рассуждали о том, что речка, бегущая к морю — символ мечты, что

наводить мосты — чрезвычайно мудрое решение, и что без Единороги эта

затея вряд ли увенчалась бы успехом.

- Именно здесь мы на своём месте, - утверждала рыбачка, закрепляя

подарочные пакеты с козьей шерстью на велосипедных рамах. - И вы своё

найдёте. Смотрите, на каждого из вас по два колеса, а они - символ

движения жизни: крутятся, крутятся... Не стойте на месте, и если уж

сдвинулись — не тормозите без надобности!

 

Всю ночь бушевал грозовой ливень. Эмма стонала и металась во сне, а

Бенджамин так и не сомкнул глаз. Ему представлялось чёрное пепелище,

пронзённое молниями и громовыми раскатами. Чувство вины терзало его,

щемило в груди, стояло в горле. Он винил себя за любопытство и

бесцеремонность, с которыми потревожил чужую память и покой. А ещё

винил Эмму за то, что тронула лиру и вернула ей голос, разбудивший

почти кладбищенскую тишину.

 

На рассвете распогодилось и он, наспех одевшись, вышел на улицу.

Доехав на такси до золотого пляжа, взял напрокат катамаран и доплыл до

большой вётлы, а там уже знакомой тропой поднялся на холм.

Бинокль-дальномер выхватил из панорамы живую изгородь вокруг

фермерской усадьбы. Но самого дома не было, как не было и руин от

пожарища. Белел лишь прямоугольный контур фундамента и дюжина

новых паллет с кирпичами.

Бенджамин ещё чуть приблизил изображение и прочёл надпись на

табличке: Участок «Феникс» Недострой Продаётся

* * *

Профессор Финч созерцал звёзды, удобно расположившись на

горизонтальных ветках почти стометровой саквойи. Это было его любимое

место отдыха после трудового дня. Ночной воздух напоминал нектар —

душистый, пьянящий, а небо не имело границ и дарило ощущение

сопричастности к тайнам вселенной.

Профессор прикрыл глаза, намереваясь вздремнуть... но резкий звонок

вырвал его из виртуальных грёз. Стена-экран замигала и, вместо звёздного

неба, над ним склонилась голограмма его бабушки, поющей колыбельную:

- Мой маленький внучок угрюм и молчалив,

На веточке уснул, постель не расстелив.

Баюшеньки-баю, баюшеньки-баю,

Я деточку мою люблю-ююю...

 

Профессор свёл в кучку указательные и большие пальцы рук и заглянул в

получившийся просвет, словно в замочную скважину. Бабушка исчезла, а

на всю стену расплылось лицо ведущего разработчика кафедры

виртуализации:

- Прошу прощения, сэр?

- Опять сбой. Даю вам последний шанс. В случае очередной неудачи, вам

придётся искать работу в совершенно другой сфере.

- Сделаю всё возможное и невозможное...

- Не горячитесь. Речь не обо мне. Нужно разработать элементы

виртуального дизайна для одного архитектурного проекта. От этого

зависит репутация нашей Школы. Жду вас завтра, в моём кабинете.

* * *

Бенджамин работал над дипломом. На десяти метровых подрамниках он

чертил, рисовал и отмывал акварелью фасады, планы и разрезы

конструкций. Он забывал вовремя поесть, путался в датах и во времени

суток, а далеко за полночь заваливался в постель с маркерами или

кисточками в руках.

Общий вид «Дома для души» он изобразил на фоне синего сумеречного

холма. Каждую из пяти спален снабдил панорамным окном и выходом на

террасу, камин установил только в гостиную, а из детской игровой на

мансарде вывел лесенку прямо в сад.

- Думаю, у нас будут два мальчика и две девочки, - кокетливо заявляла

Эмма.

- Да? Тогда нужны три ванные комнаты и три гардероба. Кстати, ты

мечтала о мастерской, в которой будешь лепить керамику, плести

гобелены и что-то там ещё творить. Я это учёл!

- Спасибо, милый! Не забудь про гостевой домик, и про домик на дереве, а

ещё про домик для собаки! Домики для души - более подходящее название

для твоей работы. Только зачем на заднем плане холм, разве тебе не

хочется забыть ту историю?

- Мрачного особняка больше нет. Остался лишь фундамент, заложенный

простыми людьми с добрыми намерениями. Уверен, что он может дать

жизнь новому зданию — уже со светлой аурой. Ведь это человек

воспитывает свой дом, а тот просто играет отведенную ему роль.

- И ты задумал...

- Да, выкупить участок. Отец обещал помочь. Эмма, я не разочарую тебя,

поверь.

- А если будут два мальчика и три девочки?

 

Бэн рассмеялся:

- И мальчикам, и девочкам расскажем всё, как было. Научим дорожить

духовным, а не материальным. Ведь, как оказалось, можно быть

счастливыми и в «вигваме» на берегу реки. Кстати, а где чудесная шерсть

Единороги?

- Точно! Как я могла забыть? Каждому сделаю из неё талисман,

оберегающий чистоту помыслов. Мне он нужен в первую очередь — я

вчера слопала всю пиццу, не оставив тебе ни кусочка. Ты что-то там

вычерчивал, а я ела и не могла остановиться. И ещё ночью приговорила

банку маслин и все солёные чипсы.

- Эмма, как же я тебя люблю. И ты об этом говоришь вот так — между

прочим? С завтрашнего дня — никаких тревог, недосыпания и вредных

чипсов. Всё только самое позитивное! Уже представляю тебя в саду,

качающей нашего первого малыша — солнце, флоксы, вишни... щенок

гоняет кузнечиков, иволга клюёт шелковицу... а вдалеке, у цветущего

холма скачут зайцы и... летят-летят лепестки алых маков, а с ними — дни,

месяцы, годы...

* * *

Старик Бенджамин сидел в кресле и ждал рассвета. Он считал, что тот

запаздывает, медлит, и как бы нехотя просачивается сквозь лёгкую

занавеску. За окном косо летел снег. Ветер раскачивал фонарь в саду,

хлестал ореховыми ветвями по крыше, шумел в дымоходе.

На мансарде поскрипывали половицы и старику мерещилось, что там кто-

то ходит, лузгает семечки и дребезжит тонким всхлипывающим голоском.

- Ох, уж эти мыши, - вздыхал он, глядя в потолок - С уходом Эммы всё не

так. Милая, где ты теперь? Видишь ли, слышишь ли ты меня с небес? Хочу

верить, что ты не исчезла бесследно.

 

Он встал, отдёрнул занавеску и снежное утро умыло комнату. Из тёмных

углов выглянули секретер и банкетка, овальное зеркало-псише

накренилось, ловя отражение снегопада, а резные стулья расправили

спины и цокнули ножками по мозаичному полу.

Старик прошел на кухню, заварил две чашки чая и приготовил двойной

омлет матушки Пилар. Его не смущало, что порция жены каждый раз

оставалась нетронутой. За последние полгода он научился жить

воспоминаниями и умело переплетать их с действительностью.

 

Дом всегда и во всём его поддерживал. Может потому, что считал себя

обязанным за воскрешение из пепла. А может потому, что оба ставили

семью превыше всего. Два мальчика и три девочки благополучно

появились на свет в большой гостиной, согретой камином и заботливыми

стенами. Первые их шаги и слова, открытия и успехи, влюблённости и

разочарования навсегда остались в памяти зеркал, светильников,

лакированной мебели. А также первая седина Бена, и поначалу - чужой, но

потом ставший привычным, запах лекарств... и последний вдох Эммы.

 

Старик Бенджамин прилёг на диван с необычным фотоальбомом в руках и

нажал кнопку на пульте. Цветное изображение переметнулось на стену,

преломилось в перспективе и изменило реальность. Эмма — живая,

любимая, смеющаяся, сидела рядом. Он видел как пульсирует жилка на её

шее и как колышется светлый завиток у её виска.

- Бенджи, я наконец-то освоила гончарный круг. Смотри - глиняная

лампадка! Не забывай зажигать её. Холодными вечерами она будет дарить

уют и покой. Хочу, чтоб ты не грустил. Знаешь, если долго смотреть на

снежные буруны у подножия холма, мне начинает казаться, что я одна из

них. Обними меня.

Он притянул её к себе, крепко обхватил руками, ткнулся лицом в

пахнущие морозом, волосы и заплакал...

 

На мансарде хлопнула форточка и старик, с зажжённой лампадой в руке,

не спеша поднялся наверх. С тех пор, как дети выросли и разлетелись кто

куда, он редко заглядывал в игровую. Окна, как всегда, были закрыты

роллетами, велосипеды припаркованы в углу, игрушки — на стеллажах,

скакалки и мячи — на турнике, а в покачивающемся гамаке кто-то лежал,

накрывшись с головой одеялом.

Бенджамин замер и с опаской сделал пару бесшумных шагов. Потом взялся

за уголок одеяла и потянул — на него смотрела лохматая перепуганная

девчонка с большим животом.

- Простите, простите, - запричитала она и начала реветь. - Не выгоняйте

меня, дедушка! Мне некуда идти, я очень тихо у вас поживу, а потом,

когда-нибудь отблагодарю.

- Как ты здесь очутилась?

- Была метель, я шла-шла... и так мне было плохо и холодно... и вдруг

увидела из вашего сада лесенку наверх... поднялась и согрелась... не

сердитесь, я здесь уже давно живу.

- Так это были не мыши...

- Очень вкусные омлеты! Я всегда только половинку съедаю... и коржики

вкусные, и дом такой тёплый... не выгоняйте!

- Сколько тебе лет? Где твои родители?

- Шестнадцать и я никому не нужна. Ой, что-то мне плохо! Очень плохо...

о-оой, кажется, я рожаю!!!

О, эту фразу Бенджамин слышал много раз и прекрасно знал, что нужно

делать. Ближе к вечеру, в большой гостиной уже кричал новорожденный

младенец, а семейный доктор улыбался и приговаривал:

- Прекрасная, прекрасная девочка! Поздравляю с правнучкой, Бэн.

 

* * *

В сочельник «Дом для души» ликовал. Да это и не удивительно — он был

приучен к этому с самого своего второго рождения. Пол, Майк, Люси, Кора,

Нинон — он обожал эти имена. От счастья видеть всех разом, дом

восторженно выпускал из каминного дымохода не простые клубы, а

настоящие каллиграфические шедевры.

- Смотрите, смотрите, - верещала детвора, дёргая родителей и дедушку

Бенджамина. - По небу плывут сердечки, и ключики, и однорогая коза... и

маленький дракон...

 

Повсюду горели люстры, лампы, свечи, гирлянды. Рождественская ель

сверкала мишурой, праздничный стол был накрыт.

Крошка Эмили спала на руках у своей юной мамы, а Бенджамин листал

чудесный фотоальбом.

- Минуточку, - сказал он. - Устраивайтесь поудобнее на пуфах и диванах.

Выключайте свет и музыку. Внимание!

 

Он открыл нужную страницу и нажал кнопку на пульте. Цветное

изображение переметнулось на стену, преломилось в перспективе и

изменило реальность. Эмма — живая, любимая, смеющаяся, сидела рядом

со всеми.

- Расскажу вам одну историю, - весело сказала она. - Однажды у нас в

саду крот выкопал и разбросал луковицы тюльпанов. Я их собрала, но

посадить не успела — выпал снег. Решила пересыпать их песком и

оставить в холодильнике гостевого домика до тепла. В разгар зимы

случайно заглянула, а там: тонкие длинные стебли разрослись во все

стороны и на каждом — спелёнатый в бледные листья, зелёный бутончик.

Всего пару недель у тёплого светлого окна понадобилось, чтоб цветы

выпрямились, окрепли и набрали цвет — солнечно-жёлтый, зефирно-

розовый, снежно-белый, пурпурно-сиреневый. Дорогие мои, я хочу сказать

о том, что жизнь невероятно многоцветна и у неё сильный характер! И

даже, когда кажется, что всё потеряно, поверьте — есть шанс пробиться к

теплу и свету. В том числе, к теплу сердец и свету души.

 

Она протянула руки, обнимая и целуя каждого... но резкий звонок вырвал

всех из виртуальных грёз. Стена-экран замигала и, вместо Эммы появилась

голограмма профессора Финча, дремлющего на ветке саквойи. Рядом,

держась на двух прищепках, висела его тога, исчерченная звёздами.

Ощутив на себе недоуменные взгляды целого семейства, он встрепенулся,

и с трудом приоткрыв веки, сказал:

- Символы, друзья! Помните о них.