Из последних сил Маруська забирается на высокое крыльцо, запорошенное снегом. Вся озябшая и вместе с тем с красным от сыпучего снега лицом, она вваливается в сени, топает ногами, пытаясь с них скинуть снег. И отряхивается все тем же Серкиным крылышком*. Потом она торопливо швыряет его в угол сеней и снимает одежду.

 

Тут она видит, что сени мелом по полу поделены на две части-значит, у братьев был очередной спор, раз дошло дело до делёжки!

-Ну что ты с ними будешь делать? -по-взрослому рассудила Маруська, продолжая раздеваться.

 

Самым сложным оказывается развязать на шапке озябшими руками завязки. Шапка вся в снегу и Маруська, стряхивая его, стучит ею прямо об пол. Варежки со стуком летят туда же. Они намокли еще по дороге в клуб, когда противный Васька залепил снежком ей прямо в лоб, да до сих пор так и не высохли.

 

От обидчика Маруське пришлось отбиваться самой, потому, как оба ее брата в тот момент не на шутку сцепились из-за какой-то ерунды, и бурно выясняли отношения, до хрипоты споря, кто из них прав. Ну разве ж до сестры им было?

Маруська между делом прислушивается к тишине с улицы-снег поглотил все звуки. Затем скидывает серое пальтишко с черным воротничком, хватает её вместе с шапкой в охапку и осторожно открывает дверь в комнату.

 

Темнота. Бабушка мирно дремлет на стуле. Маруська мышью крадется к печке.

-Ничего, потерпи, вот скоро тебя папка затопит!- тихонечко успокаивает она, поглаживая ладонью её прохладный шероховатый бок.

 

Но в этот момент, из сеней слышится шум и гвалт наконец-то вернувшихся мальчишек.

-Ну, сейчас начнется!-думает Маруська и быстренько скидывает сапожки.

Тут из сеней раздается вполне ожидаемый звук, звон сбитого пустого ведра. Оно с дребезгом покатилось по полу.

 

-Ну всё! Вот папка же им и задаст! -в сердцах думает Маруська, и, наклонившись к печке, суёт сапожки глубже на полку. Туда, куда отец обычно ставит на подогрев вёдра с водой.

 

-Там их точно никто не увидит! -довольная собой, думает Маруська.

Она спешит-вот-вот откроется дверь и клубок братьев ввалится из сеней прямо в дом! А ей ведь еще надо успеть забраться под кровать!

 

Чтобы не разбудить дремавшую бабушку, Маруська тихонько тянется к еще не успевшей остыть сковородке на печке, и, легонько бряцнув крышкой, нащупывает первый попавшийся караваец*, хватает его и, так же на носочках мимо бабушки семенит к кровати, куда и незаметно прячется.

 

-Эх, до чего ж здорово! -размышляет Маруська, уютно свернувшись клубочком на собственном пальтишке и пушистой шапке с помпоном на макушке и уминая вкусный караваец* с хрустящей корочкой.

 

-До чего ж хорошо-тепло, светло и мухи не кусают! –довольная, шепчет она папкину присказку.

 

Но постепенно Маруська начинает представлять, как папка строго отчитывает Игоря, двоюродного брата, за его бесконечные шалости. И, как бабушка молча обижается, по-старчески поджав губы и недовольно кряхтит.

 

-Юра, сироту не обижай! -не выдерживает и со слезами в голосе кричит она отцу и вытирает концами платка уголки мокрых глаз.

 

И Маруське становится до слёз жаль и бабушку, и сироту Игоря, мама которого, тётя Нина, умерла прошлой осенью.

 

И своего родного брата Толика, который хоть и физически слабее Игоря и часто получает от него шишки, но все равно продолжает заступаться за сестру.

 

Жаль и мамку, которая вечно встает чуть свет, и спешит на ферму доить своих коров, чтоб напоить всех детей молоком.

 

И папку жаль, который много трудится для них по дому и уже к вечеру сильно устаёт.

 

Долго еще Маруська лежит под кроватью и всех по очереди жалеет, растирая кулаком слезы по щекам, пока не засыпает крепким детским сном.

 

Каравайцы*-тонкие блинчики;

Серкино крылышко*-крыло гусыни по имени Серка