Антон писал письмо Деду Морозу, прикрывая листок бумаги локтем.

Никто, даже кот, примостившийся по-хозяйски на письменном столе, не

должен видеть, что его просьба не меняется год от года. Мальчик

торопился закончить своё послание до прихода родителей, чтобы самому

отнести его на почту. Обычно это делала мама, но Антон начал

подозревать, что письма просто выбрасывались в ближайшую урну, иначе

желание давно сбылось бы.

Запечатав конверт, он натянул на себя куртку, обулся и поспешно

вышел на улицу. Во дворе мельтешили разноцветные лампочки,

подмигивая ему насмешливо и беззаботно. Пушистый снег летел с тёмного

неба крупными , как и положено в предновогодний вечер, снежинками и

холодил Антошкины щёки.

У входной двери почты висел волшебный жёлтый ящик, который,

откуда ни возьмись, появлялся за пару недель до Нового года, а тридцать

первого декабря внезапно исчезал. Никто не мог угадать, когда это

произойдёт, поэтому Антон бежал, скользя по накатанной дорожке, и

ругал себя за то, что дотянул до последнего.

Отправив письмо, мальчик вздохнул с облегчением, надеясь, что

наконец-то чудо прозойдёт. По дороге домой его нагнал верный кот

Донни, который всегда плёлся за ним, стараясь не попадаться на глаза. Но

сегодня шёл рядом, изредка поглядывая на хозяина, словно желая

выведать его тайну. А тайна была простой – Антон давно не верил в Деда

Мороза и его волшебство. Весь год не верил, но в последний день...

садился за стол, брал листок бумаги и начинал писать: «Дорогой Дед

Мороз, если можешь, сделай так, чтобы у меня появился брат».

На этот раз он ограничился одним предложением, не стал, как раньше,

обещать, что будет заботиться о малыше и учить его всему, что сам умеет

делать, что постарается получать побольше пятерок и помогать маме.

Сейчас все обещания казались одиннадцатилетнему мальчику наивными и

невыполнимыми, но маленькая надежда на то, что он получит желаемое,

ещё теплилась.

 

Тамара вышла из кабинета врача и почувствовала, что в голове

началась настоящая паника – мысли прыгали, сталкиваясь друг с другом:

с одной стороны, радость от того, что её предположение оправдалось, с

другой, страх – как сказать об этом Антону. Она, конечно, давно знала,

что сын мечтает о брате, но одно дело мечтать, а другое – столкнуться со

своей мечтой в действительности, в которой так мало романтики.

Ревность, непонимание и неприятие того, что с кем-то ещё придётся

делить любовь родителей – не возникнут ли такие чувства у ранимого

мальчика, уже не наивного ребёнка, но ещё и не рассудительного

подростка.

 

Антон услышал, как к дому подъехала машина. Он выглянул в окно и в

свете фар увидел маму. Через минуту она вошла в прихожую, молча

разделась и прошла в комнату.

- Антон, я что хотела тебе сказать, - Тамара села на диван и начала

нервно разглаживать руками платье на коленях.

Мальчик насторожился – эта фраза не сулила ему ничего хорошего,

обычно с неё начинались все неприятные разговоры с матерью.

- Ну, говори, – обречённо произнёс он, предчувствуя нагоняй за тройки

в четверти.

- У нас будет малыш. Ещё не скоро, но... – она подняла голову и

посмотрела на Антона.

- Не может быть... Неужели это правда... – глаза мальчика наполнились

слезами надежды и сомнения, - ты тест сделала или была у врача?

- И то, и другое, - рассмеялась Тамара, не ожидавшая такого взрослого

вопроса от сына.

Антон соскочил со стула и вылетел из комнаты. Мать насторожилась, но

минут через пять вновь увидела своего мальчугана, который стоял в

дверях, держа коробку с игрушками.

- Это всё ему. Тут мягкие зверюшки и машинки, - он поставил на пол

свою ношу.

- Антош, а вдруг девочка будет? Зачем ей машинки?

- Девочка? Как девочка? Ты же сказала «малыш»?

- Но и о девочке можно сказать – малыш.

- Так ты не знаешь, кто будет? Фотографию не сделала?

- Сделала, но там видно только точку. А из неё может вырасти девочка.

Не только мальчик.

- Покажи!

Антон внимательно разглядывал снимок, пытаясь найти точку, с

которой начинался человечек, и чувствовал, как незнакомое чувство

нежности заполняло его. Он уже любил эту точку, и неважно, в кого она

превратится.