ПОПУТЧИЦА

 

До отправления поезда оставалось совсем немного. Татьяна заняла в купе своё нижнее 13-е место, верхние достались её друзьям Лёше и Миле. Свободным пока было второе нижнее место.

Десять сказочных дней провели они в Адлере, и сейчас все трое ещё не остыли от недавней курортной благодати. Поглядывая на Лёшку, суетящегося с размещением в купе багажа, на Милочку, уже забравшуюся на свою полку и обживающуюся там, Татьяна вдруг взгрустнула. Возникло ощущение, что кто-то преступно разрушает состояние беззаботной невесомости, в котором она благодатно пребывала на отдыхе, и было до обидного жаль, что долго лелеянный в планах и благополучно состоявшийся южный праздник так быстро закончился.

В целом поездка удалась, всё прошло по-компанейски. С Людмилой, или как все привыкли называть её – Милой, Милочкой, Татьяна работала в одной поликлинике. Обе были медсёстрами на приёме у терапевтов. Алексей числился Татьяниным давнишним приятелем, одноклассником, «своим в доску парнем». Так что в этой троице именно Татьяна оказалась связующим звеном.

…Поезд, наконец, тронулся. Едва Таня подумала: «А хорошо бы никто больше не подсел к нам…», как из коридора шумно, грузно, ввалилась толстая тётка с огромным чемоданом, не менее внушительной сумкой и массой пакетов, разом заняв в маленьком купе всё оставшееся пространство. Сумку с пакетами она заволокла сама, а чемодан за ней следом внёс проводник, скользнув при этом по трём остальным пассажирам сочувственным взглядом.

– Вот Ваше пятнадцатое место, – указал он новой пассажирке на свободную койку.

– Ой, спасибо огромное! – с трудом восстанавливая дыхание, поблагодарила его новая пассажирка. – Не знаю, что б и делала без добрых людей. Вы бы видели, чего мне стоило добраться до поезда и погрузиться в него.

– Да уж, – растерянно оглядел груду вещей Лёшка. – Даже я б столько не потянул, а вы…

– Понимаете, тут уж больно дешёвые орехи продают. Не устояла, набрала себе, дочке с сыном, сёстрам, – попыталась оправдаться женщина. – У нас же дома всё это втридорога!

– А Вы куда едете? – свесила с верхней полки свою кудрявую головку Милочка.

– В Пензу, – уже отдышавшись, ответила пассажирка.

По выражению лица подружки Татьяна, мельком глянув на неё, почувствовала, что той эта новость совсем не понравилась, так как и они сами ехали до Пензы. Выходит, больше суток придётся терпеть эту столь чуждую им по духу пожилую соседку. Этакая ложка дёгтя вдруг попала в их бочку мёда!

– Давайте, помогу Вам с вещами, – засуетился вдруг Лёшка. Казалось, что багажа у соседки так много, что не хватит места рассовать всё так, чтобы ещё можно было передвигаться в купе.

– Очень буду вам благодарна.

Подняли сидение. Под ним уже лежал Милочкин чемодан, так что половина пространства была занята.

На оставшееся свободное место удалось пристроить только сумку и пару пакетов. Остальные пакеты запихнули под столик. Соразмерив взглядом чемоданище женщины с полкой над входом в купе, Лёшка сказал:

– Пожалуй, этот только наверху поместится.

Тут к ним заглянул проводник с комплектом белья для соседки.

Лёшка, воспользовавшись возможностью, попросил его помочь с поднятием груза. Пойдя на рекорд Гиннесса по поднятию тяжестей в качающемся вагоне, это им всё же удалось.

Утерев с лица пот, проводник, больше по обязанности, спросил:

– Может, кто чаю желает?

– Да, мне, пожалуйста, – сказала женщина, постепенно успокаиваясь.

– Я, пожалуй, тоже возьму, – кивнула проводнику Татьяна. – Вы как? – обратилась она к Лёше с Милой.

– Да нет, чего воду впустую гонять? – хмыкнул Лёшка, в котором невольно нарастала волна недовольства соседкой. – Мил, может, сходим на разведку в ресторан? – и тут же протянул ей руки, чтобы помочь спуститься с полки.

– Давай, – охотно откликнулась Милочка, тоже ощущая непреодолимое желание хоть на время избавиться от неприятного соседства.

– Тань, пошли с нами, – по-джентльменски предложил Лёшка.

– Да еды-то сколько набрали в дорогу – хоть свой ресторан открывай, – отмахнулась Татьяна. Вот проводник принесёт чай, перекушу, да и прилягу. Устала что-то.

– Ну, давай. Мы не долго.

Через пару минут появился проводник с чаем.

Оставшись вдвоём, соседки некоторое время помолчали, помешивая чай в стаканах.

– Какое счастье, что, наконец-то, домой еду. Как ни хорошо на курорте, а «под занавес» так уже домой тянет… Соскучилась по своим. В голове всё крутится: как они там без меня?.. Вас тоже кто-то ждёт дома? – Татьяне показалось, что женщина несколько испытующе посмотрела на неё (или только показалось?).

– Нет, – с несколько фальшивой весёлостью улыбнулась она, – сама себе госпожа: хочу – в море купаюсь, хочу – «на транзисторе играю…» (вспомнила фразу кота Матроскина из «Каникул в Простоквашино»).

Про себя невольно подумала: «Поди-ка, у неё дома радёхоньки, что хоть на время сбагрили хозяйку в санаторий».

– А у меня там и дети, и внуки, и собака с кошкой. Так тяжело от них, моих хороших, даже на время отрываться. Скучаю… Кабы не нужное лечение, может, и не поехала бы в Адлер. Но мне грязи позарез нужны, хорошо помогают. Плохо быть старой да больной, а ещё и страшно стать родным в обузу. Так что, пока ещё в силах, езжу. Ой, а что ж мы едем, едем, а так и не познакомились. Меня Надеждой Петровной зовут.

– Меня – Татьяной.

– А отчество?

– Да нет, какое ещё отчество, – отмахнулась Таня, – зовите по имени. А те, что ушли, – кивнула на дверь, – мои друзья: Алексей и Людмила. Вместе в Адлере отдыхали.

– Хорошие ребята. Вот только у девушки взгляд грустный.

«Когда она успела заметить это в суматохе, которую сама же и устроила?» – подивилась про себя Татьяна. Чем-то неуловимым, что ей никак не удавалось понять, попутчица её напрягала, настораживала.

– Ну, кое-какие воспоминания курортные ещё не остыли. Дело молодое, – Татьяна тем временем потянулась к сумке с едой, почувствовав, что проголодалась. Соседка последовала её примеру. Дальше разговор пошёл на отвлечённые темы, а затем Татьяну впрямь потянуло подремать. И в этом Надежда Петровна выразила с ней солидарность.

Под перестук колёс, монотонный, убаюкивающий, потряхивание, покачивание вагона дрёма подползла на мягких лапках, обняла, укутала, пошептала на ушко заветные сонные слова, и Татьяна легко заснула, лишь поначалу улавливая небольшое подхрапывание соседки. Та тоже, судя по всему, притомилась и нуждалась в отдыхе.

Проснулась Таня через пару часов, нашла в сумке книгу. Тут и соседка проснулась. Взглянув на обложку Таниной книги, сказала:

– Токарева… Хороший автор. Тоже люблю читать её.

Выудила из пакета журнал кроссвордов, начала отгадывать. Через некоторое время отложила в сторону.

– А вы сами, случайно, не пишете? Мне кажется, вам это даётся. Или ошибаюсь?

Татьяна удивлённо подняла на неё взгляд – с чего бы это незнакомая женщина вдруг такое в ней заметила? На лице ж не написано.

– Да какой там, пишу… Так, балуюсь иногда. Есть у нас литобъединение в городе. Собираемся, общаемся, читаем друг другу новенькое, – проговорила смущённо, внимательней приглядываясь к попутчице. Сейчас её доброжелательный, заинтересованный взгляд внушили Татьяне больше доверия.

– А хотите, подарю Вам занятный сюжет. Всё, как есть, правда. А там уж художественно это оформите. Может, кто и прочтёт.

– С удовольствием послушаю, – охотно откликнулась на предложение Татьяна, откладывая в сторону книгу. Надежда Петровна слегка призадумалась, уйдя в свои воспоминания, а потом начала рассказывать, приглашая случайную слушательницу заглянуть в круговерть своей непростой судьбы…

 

– Надькя, идол враг! Где шлясся? Корова не доена, огород не прополот. Всё б гонялась, шалава!

Наде не впервой было выслушивать упрёки матери. Привыкла к ним. И даже старалась не обращать особого внимания. В семье, где подрастало пятеро детей, мал-мала меньше, среди которых она, четырнадцатилетняя, была старшей, домашней работы вечно было невпроворот. Не привыкшая к баловству и безделью, девочка-подросток к своим годам выглядела рослой, крепкой, с жилистыми, натруженными от тяжёлой работы руками. Типично деревенское – круглое, обветренное, усыпанное веснушками лицо дома редко озарялось беспечной улыбкой. Мать с домашними хлопотами «запрягала» по полной – только попробуй, крутанись на глупые посиделки, не посмотрит, что уж большенькая, вздрючит с плеча хворостиной.

Да и то посмотреть: на кого ж ей ещё было опереться? На мужа, что ль, непутёвого – пьяницу да гуляку? Тот в домашнюю круговерть и не лез, считал: не мужицкое это дело. «Бабы на то на свет родются», – говаривал, бывалочи. А он их уж четверых «настрогал». Один только мальчонка меж сестрёнками и затесался. Вот и тащила старшая дочка, наравне с матерью, тяжкий воз семейных дел. Наломается иной раз в работе: со скотиной да огородом, с тасканием вёдрами воды из речки, с постирушками одёжек от кучи меньших сестёр да брата, рухнет к ночи на постель и не знает, как руки-ноги уложить. Всё в натруженном теле ноет, жалуется на перегруз, а куда деваться?

Толком-то и учиться некогда было. Бывало, и пропускала уроки. Учителя, благо, не особо «доставали», жалели её, подтягивали на троечки, чтоб в следующий класс худо-бедно перевести. Характером она была непритязательной, доброй, уважительной. А для жизни это уже немало, даже если где-то каких-то знаний и не достанет. Бог с ними!

В последнее время Наде особо тяжко приходилось: слегла мать. Что за хворь прицепилась, долго не могли признать, а только не стало у неё на жизнь сил, таяла на глазах. Говаривали – рак. Днями ещё крепилась, а по ночам стонала страшно, будто её тот рак внутри клешнями кромсал по живому. Мучилась, но характером не смягчилась, будто чуяла, что нельзя давать старшим детям поблажек. И младших ещё надобно было успеть «отшкурить», чтоб не баловались. Им же во благо. Подсказывало сердце материнское, что не подняться ей самой и детей не успеть уж поднять. Ох, горюшко-то горькое!..

Так оно и вышло – схоронили мать по весне. Перед самой кончиной поманила она Надю, дала глазами знак, чтоб наклонилась пониже, и, едва шевеля сухими, обескровленными губами, чуть слышно шепнула, как выдохнула:

– На тебя… все… Смотри ужо…

Глянула тревожно дочке в глаза, и заструилась скорбно от уголка глаза по впалой щеке последняя живая росинка… Упала Надя на колени перед кроватью, вцепилась судорожно в одеяло и захлебнулась болью:

– Не уходи!.. Не бросай!.. Не сдюжу я…

– На-до… – то ли почудилось, то ли снизошло откуда-то с горестных небес. Вот с этим «Надо…» и пошла дальше Надежда по жизни…

Через десять лет и отца схоронила. Плохим он был в семье помощником. Бабы да первач завсегда на первом месте стояли. Что дети ели, во что одевались, как-то его мало интересовало. Главное, чтоб для него всегда еда была. Годы спустя вспоминала Надежда, как по ночам приходилось ей с подросшим братом таскать овощи с колхозного поля, воровать комбикорм с колхозного склада – скотинка тоже есть хочет.

Люди добрые, соседи да кое-какая родня, жалели, помогали, чем могли, поддерживали сирот. Всех вырастила старшая сестра на великом материнском наказе «Надо…». Вросло то слово в её сознание крепко-накрепко. Да нет, даже в сознание – в саму кровь. Главным делом считала она поднять своих, меньших, на ноги поставить. Вот и стала для них и матерью, и отцом, а для этого, когда надо, и бабью, и мужицкую работу на себя взваливала. Подошло время – сестёр замуж отдала, брата женила. Все они какие-никакие рабочие специальности приобрели, самостоятельными стали – гора с плеч!..

 

– Так все рядышком и живёте? – помолчав немного, спросила Таня.

– Хорошо было бы, да нет – кто где, – вздохнула Надежда Петровна. – Одна сестра так и осела с семейством в деревне. Другая, как и я, – в Пензе, часто видимся. Третья сестра Люба давно на Украине живёт. Уехала туда по распределению после профтехучилища, замуж вышла, сыновей родила. По прежней поре часто ездили друг к дружке: то мы – к ней, то она – к нам, а теперь… – Надежда Петровна горестно махнула рукой. – Это вот что наделали с людьми, а? Живём и не знаем, обнимемся ли ещё.

– Да… – Татьяна тоже невольно вздохнула. – Тут одно говорят, там своё в мозги вбивают.

– Да как же так можно?! Стравить друг с другом норовят! Что уж там – народы? Родные друг друга понять не могут. Сын мне в ноутбуке скайп подключил. Начинаем с Любой общаться рядком да ладком: то да сё, как у вас, что у нас, а под конец обязательно рассоримся. Они и раньше-то жили не богато, а сейчас – совсем никак. Еле концы с концами сводят. И им каждый день твердят, что это мы, русские, виноваты во всём. Вот она мне и выговаривает. Злюсь, а, в то же время, жалко их.

– Может, всё ещё образуется?.. – участливо сказала Татьяна. – А Вы ещё про брата не рассказали. Он где?

Надежда Петровна глянула на Татьяну, вздохнула:

– А нет уж его в живых, Коленьки-то нашего… – и непроизвольно провела ладонью по лицу, будто стирая горестное воспоминание.

– Как же это?! – подалась к ней Татьяна. – Он же младше Вас.

– Ой, не поверите: в деревне на крыльце собственного дома во время грозы молнией убило. Покурить вышел… В момент не стало… Как я с тех пор ненавижу грозы…

– Семейный был?

– Две дочурочки маленькие остались сиротками…

– Да… Вот так долюшка Вам выпала… – невольно выдохнула с сочувствием Татьяна, глядя как-то по-новому на попутчицу. – Ни детства, ни юности счастливой… Тяжко… Поди, и смеяться разучились от жизни такой?

– Ну, отчего ж? Гляжу, грусти я на Вас напустила? Не, кабы только о горючем думалось, давно б в омут головой кинулась. Жизнь – она разная. Не думайте, что в деревне одна только работа неподъёмная да скукота. Праздники весело отмечали. Под гармошку пели, на больших качелях любили кататься. На Пасху, как пойдёшь с ребятнёй по улице от дома к дому, – ведро яичек крашеных да пирогов набирали. Ну, и сами, чтоб в грязь лицом не ударить, всего побольше старались наготовить.

Иной раз, ой, не поверите, ну, такие хохмы на праздники устраивались! Кишки надорвёшь! Вот, помню, на Маслену неделю повадка такая была у парней, что помоложе: надо было втихаря у кого-нибудь по селу либо ворота, либо хоть калитку спереть. Зная о таком озорстве, каждый добрый хозяин, прежде всего, своё добро охранял, в засаде сидел, чтоб налётчиков застукать и накостылять от души. Но народ в деревне ушлый! Попробуй, угляди! Исхитрялись так: кто-то отвлекает, а другие в это время шустро орудуют. Вот потом кусает хозяин локти – по всей деревне гоняется, калитку ищет.

– Ничего себе, забавы! – невольно рассмеялась Татьяна. – И неужто с рук сходило?

– Нет, если, конечно, на месте хозяин уловит, то дрыном отдубасит – мама не горюй! – в глазах у Надежды Петровны запрыгали весёлые огонёчки. – Ой, да это ещё что! Раз такое парни шальные учудили – вся деревня сбежалась смотреть. В одном дворе кобель на цепи злющий был, как Мамай. Кто сделал, как, – никто не признался, да и впрямь немыслимо то было, а только утром обнаружили этого зверюгу вместе с будкой далеко от того дома – прям, посреди деревни. Пёс так бешено брехал, что сам хозяин забоялся подходить к нему!

Татьяна уже сидела и слёзы от смеха вытирала.

– А вот ещё случай припомнила, – продолжила увлечённо соседка. – Раз перед Троицей надумала я все половики в доме перестирать, чтоб полный порядок к празднику был. Дорожки тогда сами вязали из всяких тряпочек. Такие весёленькие, пёстренькие получались. У вас таких не было?

– Нет. В коридорах, насколько помню, ковровые дорожки стелили, а в зале – палас.

– Ну, да, и то верно. Вы ж городская. А в деревенском доме и самовязкам рады были. Расстелешь такую дорожку по комнате из угла в угол – враз уютней! Так вот, перестирала, значит. Набралась их целая куча. Где сушить? На плетень, что на улицу, к ночи и развесила. Утром выхожу – ой, Боженька! – все мои чистенькие дорожки на широкой дороге расстелены, и по ним сосед Петька на лошади едет. Я оглоблю – хвать! – да за ним! Лошадь – на дыбы! Он – кувырк! Потом-то выяснилось, что он свататься собрался к Нюрке, что через дом от нас жила. От же, оглоед окаянный! Захотел, чтоб всё красиво было. Жених выискался!

И от этих воспоминаний Надежда Петровна так заразительно, от души рассмеялась, что и Татьяна невольно присоединилась к ней. Давно ей не было так легко и приятно со случайно встреченным человеком. Уже казалось, что знакомы они давным-давно. И ещё одно тёплое чувство охватило её: жизнь деревни, столь далёкая от её собственной, с житейскими печалями и радостями вдруг так явственно проступила сквозь заоконную полутьму, что показалось, будто деревенским духом пахнуло: и дворовыми запахами, и прелостью свежескошенной луговой травы… На душе стало легко и спокойно…

– О, да тут наши соседки, оказывается, не скучают, – появился в дверях Лёшка, а из-за его плеча и Милочка с любопытством взглянула на смеющихся женщин.

– Ребят, это Надежда Петровна, мы с ней уже познакомились, – сказала Таня, и соседка приветливо кивнула вошедшим.

– Алексей, – галантно шаркнул ногой единственный кавалер.

– Людмила.

– Какие приятные попутчики попались мне в этот раз, – тепло сказала Надежда Петровна. – Иной раз бывает – не чаешь, как и доедешь. – А давайте-ка, двигайтесь поближе к столу, почаёвничаем, посумерничаем.

– Ой, да спасибо, мы только что из гостей, хорошо там посидели. А вам я сейчас принесу чаю, – Лёшка взял бокалы и помчался по коридору.

– Славный… – вслед ему сказала соседка. – А неженатый…

И опять Татьяну как будто что-то кольнуло – снова попутчица (случайно ли?) говорит нечто такое, о чём знать не может. Невольно взглянула на неё насторожённо.

Вернулся Алексей с двумя бокалами горячего чая.

– Извольте! Как в лучших ресторанах.

– Спасибо, Лёш, – за двоих ответила Татьяна. – А ты знаешь, тебя тут «раскололи».

– Не надо меня колоть! – в притворном испуге обхватил себя руками Лешка. – Я себя целым люблю.

– Да нет, это насчёт того, что ты холостяк.

– А что, так заметно? – удивился друг.

– Надежда Петровна тебя насквозь видит, как экстрасенс… – напустила таинственности Таня. Милочка удивлённо глянула сначала на подругу, потом на попутчицу. Та почувствовала некоторое замешательство молодёжи и улыбнулась.

– Да никакой не экстрасенс, конечно, – отмахнулась, – но, если честно, с некоторых пор впрямь появился, как говорят, некий «третий глаз» – вижу то, что с людьми или бывало, или ещё будет.

– Ой… Не может быть… – выдохнула Милочка. – Как это происходит? Как в кино, что ли, видите?

– Сама не знаю… Вижу просто и всё. У Вас, к примеру, знакомый на юге появился, верно?

– Да… Рома. Встретимся мы с ним ещё, а?

– Нет, даже в голову не берите.

Милочка невольно вздохнула, печально скривив пухлые губки:

– Так и знала…

– И вообще, не заглядывайтесь на высоких, чёрноволосых. Не ваш это тип мужчины.

– Ну, вот, а мне именно такие и нравятся, – Милочка кокетливо провела по волосам.

– Нет, Ваш будет коренастенький, русый, но любить будет так, что про всех брюнетов забудете.

При этом Надежда Петровна вдруг поглядела на Лёшку, точь-в-точь соответствующего этому мужскому типу. Молча посмотрела, но того отчего-то бросило в жар. Переглянувшись с женщинами, он завозился, да и полез на свою верхнюю полку, буркнув:

– Лягу, что ль…

Там достал плеер, воткнул в уши наушники и отключился от общего разговора.

Почувствовав, что пауза затянулась, Татьяна спросила:

– Надежда Петровна, вы вот сказали, что у вас этот дар открылся с некоторых пор. А как это было?

– Я об ту пору уж замужем была, сына и дочку родила. Это позже мы в Пензу перебрались, а тогда ещё в деревне жили. Сами понимаете, деревня лодырей не любит. По хозяйству много дел, в колхозе работала, опять же – детишки-погодки. Шустрые были – не уследишь, а они, огольцы, так и норовили залезть, куда не велено. Строго-настрого запрещала им на чердак лазить, а их как бесёнок под руку толкал. Всё боялась: со спичками там баловать будут. Вот раз иду по двору, глазами шарю – куда малые запропастились, да и слышу с чердака их голосочки. «Ну, – думаю, – щас я им влуплю, чтоб наперёд неповадно было». Подхватила хворостину и по приставленной лестнице – на чердак. Почитай уж, на самом верху была, да вдруг перекладина под ногой возьми и подломись! Как я оттуда хрястнулась! Да спиной об землю! Мама родная… Три месяца потом на ноги подняться не могла. С тех вот пор спина покоя не даёт, приходится ездить на курорт, подлечиваться. И примечать с той поры стала: видения являться начали.

–А-а-а, – обомлела Милочка, – впрямь экстрасенс! Вот это да!

– Ага, экстра, – усмехнулась попутчица. – А вы о себе ничего не хотите узнать? – обратилась она неожиданно к Татьяне. Та смутилась:

– Да чего узнавать?.. И так всё ясно: идёт себе жизнь и идёт… Хотя… Вот мне недавно предложили на курсы повышения поехать. После учёбы обещают назначить старшей медсестрой. А я сомневаюсь: к своему врачу привыкла, работа устраивает. По зарплате, правда, прибавка должна быть…

– Соглашайтесь. От хорошей работы в наше время отказываться грех. Толк с того будет. Ну, а кроме работы?.. – испытующий взгляд Надежды Петровны, казалось, проникает прямо в её душу. Но присутствие Милочки почему-то смущало. Собственная семейная неустроенность показалась жизненным дефектом, выпячивать который было стыдно.

– Нет, не надо...

Ей почудилось, что Надежда Петровна внутренне борется с желанием что-то сказать ей, но боится показаться навязчивой против воли Татьяны. Всё же спросила:

– А лет вам 35-36?

– 36, точно, – эта цифра при её бессемейности вдруг вырисовалась совершенно неприличной. Соседка помолчала, задумавшись о своём…

– Сами будете решать, сколько у вас детей будет… – вдруг сорвалось с её губ. Таня почувствовала, как у неё запылали щёки.

– Что вы такое говорите?.. Я даже не замужем. И не была никогда. Какие дети… в моём возрасте?..

– Нормальный возраст, не бойтесь, – в голосе попутчицы прозвучала такая спокойная уверенность, что Татьяна ощутила нечто странное – будто в животе впрямь ребёнок толкнулся…

 

На следующий день поезд благополучно прибыл в Пензу. Прощались с попутчицей, как с родной. Обменялись телефонами, адресами. Лёша предложил ей помочь с вещами, но Надежда Петровна только рукой махнула:

– Нет, милый, меня тут сейчас целая орава встречать будет. Управятся.

На перроне впрямь стояло много встречающих. Кто-то уже обнимался, а группа людей в сторонке всё вглядывалась в окна вагона. Видно, они ждали, пока сойдут выходящие. Тут в тамбур вышла Надежда Петровна и радостно замахала им рукой. Они поспешили ей навстречу…

 

PS: На курсах повышения Татьяна познакомилась с приятным мужчиной, врачом из Саратова. Он оказался вдовцом с пятилетней девочкой на руках. Взаимная симпатия, как магнитом, притянула их друг к другу. Через несколько месяцев Татьяна вышла за него замуж и уехала в Саратов. Через год у них родился сын.

Две явные противоположности – Милочка и Лёшка – после совместной поездки на юг уже не смогли оторваться друг от друга. Ещё одной семьёй стало на свете больше. И ещё одним славненьким ребёночком – Алечкой – Аленьким цветочком, как они её с любовью звали. Татьяна старалась не терять их из виду: общались по скайпу в интернете, созванивались. Часто вспоминали Надежду Петровну. Приезжая пару раз в Пензу, Татьяна с удовольствием звонила ей, даже побывала у неё в гостях. Да, далеко не случайной попутчицей оказалась в её судьбе эта женщина.