Поезд больше не бежал так резво, как первые двое суток. Еще вчера вечером остановки стали тянуться дольше и появляться чаще, будто состав перешел на шаг. Казалось, что он состарился в дороге, сломался, сгорбился, согнулся под тяжестью навалившихся на него проблем и теперь еле волочил нас в своем чреве.

Чем дальше оставалась Сибирь, и чем ближе становился юг, тем злее казался ветер. Снег словно вырвался из-за колючей проволоки, из заточения, и валил теперь с таким остервенением, как будто небеса пытались выплеснуть накопившуюся на людей злобу. При морозе под тридцать выпавший снег тут же превращался в наст. Влажность в этих краях была очень высокой. Деревья стояли не пушистые, как бывает в средней полосе и на севере, а словно сахарные, скованные затвердевшим снегом и льдом. Двухметровые оледеневшие сугробы становились серьезным препятствием на пути поезда, поэтому он часто сбрасывал скорость, а то и вовсе останавливался.

 

Видимо, на этот раз случилось что-то из ряда вон выходящее, потому что начальник поезда по громкой связи просил представителей сильной половины человечества выйти на расчистку путей. Похоже, машинист и проводники-мужчины уже выбились из сил. Из нашего вагона вызвались помочь несколько добровольцев. Мой попутчик тоже присоединился к ним.

 

Его дочка - смышленая девочка - осталась в купе. Похоже, она сама собирала сумки, судя по тому, как быстро находила вещи и продукты в них. Немудрено, раз живут с отцом вдвоем. Сколько ей лет? Четырнадцать или около того? Да! Примерно так... И у меня могла бы быть сейчас дочка такого же возраста.

 

Попутчик ушел, и мне стало не по себе: опять нахлынул, накатил волной страх. Этот человек из тех, с кем рядом чувствуешь себя защищенной, даже если ты ему никто. Почему раньше я не ставила себе цели обращать внимание именно на таких людей? Почему озарение пришло ко мне только сейчас, когда там, на небесах, уже все решено?

 

Он сказал, что работает в школе учителем "никому не нужной теперь истории". Учебники переписываются каждый год, и никто не может разобрать эту груду исторического мусора: кто прав, кто виноват, кто злодей, а кто герой. Говорят, время расставляет все на свои места. Но кажется, что оно только еще больше все перемешивает и запутывает. А он так и не ушел из школы, не сбежал в поисках более оплачиваемой работы. Как мало сейчас людей, влюбленных в свое дело. И то, что один, без жены, вырастил дочку... Какой молодец! А я всю жизнь прожила с маменькиным сынком, который самостоятельно не принял ни одного решения. Всегда сама противостояла армии жизненных проблем и завидовала подругам, которые могли спрятаться за широкую мужскую спину. И только однажды муж наконец-то принял единственное в своей жизни самостоятельное решение: ушел к одной из моих одиноких подруг, не предъявлявших ему никаких претензий и принимавшей его таким, каков он есть. Устав от одиночества, она была рада носиться с этим вечно ноющим и хныкающим большим ребенком. С одной стороны, я тогда облегченно вздохнула, ведь сбросила гору с плеч, но с другой... почему-то сильно переживала. Наверное, потому, что этот разрыв был не моим, а его поступком. В голове никак не укладывалась мысль, что мой спутник - слабый и нерешительный - оказался гораздо решительнее меня. Позже, когда осознала, что он подарил мне избавление, которое я сама себе никак не могла даровать, успокоилась и стала просто наслаждаться рассветами и закатами...

 

Что-то зябко. Проводники экономят. Наверное, правильно: ведь неизвестно, сколько еще мы здесь простоим, и что нас ждет впереди. Хотя, что ждет меня, известно... Иначе бы не ехала в этом поезде...

 

Я снова перевела взгляд на снежный пейзаж за окном и поймала перо промелькнувшей мимо меня птицы - жалости к себе...

 

Снег... Какой он странный, необычный. Ударяется о стекло, врезается и расползается жидким тестом, какое обычно делают для оладий. А я стою по другую сторону зимы, а может, и по другую сторону жизни. Я решила, что могу спастись бегством.

 

Понятно, что это все помогает мне отвлечься, и не более... То, что должно случиться, случится. Врачи не могли ошибиться. Неоперабельно, неоперабельный, неоперабельная... Лучше не вспоминать того, что они говорили... Лучше смотреть на белые крупинки и ни о чем не думать...

 

Проводница вышла из своего купе и засуетилась у котла:

-Скоро будет чай!- громко объявила она, обращаясь ко мне, но так, чтобы могли слышать все.

Я улыбнулась:

-Спасибо!

И снова посмотрела в окно. Там была все та же картина: снежный кавардак, снежная сутолока, снежная суета... Но это там. А здесь - относительно тепло и спокойно. Как и у меня на душе. Это я сначала плакала. Нет, не плакала, а выла, как сейчас воет ветер в этой лесостепи... А теперь смирилась. Может, так и лучше... Лучше сейчас - молодой и красивой, чем потом - старухой... Хотя, какая разница. Что сейчас, что потом ...

Умереть одной в пустой квартире... Я всегда боялась этого. Кто и когда найдет меня? Что станет с моей любимой собакой? Голодная медленная смерть - это так ужасно... А моя любимая скрипка? Она ведь всегда умела чувствовать, как человек, как живое существо...

- А где папа?- спросила, выходя из купе, моя вторая попутчица, расчесывая волосы.

- Он ушел расчищать рельсы... Как спала? Сейчас будет готов чай,- отрапортовала я.

- Понятно! А где мы едем?

- А я и не знаю даже... Пойди, спроси у проводницы... Вон, она возится с котлом,- кивнула я в ту сторону, откуда исходили звуки суеты.

Та, которая могла быть ровесницей моей дочери, пошла к проводнице - узнать, на сколько часов опаздываем.

 

Где мы находимся, меня вообще мало волновало: я никуда не спешила, меня никто нигде не ждал. Хотелось одного: чтобы отец девочки скорее вернулся, ведь рядом с ним я забывала о своих проблемах, о том, что уже месяц, фактически, бомжую, потому что квартиру продала, как только узнала о диагнозе, о том, что у меня на этом свете нет совсем никого, даже собаки. Ее пришлось отдать в хорошие руки, чтобы избавить от возможной голодной смерти... О том, что скрипку тоже пришлось отдать, чтобы она не попала к плохим людям. О том, что я приняла решение не ждать ее, свою недобрую гостью, сложа руки, в пустой квартире, а встретиться с ней на нейтральной территории, где-то на людях, которым до меня нет дела, которые не будут переживать и плакать, грустить и сожалеть обо мне... Из поезда в поезд, из гостиницы в гостиницу. Благо, деньги теперь мне экономить незачем... Но в мои планы не входило встретить его, такого положительного, доброго, надежного и самостоятельного... мужчину моей мечты...

 

А ветер все воет и воет, как таежный зверь, только что попавший в клетку. Метель усиливается. Стоим долго. Видимо, рельсы сильно замело. Да, зима в этом году словно решила отыграться за прошлые годы... Моя последняя зима...

 

Юная попутчица вернулась с сообщением: мы- где-то на юге Воронежской области или на севере Ростовской. Сказала и пошла в купе, наверное, заправлять постель.

 

Мне кажется, он уверен, что я сойду на его станции. Как так получилось, что я позволила постороннему человеку так быстро поверить в это? Истосковавшийся по женской ласке, по душевности, казалось, он тоже прикипел ко мне. Видимо, я изменилась, раз смогла заинтересовать серьезного мужчину. Только сейчас раскрылось, каким пустым сосудом я была. Вот почему моим уделом были такие, как мой бывший муж.

 

А что, если взять и рассказать правду попутчику? Он обнимет, пожалеет и не отпустит. Я это точно знаю. Он - человек! Настоящий, с сердцем и душой, из тех, кто идет с добровольцами расчищать завалы. Вон, в соседнем купе едут молодые ребята, спортсмены, а помогать не пошли...

 

Как же мало в нашей жизни человеческого тепла! Как хочется выплакаться, пожаловаться на судьбу и найти понимание... Но что дальше?

 

Врачи сказали, что у меня в запасе - несколько месяцев, полгода - максимум. Месяц я уже пропутешествовала. Осталось совсем ничего. А потом... Травма для них обоих. А они уже однажды похоронили близкого человека. Еще более близкого, чем я. Снова "наградить" их этой болью? И это за то, что они были со мной добры? Нет. Я не смогу. Жалко и его, и девочку. Я же не последняя дрянь. Но как объяснить, почему я не сойду на их станции, ведь я уже обмолвилась, что у меня никого нет?

 

Тут послышались голоса. Это мужчины возвращались, голодные и уставшие. Проводница и другие женщины встречали их, как победителей, вернувшихся с войны. Я отвела взгляд от заснеженной картины за окном и стала высматривать своего спасителя. Наконец, он появился - краснощекий от мороза и ветра, веселый, хоть и вымотанный, выжатый, как лимон. Я бросилась ему на шею, словно он вернулся с настоящей войны, а не с этой, казалось, игрушечной, придуманной Госпожой Зимой. Обняв его так, как обнимают самого близкого и дорогого человека, не смогла сдержать слез. Его дочка с криками : "Папа! Ну почему ты так долго не приходил?" - тоже бросилась ему на шею, заревев при этом. Он затолкал нас в купе, с шутками и прибаутками, смутившись от такой встречи. Почему ревела я, понятно, а почему расплакалась его дочка, было загадкой. Наверное, за компанию со мной.

 

А потом мы пили чай - самый вкусный чай в моей жизни. Еще слушали рассказ нашего покорителя стихии о том, сколько пришлось перекидать снега, что начальник поезда - хороший мужик, сам работал лопатой, подавая другим пример.

 

Слушая его, я думала о своем. В глубине души молилась небесам о том, чтобы метель не успокаивалась, чтобы рельсы занесло до самого пункта назначения, чтобы мы вот так тихонечко ползли - с многочисленными остановками, чаевничая и смеялись, болтая обо всем и ни о чем, смотря в окошко и кутаясь в серые невзрачные одеяла, выданные проводницей, и, главное, нам бы никогда не пришлось прощаться...