Вокзал на ощупь Из уборной несёт, но не смрадом, а ландышем. Впереди пять холодных ступеней, потом Вдоль шершавой стены тридцать парных под Кадышеву, Что ничья и поёт бесконечно о том. Тили-бом, тили-бом, что-то там для встречающих, Постоянный поток торопящихся ног. Поначалу боялся, теперь уж не чаю в них Распознать те шаги и услышать: «Санёк?» Если дождь, то труба шелестит переливчато, И ступеньку никак не согреть под собой. И тогда цепенеешь и думаешь, жив ли ты? И тепло сигареты лелеешь губой. Если жарко, то ветер-подлец креозотовый Заставляет мечтать о далёких краях. Хоть одним бы глазком посмотреть на красоты бы… Посмотреть… может быть… коли будем в раях. Вдоль глухого бордюра до звонкого цокота, По брусчатке ещё сто шестнадцать шагов. Запищал светофор. Жду трамвайного грохота. Захожу. Уступают, касаясь рукой. А в каморке тепло. Пахнет чаем и плесенью. Телевизор бубнит – я не слушаю вздор. Похлебав из кастрюли холодное месиво, Расплетаю из точек сюжетный узор. Что на ощупь слова? Осязаемо плотные, Одинаково ровные строчки... но вдруг… Что-то вижу! Как будто бы вижу полотна я! Оживают картины старанием рук. Долгожданные сны подступают непрошено. Мы вдвоём и, как прежде, красивый вокзал. Ты прекрасна! Печалью глаза припорошены, Но смеёшься. И я под «Славянку» сказал… Или всё же придумал? Не помню… не ведаю. Пережёг нить судьбы ослепительный свет. Нестерпимо горячий и гордый победою Над всего-лишь-то счастьем, которого нет. А ещё снятся руки. По-прежнему тёплые. Но чужие. В чужих неумелых слезах. И слова… Без истерик, не с криками-воплями, А как будто о самых обычных делах. Или даже не снятся, а будто бы слышатся Наяву, в перекличке людских голосов… «Да какой он слепой! - передёрнуло мышцу. - Побирушка-актёр из каких-то низов». Снял очки. И повисла минута молчания. Тихой вздох и с трудом подавившийся мат. Тили-бом… хруст купюр, тот же голос, что ранее: «Вот, возьми… извини… извини нас, солдат». Последний шаг Мы шли. Вдвоём. Четыре дня. Я вёл, он тихо плёлся следом. Лишь иногда, судьбу кляня, Шипел: «Зачем сдалось мне это?» Внизу в разгаре было лето… А здесь сверкал чистейший снег, Всё норовил попасть в горняжки. День позади – казалось, век. Я впереди, а он бедняжка Плетётся и вздыхает тяжко. Я говорил: «Ты глянь вокруг! Какие дивные красоты!» Он зыркал хмуро: «Ты мне друг? Зачем мне лишние заботы – Как не замёрзнуть до субботы?» Я не дошёл пятьсот шагов… Устал, свалился с ледорубом. А он – я видел – был готов. «Давай, шуруй!» - хрипели губы, И пару слов довольно грубо. И он ушёл. Ушёл один. Один добрался до вершины. А я, доживший до седин, И несмотря на те седины, Был горд за выросшего сына. Важна вся тысяча шагов, Что ты прошёл к высокой цели. Но всех важней (без дураков) Последний шаг, что на пределе, И что не все шагнуть сумели. Ползти всегда, ползти везде, В учёбе, спорте и труде, Ползком бежать, стихи считать банальной прозой. Ужом ползти промеж проблем, При этом жаловаться всем, Что бремя не даёт мечтать – сидит занозой. Ползком в любви, ползком в быту, Не видеть мира красоту, Не сможет (некогда) летать рождённый ползать. Летать (витать) на облаках, Где нет ужей и черепах, Откуда мира красота – как на ладони. Взахлёб цитировать стихи, Рулить потоками стихий, Любить, царить в короне на небесном троне. Летать на всю, без полумер, Являть отличнейший пример, Когда летать рождённый ползать не способен. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
