Что мир дерьмо, он сам недвусмысленно дал понять событиями последних недель, которые никак не назовёшь радостными для меня. Потеря работы, значительной части сбережений в разорившемся банке, как следствие – девушки, забравшей из квартиры всё, кроме неоплаченных счетов. Всё это никак не попадало под определение «чёрная полоса», а чётко и неопровержимо свидетельствовало о том, что я оказался в полной… ну вы поняли. Как водится среди неудачников, я мрачно и целеустремлённо отмечал сие событие, третий день пропивая последние деньги в дешёвых прокуренных барах.

– Весь мир – дерьмо, не так ли, приятель?

Погружённый в печаль, я не сразу обратил внимание на неожиданного собеседника. С другой стороны, вечер только начинался и я ещё погрузился в неё не настолько глубоко, чтобы совсем перестать реагировать на окружающую обстановку. Испытывая понятное чувство благодарности за то, что кто-то разделяет мои убеждения, я кивнул бармену, и два стакана наполнились янтарно-соблазнительным нектаром. Я не очень-то стеснялся растратиться, потому что, если быть откровенным, всё равно намеревался в скором времени прикончить оставшиеся деньги и добросовестно броситься с ближайшего моста.

– Вы не похожи на завсегдатая этого заведения, – мой сосед отхлебнул с четверть стакана и прикрыл глаза, словно смакуя. – Хм! А выпивка здесь неплохая!

Это так. Всё так. Я, белый воротничок, смотрелся несколько чуждо в этом припортовом кабаке, где стулья для безопасности привинчены к полу, но виски здесь на удивление стоящий, хотя и стоит, хе! втрое дешевле, чем в кишащем туристами центре.

Однако облик моего визави тоже совершенно не сочетался с невзрачным интерьером бара. Более того, не сказал бы, что и весь мир с лёгкостью принял бы этого человека за своего. Всколоченные седые волосы, очки ботаника, отрешённый, погруженный в себя взгляд. Пальцы, сжимающие стакан, испачканы чем-то жёлтым, а на отвороте мятого светло-бежевого пиджака большое коричневое пятно. Типичнейший хрестоматийный «хомо учёнус».

Он побрякивал кубиками льда в стакане, очевидно ожидая от меня проявления любопытства к своей личности, но мне, достигшему дна, более интересно было увидеть дно бутылки, чтобы затем с чистой совестью опуститься на дно залива.

– А я, знаете ли, хочу в некоторой степени повиниться перед вами, – прервал он затянувшееся молчание.

Бровь моя удивлённо поползла вверх, а рука снова дала команду бармену.

– Да-да, я невольно чувствую себя виноватым перед теми, кто разочаровался в жизни, – «профессор» поднёс к губам свеженаполненный стакан, – а ведь она повернулась к вам не самой живописной стороной, не так ли? И поэтому иногда я прихожу в такие места, где люди пытаются утопить в алкоголе своё отчаяние. Повиниться. Но обычно мне удаётся лишь развеселить слушателей, что, впрочем, тоже неплохо, учитывая их удручённое состояние. Я вижу, вы человек образованный… Возможно, моя история покажется вам не столь неправдоподобной.

Я кивнул. Что-что, а печать колледжа на челе не пропьёшь. Чтобы ничего не мешало разговору, я захватил початую бутылку и кивнул в дальний угол, где четверо дюжих докеров как раз освободили столик.

Здесь, усевшись напротив своего собеседника, я рассмотрел его несколько подробнее. Пожалуй, глаза его не казались безумными. В них читалась какая-то затаённая печаль, но смотрели они ясно и удивительно по-доброму. Глубокие вертикальные морщины на лбу выдавали склонность к сомнениям, и в целом облик говорившего подтверждал готовность этого человека поведать некую тайну, причинявшую душевные муки её обладателю.

– Начну с того, что я профессор. Ботаник, – не удивил он меня, – специалист по палеофлоре. То есть, по вымершим видам растений, которые мы имеем возможность изучать только благодаря тем жалким фрагментам, что время соизволило сохранить до наших дней. В наших знаниях, в существующей систематике, огромные пробелы, которые мы вынуждены заполнять практически вслепую, применяя случайные, не всегда полные данные, а чаще вообще наугад, пользуясь так называемой научной интуицией. Те картины далёкого прошлого, которые привыкли видеть вы в учебниках истории, на самом деле не что иное, как фантазии художников, основанные на маловразумительных объяснениях палеозоологов и палеоботаников, подобных мне.

Он сделал паузу, чтобы отхлебнуть из стакана, вероятно, ожидая каких-то вопросов, но я не стал прерывать рассказ моего собеседника.

– Естественно, – продолжил профессор, – мечтой любого палеонтолога является открытие чего-то из ряда вон выходящего, такого, что перевернёт научный мир, а то и поменяет фундаментальные представления о прошлом. Эта мечта в юности гнала меня в пыльные раскопы, заставляла просиживать штаны в скучных библиотеках в более зрелом возрасте и, наконец, позволила получить профессорское звание на склоне лет. Но добился ли я чего-либо исключительного? Ну… если спросить моих ассистентов, то они напомнят о том, что я описал несколько сотен видов вымерших растений, издал монографию про гигрофиты верхнепермского периода и определитель типичных войновскиевых позднего палеозоя. Добавим сюда около тысячи научных статей и оформление многочисленных коллекций образцов в Палеонтологическом музее. Вроде бы сделал достаточно, чтобы заставить моих учеников лебезить передо мной. Но при этом ни на шаг не приблизился к мечте… Вам интересно?

В любом случае, пить в компании лучше, чем глушить виски в одиночку, поэтому я энергично кивнул.

– Так вот… Чем дальше шли годы, тем менее вожделенной становилась мечта, как с каждой минутой после пробуждения расползается, уходит в небытие казавшийся только что совершенно реальным сон. Юношеский жар совершить открытие с большой буквы практически угас, а жизнь превратилась в коллекционирование очередных званий и наград. Но всё изменила случайная встреча с одним человеком…

* * *

Я практически ничего не знаю про него, кроме имени. Точнее, фамилии. Той фамилии, которой он назвался…

– Зовите меня Шульц, – сказал он, но перед этим привлёк внимание необычным заявлением…

Он оказался в соседнем кресле, когда я летел на какую-то нудную научную конференцию и просматривал на планшете материалы подготовленного доклада про последние цикадофиты миоцена.

– Они не чёрные, – вдруг заявил мой сосед, скосив глаза на экран.

– Что? – не понял я.

– Вот эти штуки, – он ткнул пальцем в семязачатки на реконструированном изображении листовой пластины растения вида… впрочем, его название вам ни о чём не скажет. – Они должны быть красными.

По правде говоря, среди палеоботаников до тех пор не было единого мнения по поводу цвета доисторических прообразов семян. Поэтому замечание соседа меня заинтересовало.

– Но откуда вы знаете… э-э, простите?..

– Шульц. Зовите меня Шульц, – сказал он. – Я видел.

– Ну, это вряд ли, – улыбнулся я. – Дело в том, что это растение не встретишь в природе, потому что оно исчезло…

– Да, я знаю, – перебил он, – примерно двадцать миллионов лет назад.

– В таком случае, как вы могли его видеть? – естественно поинтересовался я.

– Через свой хроноскоп, – сказал он так, как будто это объяснение исчерпывающе отвечало на все вопросы.

«Понятно, – подумал я, – сумасшедший. Надо с ним поосторожнее…» К слову сказать, внешность Шульца на самом деле наталкивала на мысль о его ненормальности. Такого непомерно высокого, чрезмерно раздутого лба я никогда доселе не видел. Возьмите обычную электрическую лампочку, сверху наклейте немного редких чёрных волос, нарисуйте небольшой рот с тонкими бескровными губами, гоголевские усики и маленькие злобные глазки – вот перед вами и Шульц! Впрочем, возможно, глазки только казались злобными, так как вынуждены были смотреть из-под чудовищно нависающего лба, но, в любом случае, человек с такой внешностью невольно производил отталкивающее впечатление. Или ненормальный, или гений – не сомневался я. А может, и то и другое одновременно.

Чтобы как-то отвязаться от неприятного соседа, я промямлил нечто невнятное и уткнулся в экран.

– А зря, – Шульц дождался, пока я подниму на него недоуменно-вопросительный взгляд. – Зря вы мне не поверили.

– Нет, ну почему же…

– Не трудитесь! Поверьте, я прекрасно вижу человеческие эмоции, – его тяжёлый, исподлобья, взгляд, казалось, пронизывал насквозь, тем самым подтверждая сказанные слова. – Что ж, если когда-либо вы сумеете взглянуть на мои слова иначе, то, может быть, я не откажусь с вами сотрудничать.

С этими словами он протянул мне визитку, с одной стороны которой было написано «Шульц», с другой – номер телефона. Больше ничего. Я повертел её в руках, сунул в нагрудный карман пиджака и хотел было из вежливости поблагодарить, но сосед мой уже закрыл глаза и тихонько посапывал, откинувшись на спинку, и выглядело это так, как будто он спал довольно давно или же просто демонстративно давал понять, что разговор окончен.

Должен признаться, что Шульц очень быстро вылетел у меня из головы, но буквально через пару дней я снова вспомнил о нём. Один из коллег на конференции привёл неопровержимые доказательства того, что семязачатки вышеупомянутой группы растений имели красноватую окраску. И тогда я, конечно, вспомнил про Шульца, но посчитал его слова не чем иным, как совпадением.

Последующие полгода знаменовали собой некий кризис в моей профессиональной деятельности. Я слишком много знал, но эти знания не давали ответов на фундаментальные вопросы истории, а только вызывали новые. Получился знаменитый парадокс: чем больше я знаю, тем лучше понимаю, что не знаю ещё больше. Я работал спустя рукава, перекладывая большую часть исследований на плечи помощников. Преподавал не так увлечённо, как раньше, и это не осталось незамеченным. После разговора с деканом, где я сослался на возраст и плохое самочувствие, мне уменьшили часы и, соответственно, жалование, но последнее меня заботило не так сильно, как первое, ибо без привычной умственной нагрузки мозг начал лениться, а память слабеть. Однажды я взглянул в зеркало и увидел обрюзгшего, опустившегося старика, совершенно не похожего на автора тысячи научных статей и монографии… впрочем, я об этом уже упоминал.

И вот тогда, в часы безделия, мне вдруг припомнился Шульц. Он виделся мне той самой соломинкой для утопающего, тонкой путеводной нитью к выходу из жизненного тупика, и по мере того как я всё чаще думал об этом, соломинка превращалась в мечтах моих в бревно, а затем и в плот, а нить стала казаться крепким стальным канатом, что способен вытянуть меня к вершинам былой славы. Я совершенно не знал, чем готов помочь мне Шульц, но воображение рисовало и рисовало картины, одна фантастичнее другой. Рисовало до тех пор, пока не вынудило набрать на телефоне заветные цифры…

* * *

Профессор прервался на пару глотков, чтобы перевести дух и собраться с мыслями.

– А вы очень терпеливый и благодарный слушатель, молодой человек!

Я кивнул – мне многие об этом говорили. Что-что, а слушать я умею. Ещё умею на основе услышанного писать книги, но об этом никто не знает. Однако надо отдать должное и рассказчику – история его становилась необычайно интересной. Хорошо поставленный низкий, чуть с хрипотцой, голос, которому мог бы позавидовать профессиональный актёр, грамотная, плавная, несколько старомодная и витиеватая речь, насыщенная удачными сравнительными оборотами. Профессор умел заинтриговать слушателя, мастерски выделяя интонацией значимые детали, при этом иной раз повторяя одну и ту же мысль другими словами, говорил почти без запинки – казалось, не говорил, а читал увлекательную и хорошо знакомую ему книгу. Он явно обладал ораторским талантом, отлично развитым за годы выступлений перед аудиторией.

– Так вот, эм-э-э… – продолжил рассказчик, – на чём я… ах да! Нелегко далось мне решение позвонить Шульцу. «Глупо!» – убеждал внутренний голос. Я брал телефон, снова клал его на место. Иной раз даже начинал набирать номер, но сбрасывал. Я боялся. Да, на самом деле я боялся разочароваться, боялся, что зыбкая надежда на возвращение в научный мир, которую я нарисовал в своём воображении, окажется всего лишь ещё одной нереализованной мечтой. Но вот настал тот миг, когда я с бьющимся, как на первом свидании, сердцем дождался длинных гудков…

* * *

– Здравствуйте, профессор! – тут же ответил узнанный мной голос, словно на том конце провода ждали моего звонка. – Приезжайте сегодня в восемь вечера. Записывайте адрес.

– Подождите, э-э… Шульц… Как, сегодня вечером? Я же человек занятой… – пошёл я на попятную, отчасти потому что ещё не привык, чтобы мне диктовали условия.

– Это я человек занятой! – грубо прервал меня голос. – Вы позвонили мне, потому что хотите убедиться, что мой хроноскоп не выдумка. Сегодня в восемь я готов вам это доказать. Если нет – до свидания, но тогда вам придётся навсегда отказаться от мечты.

Я до сих пор не понимаю, как этот человек сумел влезть в мою голову, чтобы узнать самые потаённые мысли. Как будто через трубку смог просветить меня насквозь, с потрохами: жалкого, никчемного, ухватившего призрачную мечту за хвост.

Дом Шульца оказался за городом на окраине небольшого посёлка. Я немного опоздал, и хозяин встретил меня с недовольной миной. А бывает ли она у него довольной?

Просторная гостиная, отделённая этажеркой от кухни, занимала почти весь первый этаж небольшого дома. На подлокотнике серого дивана восседал огромный рыжий пушистый кот и не сводил с меня совиных глаз. Как только я, повинуясь приглашающему жесту хозяина, сел в кресло, зверь нагло устроился у меня на коленях. Он был тяжёлый.

– А вы ему понравились! – Шульц расположился напротив, и подобие улыбки коснулось его бескровных губ. – Это Георг. Пожалуй, единственное живое существо, которое мне по-настоящему дорого. Вы ведь тоже одиноки, профессор? Значит, согласитесь, что серьёзная наука не располагает к семейной жизни.

– Вы учёный? – полюбопытствовал я.

– Историк. Как и вы, я увлечён прошлым, только мои интересы касаются сферы человеческих взаимоотношений и не простираются дальше появления хомо сапиенса как вида. Однако и за этот скромный период накопилось достаточное количество тайн, чтобы озадачить историков всего мира. Чем дольше я изучал соответствующие материалы, тем больше понимал, что некоторые ключевые моменты не обошлись без постороннего влияния.

– Вы имеете в виду модную среди фантастов идею вмешательства инопланетян?

– Я не знаю. Я учёный, а значит, не могу принять на веру любую теорию без неопровержимых доказательств. А те доказательства, которыми пичкают нас падкие до сенсаций писаки, убедительны, пожалуй, лишь для впечатлительных домохозяек. Остаётся уповать на случай и на археологов, которые, дай бог, когда-нибудь откопают что-нибудь по-настоящему удивительное. Или… – в зрачках Шульца мелькнул какой-то нездоровый блеск, – увидеть собственными глазами, как оно было на самом деле. Для этого я изобрёл свой хроноскоп.

В этот момент я пожалел, что приехал. Всё-таки сумасшедший… Должно быть, разочарование слишком явно прочиталось на моём лице, потому что Шульц поспешил внести ясность:

– По сути, это программа. Невероятно сложная, использующая все доступные данные и огромные мощности для моделирования прошлого. Я очень серьёзно занимался программированием и вычислительной техникой до того как увлёкся историей. Потому и родилась идея заглянуть в прошлое с помощью технологий будущего. Мой хроноскоп – самое продвинутое творение компьютерной инженерии. Он обладает настоящим искусственным интеллектом, наделён способностями к обучению и самосовершенствованию. Он непрерывно изменяется, растут его мощности, увеличиваются возможности, и бог ведает, как далеко он зашёл в своём развитии.

– Насколько я понял, ваш хроноскоп показывает только наиболее вероятную картину событий на основе анализа собранных историками данных. Значит, это всего лишь компьютерная симуляция, игра, подобная популярным ныне стратегиям?

– Скорее, невероятно проницательный предсказатель прошлого. Он с самого начала удивлял меня такими подробностями исторических событий, которые не могли быть известны ни одному нашему современнику. И впоследствии некоторые из этих деталей нашли косвенное подтверждение в трудах совершенно незнакомых мне учёных. Впрочем, давайте лучше вы сами всё увидите. Прошу!

Мы прошли по коридору, и хозяин отворил неприметную дверь. Бетонная лестница круто уходила вниз. Георг спустился первым, задрав хвост и со стуком прыгая по ступенькам. Вот вам и кошачья грация!

– Ну, как вам!

Холодные светодиодные плафоны осветили обширное прямоугольное подвальное помещение, занимавшее, пожалуй, всю площадь дома. Только большая его часть была заставлена стеллажами, где в мешанине проводов угадывались очертания сотен, если не тысяч, системных блоков. Они работали: тихо жужжали кулеры, моргали индикаторы, пахло электричеством. Два стола и три кресла, сгрудившиеся в середине свободного пространства, выглядели просто дачным хламом, за ненадобностью снесённым в подвал. Короткую стену почти целиком занимали три больших обзорных экрана, боковые были повёрнуты под небольшим углом к зрителю.

– Хроноскоп не прекращает работу ни на минуту, – объяснил хозяин, – беспрерывно выискивает свежие данные, анализирует, оценивает степень соответствия истине. Кроме того, как я говорил, он самосовершенствуется, изобретает новые методы, ищет кратчайшие пути решения задач и часто просит меня подключить какие-то элементы и узлы, назначение которых я сам не всегда понимаю.

– Просит? – удивился я.

– Да, он может связаться со мной в любую минуту через вот эту штуку, – Шульц достал из кармана предмет, напоминавший пульт от телевизора, снабжённый, правда, небольшим экранчиком. – Это неотъемлемая часть хроноскопа, без которой ему невозможно будет давать команды. Вот, смотрите, – и Шульц нажал кнопку.

Экран ожил, по нему побежали цифры.

– Здравствуйте, хозяин, добрый вечер, профессор! – произнёс бесполый металлический голос.

На центральном экране появилось изображение комнаты, где мы находились. Я выглядел как-то растерянно, Шульц оживлённо сверкал глазами, Георг лениво развалился на одном из столов.

– Для начала я просто хочу убедить вас, что эта штука работает, – Шульц нажал что-то на пульте, на экране появились Гугл-карта города и быстро меняющиеся цифры. – Локация номер семь тысяч двести два. Дата: сегодня. Время: четырнадцать семнадцать.

Изображение приблизилось и перешло в горизонтальную плоскость. Я с удивлением узнал свой дом, увидел знакомые шторы в окне квартиры на седьмом этаже. Вот мы, как в киношном спецэффекте, словно нырнули в стену, и на экране появился я.

– Как, сегодня вечером? – я с несколько обескураженным видом прижимал к уху телефон. – Я же человек занятой…

– Стоп! – скомандовал Шульц. – Ну как вам?

– Вы следили за мной?! – возмутился я. – Это бесчестно! Как вы посмели?!

– Успокойтесь, профессор, и подумайте, как бы я мог за вами следить, если бы даже захотел?

– Но откуда тогда вы узнали, какой халат ношу я дома? Какая у меня мебель, какого цвета обои? Послали дрон?

– Профессор, мы же с вами видели, что окно зашторено. Эту сцену невозможно было снять, но хроноскоп смог её реконструировать по моему запросу. Кстати, насколько точно он воспроизвёл детали?

Я вгляделся в застывшую картинку и только тут обратил внимание на свой не совсем естественный вид. Халат похож, но полоски чуть шире, чем на самом деле, статуэтки в шкафу не такие, некоторые другие мелочи тоже, и вообще, изображение выглядело, как очень качественная…

– Компьютерная графика?..

– Ну наконец-то! – взгляд Шульца торжествующе сверкнул из-под нависшего лба. – Теперь вы верите в возможности моего хроноскопа?

* * *

– Вы не курите? – профессор прервал речь и достал зажигалку. – Я тоже. Но когда выпью, бывает, хочется насладиться вкусом хорошего табака. Не возражаете?

Я пожал плечами и высоко поднял пустую бутылку, показывая на неё пальцем официантке. Волшебный эликсир только-только начал своё благородное дело: окружающая действительность стала приятной, настроение – благодушным, а история профессора необыкновенно интересной. Хотелось продолжения и в туалет. Вернулся я скоро – сигарета ещё дымилась в пепельнице – и с удовлетворением откупорил новую бутылку.

Алкоголь, пожалуй, возымел своё действие и на профессора – щёки его порозовели, глаза заблестели, а слова зазвучали несколько протяжнее, когда он продолжил свой рассказ:

– Я верил и не верил Шульцу. Мне хотелось верить, очень хотелось. Но я учёный и должен скептически смотреть на непонятное. Чудес не бывает – это я твёрдо запомнил ещё со школьной скамьи.

* * *

– Чудес не бывает, профессор, – всё же улыбку Шульца нельзя было назвать приятной, – но наука и технологии способны творить настоящие чудеса! Вы непременно убедитесь в том, что хроноскоп может фантастически точно показывать прошлое. Но гораздо более невероятна его возможность на это прошлое влиять!

– Мне кажется, вы слишком увлекались фантастикой в юности.

– Отнюдь нет! Я вообще её ненавидел.

– Но даже в плохой фантастике утверждается, что на прошлое влиять невозможно, потому что это неизбежно приведёт к изменению будущего.

– Здесь немного иная ситуация, профессор. Будущее изменить невозможно, но для того, чтобы оно стало таким, как мы его видим, необходимо немного подправить прошлое. С самого начала хроноскоп был запрограммирован на поиски противоречий. Тех моментов, где история, судя по всем имеющимся данным, должна была пойти по другому пути. Очевидно, что повлияли некие неизвестные факторы. Найти их – значит сделать научное открытие. Именно на славу первооткрывателя загадочных исторических фактов я и рассчитывал. Мною двигало тщеславие. Но вам знакомо это чувство, не так ли?

– Ну и как? Помог вам ваш хроноскоп? – заинтересовался я.

– Помог, даже очень. Однако, к сожалению, большинство из моих открытий не имеют документальных подтверждений. Да, я знаю, что Македонского остановила от дальнейшего завоевания Персии банальная аллергия. Но доказать это не могу, и моя версия становится всего лишь ещё одной гипотезой. Не прикажете же в качестве доказательства предъявить утверждение, что я видел это собственными глазами.

– Выходит, хроноскоп не оправдал ваших надежд?

– Что касается обретения славы – да. Но если за мерило ценности брать знания – тут уж не сыщешь равных ему по информативности. Иногда мне казалось, что на экране не реконструкция, а самое настоящее окно в прошлое, настолько правдоподобны были детали. Я даже почти убедил себя, что хроноскоп на самом деле нашёл какой-то хитроумный способ видеть прошедшее. Он чертовски умная и сложная машина, профессор! И он не перестаёт удивлять. Например, поначалу озадачивало, что, найдя противоречие, хроноскоп иной раз предлагает его устранить.

– Вот как? И вы всерьёз полагаете, что…

– Не торопитесь с выводами, профессор! Лучше посмотрите сначала прелюбопытнейшую историю, которую я приберёг специально для вас. Локация номер три тысячи сто пять, – Шульц поколдовал над пультом, и на экране появилось изображение окраины какого-то города. – Дата: тысяча восемьсот пятьдесят шестой год, шестнадцатое июля. Время: девятнадцать пятьдесят.

Ожили и два боковых экрана, все они показывали развёрнутую картину сумрачного леса. Шёл дождь, сверкали молнии. Шульц нажал кнопку, и появившаяся на центральном экране надпись «Режим «без звука» отключен» подтвердилась оглушительным раскатом грома. Когда утих рокот, стали слышны стаккато капель по листьям и шум терзаемых ветром крон. Молния высветила бесчисленные хрустальные струи, словно застывшие в испуге. Снова прогремел гром.

– Это знаменитый Лингвидский дуб, – Шульц кивнул на середину изображения, где очередная вспышка позволила рассмотреть громадное кряжистое дерево, особняком стоявшее на опушке леса, словно полководец перед строем воинов. – Известно, что около него любил прогуливаться Байрон, черпая здесь вдохновение, а народная молва гласит, что посадил это дерево не кто иной, как сам король Артур. К сожалению, до наших дней дуб не сохранился, потому что был поражён молнией в середине девятнадцатого века. И сейчас вы увидите, как это произошло.

В следующий же миг ярчайшая вспышка и последовавший за ней гром на некоторое время лишили меня возможности видеть и слышать, а когда чувства вернулись, я обнаружил, что ствол дуба обуглен и расколот повдоль до самой земли. Шипел пар, всё так же шелестели капли, но не оставалось никаких сомнений, что дни великана сочтены.

– История этого дуба показалась мне любопытной. Захотелось проверить истинность утверждения про короля Артура. Вам же, думаю, будет интересно ознакомиться с ней как ботанику. Вот так выглядел наш объект столетием ранее.

Та же местность. Светит солнце, щебечут птицы, где-то за краем леса угадываются ветхие строения, крытые соломой. Дуб цел и почти так же величественен. Не особо изменилась картина и в семнадцатом веке. В шестнадцатом исчезли признаки человеческого жилья. Ещё сто лет назад – дерево по-прежнему поражает своими размерами, а вот лес поредел и стал заметно ниже.

Вот уже вспять обратилось целое тысячелетие. Лиственный лес превратился в сосновый бор, но дуб всё так же гордо стоял на своём посту.

– Восьмой век, – объявил Шульц. – Как видите, наш дубок совсем юн, поэтому лучше укоротить шаг. Десять лет назад. Ещё десять.

Теперь деревце на экране ростом с человека… с фокстерьера…

– Внимание, противоречие! – ожил голос хроноскопа. – Требуется вмешательство.

Перед нами жухлая трава, блёклое солнце. Молодой ещё сосняк ощетинился в небо неровной иззубренной линией. Дуба нет.

– Ноябрь семьсот тринадцатого года, – прокомментировал Шульц. – Как видим, хроноскоп не обнаружил того, кто посадил этот дуб, но мы с уверенностью можем утверждать, что это не король Артур, потому что его время уже давно минуло. Однако противоречие налицо – дуб существовал позднее, поэтому должен быть посажен, но никто этого не сделал.

– Какая ерунда! – возмутился я. – Разве он не мог появиться естественным путём?

– Откуда, профессор? Посмотрите вокруг – разве вы видите хоть один дуб?

– Ну… птица могла принести семя, или случайный путник обронил. Да мало ли…

– Если взглянуть на местность с высоты птичьего полёта, то мы не найдём дубрав и в ближайшем окружении, а место это лежало в стороне от дорог. Но главное, что хроноскоп сумел каким-то одному ему ведомым способом заглянуть в глубину веков и увидеть, что на самом деле не было ни естественных, ни искусственных причин для появления этого дерева. Это одно из тех противоречий, о которых я вам говорил.

– Допустим… Ну и как же ваш хроноскоп предлагает решить эту проблему?

– А вот как! – и Шульц достал из кармана обыкновенный жёлудь. – Профессор, прошу вас с максимальной серьёзностью отнестись к тому, что сейчас произойдёт, каким бы невероятным оно ни выглядело.

На моих глазах Шульц с таинственным видом выдвинул ящик стола, положил туда жёлудь, проделал шутливые пассы и задвинул. Я обратил внимание, что ящик изнутри выглядел странно: был обшит каким-то тускло отблескивавшим металлом, освещённым разноцветными сигнальными лампочками. Присмотревшись к столу, я понял, что он тоже не совсем обычен: в тумбе спрятано некое сложное электронное устройство, от которого уходит куда-то толстый, похожий на трубу кабель.

– Это часть установки, – подтвердил мою догадку Шульц. – Принцип её работы мне совершенно неясен – я собрал этот стол по указаниям хроноскопа из комплектующих, приобретённых у разных поставщиков. Но то, на что она способна, поистине фантастика! Внимание на экран!

В это время стол загудел, замигал индикаторами, и вдруг как будто кто-то вбросил в кадр жёлудь. Точно такой же, как лежал в ящике. Жёлудь подпрыгнул, покатился по полёгшей траве и удобно улёгся в ямку, как будто специально для него приготовленную. Шульц с торжествующей улыбкой фокусника открыл ящик. Он был пуст.

– Противоречие устранено! – обрадовался хроноскоп.

* * *

– Да-да, молодой человек, – профессор сделал большой глоток, – именно так я тогда и улыбался, как вы сейчас. Так улыбается зритель, считающий, что раскусил иллюзиониста. Да и фокус-то, между нами, не такой уж хитрый. Магический ящик входит в реквизит любого начинающего престидижи… житато… простите, житатора. Добавить для антуража бутафорскую «установку», немного компьютерной графики – и можно пудрить мозги обывателям, зарабатывая на хлеб с маслом. Так я и заявил Шульцу, на что он ответил… что он ответил, вы узнаете очень скоро, а пока я ненадолго отлучусь. Не переключайте!

Наблюдая, как не совсем уверенной походкой удаляется профессор, я поймал себя на мысли, что страстно желаю его скорейшего возвращения. Я очень боялся, что профессор выйдет на улицу и спокойно сядет в такси, посмеиваясь над развесившим уши слушателем. Но он вернулся.

– Я вижу, вам интересно! – удовлетворённо заметил он, поднимая стакан. – И не напрасно! Скажу честно, история приближается к своей кульминации.

* * *

– Профессор, я прекрасно вас понимаю! – ответил Шульц на моё язвительное заявление. – Уверен, я бы точно так же подумал на вашем месте. Поэтому я не собираюсь вас убеждать, а просто продолжу демонстрацию возможностей хроноскопа. В силу своей научной специализации я редко опускался ниже четвертичного периода, а уж дальше неогена и вовсе ни разу не бывал. Но вместе с вами готов на большее. Думаю, хроноскоп не подведёт и сумет доказать вам свою «профпригодность». Итак, в какую эпоху вы хотели бы заглянуть?

– В начало карбона, – стыдно признаться, но ответ у меня давно был заготовлен. – Примерно триста пятьдесят миллионов лет назад.

– Понимаю-понимаю. Эпоха пышного расцвета растительного покрова. Хорошо, – Шульц поколдовал над пультом. – Я не могу ввести координаты, потому что из-за дрейфа континентов координатная сетка, привязанная к нынешнему Гринвичу, бессмысленна. Также некорректны будут заданные даты и время суток, потому что в сутках тогда было двадцать часов, а в году четыреста дней. Поэтому давайте начнём издалека.

На экране появилось изображение окутанной облаками планеты. Вероятно, я должен был бы испытывать душевный трепет, если бы не видел подобные картины в бесчисленных множествах фантастических фильмов.

– Обратите внимание, профессор! Земля в этот период обладает сплошным облачным покровом. Без просвета! Разве мог кто-то из учёных с уверенностью это предсказать?

Планета приблизилась, и камера нырнула в туман. Некоторое время ничего не было видно, но вот пелена разошлась и перед нами предстала серая безжизненная поверхность океана. Волны вздымались лениво, как будто вода была вязкой и тяжёлой и не только цветом напоминала свинец.

– Движемся вдоль экватора на восток, – объявил Шульц. – Рано или поздно достигнем суши.

Как будто в подтверждение его слов, на горизонте возникла тёмная полоса. Ещё минута – и вот уже прибой вяло штурмует пологий каменистый берег, а за полосой пляжа начинается сплошной зелёный ковёр. Изображение приблизилось. Я смотрел во все глаза, забыв о недавнем скептицизме. Смотрел и узнавал. Вот гигантские плауны – лепидодендроны и сигиллярии, похожие на фонарные столбы. А вот что-то напоминающее кордаит – предок голосеменных – этакое титаническое мочало с длинными лентообразными листьями. Я узнавал и одновременно не узнавал. Что-то выглядело немного иначе, чем представлялось палеоботаникам, а кое-что и вовсе вызывало недоумение.

– Доступно стереоизображение, – проинформировал хроноскоп.

И в ту же секунду ожили все три экрана, картинка расплылась и сфокусировалась снова. Казалось, первобытный лес прямо перед нами – только шагни, и окажешься там. Только лес ли это?..

– Хроноскоп, какова высота растений? – нахмурился Шульц.

– От десяти до пятидесяти сантиметров, – тут же отреагировала машина.

Если лечь на живот и заглянуть одним глазом в заросли травы, то можно представить, что находишься в диковинном лесу. Вот и теперь. Вздымались в небо могучие стволы, какие-то громадные стрекозы, похожие на раков с крыльями, стремительно носились в воздухе, ужасающего вида скорпионы и многоножки копошились среди корневых отростков, только всё это было карманное, игрушечное. Шагнёшь в этот лес, и будь осторожен, не растопчи его, потому что он окажется чуть выше колена.

– Внимание, противоречие! – выкрутился хроноскоп. – Нет предпосылок для развития гигантизма у растений и животных.

– Как это нет предпосылок?! – изумился я. – А откуда тогда взялись тысячи ископаемых образцов? А километровые толщи каменного угля?

– В том-то и дело, профессор. Хроноскоп видит, как было, и обнаруживает противоречие с тем, как должно было быть. Увеличить изображение в сто раз! – Шульц потыкал в кнопки пульта.

На глазах картина начала разбухать, расти, вспучиваться, и вот уже реально потрясающие воображение стволы упёрлись в хмурое, сочащееся дождём небо.

– Сохранить изменения для всех найденных противоречий этого типа? – поинтересовался хроноскоп.

– Да. Теперь программа будет автоматически масштабировать обнаруженные объекты в соответствии с существующими сходными ископаемыми останками, – пояснил Шульц.

– Но ведь вы не хотите сказать, что ваш хроноскоп РЕАЛЬНО увеличил древние растения. Как я понимаю, это всего лишь компьютерная симуляция, графика, ничего общего с реальностью не имеющая.

– Не знаю… – Шульц как-то странно посмотрел на меня. – Я тоже сначала думал так же, но… теперь не уверен. Знаете, профессор, одним из найденных противоречий было отсутствие индейцев на Американском континенте. Считалось, что люди перешли по Беринговому перешейку, но на самом деле в то время он был покрыт таким мощным ледяным щитом, что об этом не возникало и мысли. По предложению хроноскопа я разыскал затерянное в тундре стойбище одного из северных азиатских народов и перенёс его в сходные условия на атлантическое побережье Северной Америки. Перенёс, конечно, виртуально. И представьте моё удивление, когда после этого я наткнулся на статью про раскопки древнейшего из найденных в Америке человеческого поселения, которое обнаружилось точно в том месте, что я совершенно случайно выбрал для виртуального перемещения стойбища. Это можно было бы объяснить невероятным совпадением, но, поверьте, слишком уж много подобных совпадений продемонстрировал мне хроноскоп…

– Шульц, но вы же учёный. И должны знать, что всему существует научное объяснение. Но тому, что вы рассказываете, рационального объяснения нет. Значит…

– Не спешите! Объяснение есть. Правда, звучит оно очень уж фантастично, но за неимением другого… В общем, думаю, что хроноскоп обнаружил некую непознанную связь между миром реальным и его виртуальной копией. Возможно, виртуал – это своеобразное параллельное воплощение реала. Или же, по сути, ещё один из тонких миров, существование которых теперь уже практически не ставится под сомнение. А есть и реальные миры, которые можно назвать параллельными, потому что до поры до времени мы не имели возможность их изучить, пока человек не придумал некие хитроумные приспособления. Акваланг, чтобы опуститься в глубины океана, ракету, чтобы выйти в космос. Микроскоп, для исследования микромира, и телескоп, чтобы увидеть далёкие планеты. А вдруг компьютер – тоже окно в новый мир? Или, если мыслить ещё масштабнее и смелее, не является ли виртуал первичным по отношению к реалу? Что если сотворение мира изначально произошло в виртуале? В некоем абсолютном первичном виртуале, который мало общего имеет с жалкими своими подобиями – играми и компьютерной графикой. И тогда, профессор, легко можно объяснить удивительную полезность фундаментальных физических законов. Например, аномальные свойства воды. А химия! Одни только реакции окисления и восстановления – основа существования всего живого – чего стоят! Очень, очень много совпадений, как будто специально устроенных для возможности существования нашего мира. Нет, профессор, чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что всё это не просто так.

* * *

– Не скрою, тогда теория Шульца показалась мне полнейшей чушью, – профессор теперь говорил медленно, тщательно подбирая слова, но стараясь не сбиваться с книжного стиля. – А потом… А что, у нас больше ничего не осталось?

Как мне виделось, профессор уже перевыполнил свою норму, но его ультимативный взгляд заставил поднять руку, чтобы заказать ещё одну бутылку. Очень уж хотелось узнать окончание истории.

– Так вот… ага! – я был прав, очередной стакан заметно повлиял на способность рассказчика внятно излагать свои мысли. – Чушь. Полнейшая чушь. Но чушь ли? Знаете, молодой человек, профессионалу достаточно одного взгляда, чтобы заметить детали. То, что я увидел на экране, было бесцен-н-нейшим научным материалом. Я моментально осознал свои ошибки в реконструкции облика некоторых видов искомых… э-э… ископаемых растений. Это потрясающе! Один взгляд равен целой жизни, посвящённой изучению палеонтологических образцов. Я пришёл в сильнейшее возбуждение и буквально тормошил Шульца, требуя двигаться дальше. При моём участии было устранено ещё несколько спорных моментов. Сам же Шульц признался, что сумел раз… разрешить чуть ли не тысячу исторических противоречий.

* * *

– Представьте себе, что Колумб на самом деле не собирался искать западный путь в Индию, – рассказывал он, – варвары не в силах были покорить Рим, а Чингис-хан – половину Азии. И так далее, и так далее. Но во всех учебниках написано иначе, потому что остались материальные свидетельства иного исхода событий. Вот и приходилось нам с хроноскопом подгонять виртуальный мир под реальный. Но осталось ещё одно противоречие. Возможно, главное для меня как для историка. Загадка появления человека. Профессор, посмотрите, вам будет любопытно. Около двух миллионов лет назад. Территория современной Африки. Все мои поиски первочеловека приводят сюда.

На всех экранах появилась картина какой-то полусаванны. На переднем плане косматое обезьяноподобное существо ковыряло в земле заострённой палкой. Вот оно ухватило цепкими пальцами земляного червя и проворно отправило в рот. Крупно лицо существа: массивные надбровные дуги, низкий лоб, приплюснутый нос. Однако это явно не обезьяна. Существо встало на ноги и вразвалочку направилось в сторону группы других таких же существ. По округлым молочным железам стало понятно, что это самочка.

– Внимание, противоречие! – встрепенулся хроноскоп. – Требуется вливание человеческих генов.

– Вот так всегда. Он приводит меня к этой красотке и требует влить гены. Очевидно, естественное развитие человеческого вида невозможно без примеси современной крови.

– Доступно обновление! – похвастался хроноскоп. – Возможен перенос живого существа. Внимание, условия для устранения противоречия истекают через пять минут!

– Это что-то новое! – удивился Шульц. – Похоже, мне не остаётся выбора… Но я давно готов! Жаль, нет времени собраться. Но ничего, самое необходимое у меня всегда с собой, – он постучал костяшками пальцев по лбу, потом выдвинул ящик второго стола, достал револьвер, коробку патронов, нож и массивную зажигалку. – Это я приготовил на всякий случай. Маловато, но лучше, чем ничего.

– Подождите, Шульц… Уж не хотите ли вы сказать, что собираетесь…

– Осталось три минуты! – напомнил хроноскоп.

– Да, профессор! – с пафосом заговорил Шульц. – Я собираюсь стать прародителем человечества! Видимо, в этом и есть моё предназначение, смысл моего появления на свет.

– Войдите в камеру! – поторопил хроноскоп. – Начинаю обратный отсчёт: сто, девяносто девять…

– Я знал, – Шульц отворил серую металлическую дверь и вошёл в тесную каморку, напоминавшую кабину лифта, – знал уже тогда, когда смонтировал эту камеру. Но думал, что времени в запасе ещё много. Поэтому многое не успел… Профессор! Уходите немедленно после того как перемещение закончится. Через сутки хроноскоп сотрёт все свои данные и записи с видеокамер. Уходите, чтобы не навлечь на себя неприятности.

– Пять, четыре…

– Прощайте!

Дверь захлопнулась, загудели процессоры, заморгал электрический свет. На экране появился Шульц. Огляделся, обернулся, улыбнулся.

– Профессор, прошу вас, позаботьтесь о Георге! – раздался знакомый голос из динамиков.

Группа существ настороженно, но без особого страха взирала на пришельца. Прародитель человечества развёл руки ладонями кверху и медленно двинулся навстречу.

– Противоречие устранено! – возликовал хроноскоп, и экран погас.

Я ошеломлённо взирал в пустоту. Потом недоверчиво подошёл к камере перемещения, не сомневаясь, что она будет пуста, и с испугом отскочил в сторону, когда из двери со стуком выпало тело Шульца. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что он мёртв.

– Хроноскоп, что произошло?! – вскрикнул я, не особо надеясь на ответ.

– Копия объекта успешно перемещена в прошлое, оригинал по неизвестной причине утратил жизнеспособность, – послушно ответил хроноскоп, не очень-то прояснив ситуацию.

Ясно было только одно: я находился в одном помещении с трупом хозяина дома, и оставаться здесь далее было небе… небезо… пасно.

* * *

Всё… Последний стакан явно был лишним для профессора. Он вдруг уткнулся лбом в сложенные на столе руки и затих. Попытка растормошить его не привела к успеху. Впрочем, история уже рассказана, финал её закономерен, а сюжет будет очень неплохо смотреться в рассказе. Но не мог же я оставить настоящего автора этого рассказа здесь. Я вызвал такси через приложение и попросил счёт.

– О! Профессор! – улыбнулся таксист, когда я водрузил тяжёлое тело на заднее сидение. – Как всегда, в своём репертуаре! Не возражаете, если мы завезём его первого? Это недалеко.

Я не возражал.

– На чём я остановился? – профессор встрепенулся и с трудом сфокусировал на мне взгляд. – Ах да… Весь мир – дерьмо. И в этом виноват только я… – он снова уронил голову на грудь и захрапел.

– Так он не успел рассказать вам конец истории? – обернулся таксист. – Хе! Тогда слушайте! После смерти Шульца профессор убежал не сразу…

– Нет, я сам! – опять очнулся профессор.

– Приехали! – водитель остановился возле серого высотного дома.

– Я сам! – упрямо повторил профессор и чуть не вывалился в открытую дверцу.

– Может, проводите его? – предложил таксист. – Э, вещи не забывайте!

Он протянул мне что-то похожее на пульт от телевизора. Я сунул это в карман и расплатился.

– Ему на седьмой этаж, – консьержка осуждающе покачала головой.

– Весь мир – дерьмо! – провозгласил профессор в лифте, а у дверей своей квартиры неожиданно обрёл способность стоять. – Зайдёте? Прошу вас, заходите.

Я пожал плечами и переступил порог. Огромный рыжий кот тотчас соскочил с тумбочки и принялся тереться о мои ноги.

– Кажется, я опять перебрал… – хозяин вышел из ванной, вытирая лицо полотенцем, и взгляд его теперь казался вполне осмысленным. – Но тому есть оправдание. Совесть. А давайте-ка по чаю! Как вы на это смотрите?

Я смотрел положительно.

– Вот теперь хорошо! – профессор отхлебнул из чашки и откинулся на спинку кресла. – Знаете, жутко вспоминать. Я бросился было к двери, но на пороге остановился. Нет, я не мог уйти, когда разгадка самой великой тайны природы была так близко. Я имею в виду тайну возникновения жизни. В общем, я вернулся, лихорадочно схватил пульт, задал дату: четыре миллиарда двести пятьдесят миллионов лет назад. Именно тогда появилась первая живая клетка, по представлениям современных учёных. Но как она появилась? До сих пор не была экспериментально доказана возможность самозарождения жизни в первобытном бульоне из полипептидных белковых цепочек. И вот я взираю на доисторическую Землю на экране хроноскопа, стоя у трупа его создателя…

* * *

– Внимание, противоречие! – заверещал хроноскоп. – Не обнаружено признаков возникновения жизни. Требуется вмешательство.

Я как будто находился на пологом песчаном берегу под жёлтым небом. Передо мной простиралось бесконечное море, такое же жёлтое, отделённое от неба лишь зыбкой полоской горизонта. И там, на горизонте, огромное оранжевое солнце медленно погружалось в пучину.

Неожиданно выдвинулся металлический ящик стола. Запахло аммиаком.

– Проба грунта по вашему запросу, – доложил хроноскоп.

Ящик наполовину был заполнен влажным песком, по виду точно таким же, как тот, что ласкали жёлтые волны на экране. Странно… Я вроде не просил брать пробу. Видимо, случайно что-то нажал. Но что толку? Этот песок стерилен, как скальпель хирурга. Наверное, можно отправить подарочек, но что это даст? Всё живое мгновенно погибнет в ядовитой первобытной атмосфере. Нет, я не видел способа разрешить противоречие, даже используя фантастические возможности хроноскопа. Поэтому мне оставалось только любоваться нереально красивым закатом.

От завораживающего зрелища меня отвлёк непонятный шорох. Это Георг деловито выкопал в песке ямку и тут же уселся в ящике, уставившись остекленевшими глазами в стену. Через минуту запах возвестил об окончании процесса. Кот принялся яростно закапывать следы своего преступления и еле успел выскочить, когда ящик вдруг начал закрываться. Последние солнечные лучи осветили неприглядную кучку на кромке прибоя. Подбежавшая волна жадно слизнула подарок, словно только его и ждала на протяжении миллионов лет.

– Противоречие разрешено! – успокоился хроноскоп, и экран погас.

И тут меня осенило! Георг, скотина такая, сам того не подозревая, дал толчок для начала жизни. Ведь именно в кишечнике содержится великое множество анаэробных бактерий, которым губителен наш воздух, но метаново-аммиачно-углекислотная атмосфера мёртвой Земли для них идеально подходит. За ночь в тёплой питательной среде они успеют размножиться и закрепиться в новом мире, часть из них опустится на глубину, куда не проникает космическая радиация, и за миллиарды лет эволюция выкует из них великое биосферное разнообразие. Куча кошачьего дерьма породила наш мир.

* * *

– Теперь вы понимаете причину моей затянувшейся депрессии? – профессор устало потёр переносицу. – Вы знаете, я действительно совершил выдающееся научное открытие. Даже два. Но благодаря им теперь не могу заниматься наукой. Потому что знаю точно, что весь мир возник из дерьма, а все люди произошли от Шульца. И именно поэтому мир, по сути, – дерьмо, а люди – тщеславные уродцы.

Не помню, как я покинул жилище профессора, как добрался домой. Очнулся утром, в одежде, на спущенном надувном матраце в пустой квартире. Что-то упиралось в бок, и кто-то стаскивал с меня одеяло.

– Подлец! Скотина! Так-то ты скучаешь по мне?! – знакомый визгливый голос вызывал волны тошноты. – Я думала, он страдает, в петлю лезет, а он даже рад, что я ушла. Ну, я тебе сейчас устрою, немтырь проклятый! Ах ты...

Боже, дай мне покоя! И как она сюда попала? Ах да, у неё же есть ключ. Я попытался сесть, повернулся на бок, и что-то твёрдое в кармане снова больно упёрлось в ребро. И стало тихо. Я проморгался и недоуменно смотрел, как она беззвучно открывает рот, нависая надо мной, потом бледнеет, хватается за горло, снова шевелит губами, но не издаёт ни звука.

Тишина немного помогла сосредоточиться, и я решил узнать, что же мешается там, в кармане. Пульт! Как будто от телевизора, только с экранчиком. Сразу вспомнились чокнутый профессор и его забавная байка. Вот же бред какой! Я через силу улыбнулся. «Режим «без звука» включен» – извещали буквы на экране пульта.

Я с трудом поднялся, взял по-рыбьи шевелящую губами непрошенную гостью за жабры и вытолкал за дверь. Нашёл кнопку «Звук вкл/выкл». Направил пульт на себя. Нажал…

– Да пошла ты на… – мне стыдно, но первые в моей жизни слова оказались непечатными.

А жизнь наладилась! Теперь я умею говорить и использую это умение на всю катушку. Недавно прошёл собеседование и устроился в страховую компанию. Зарабатываю на людской боязни несчастий, существую за счёт дерьмовости мира. Но в портовый район стараюсь не заходить, чтобы не встретиться случайно с профессором. Вдруг пульт мне ещё пригодится!

Да, жизнь дерьмо. Но это не так уж плохо, если ты навозный жук.