Пригласил меня на днях знакомый литератор на семинар по литературному мастерству. Тема тривиальная, похожая на "Как стать писателем" или "Как написать шедевр". Совершенно бесполезная тема. Научить писать не получится. Или ты умеешь писать, или... одно из двух. Любые правила, клише, пошаговые инструкции только способ самоутверждения и обогащения ведущего. И все.

Я не ошибся: было весело, легко и совершенно бесполезно. Ребята молодые, наивные, но живые, не испорченные еще тщетными попытками прыгнуть выше головы. Стараются, спорят, вернее… дискутируют. Амбиции, отрицание всех авторитетов, кроме 1-2 самостоятельно выбранных в иконы. Беда. Искренне жалел лихих Дон Кихотов. Чего-чего, а мельниц на их век с избытком хватит.

Пишущий человек в стае себе подобных, как тетерев на токовище среди тетерок. Бьется «грудью до крови» из-за непринципиальных пустяков, влияющих только на соревновательный процесс ради экзальтации собственного болезненного пока еще эго. На все это смотреть было забавно, но вот слушать… лучше без звука. Когда не слышишь эту игровую бесполезную тарабарщину, просто наблюдаешь, возникают неповторимые ассоциативные сочетания: чистота с гнильцой, ум с цинизмом, открытость с эгоизмом. В итоге, поиграл в наблюдателя, напитался не только «чистым и красивым литературным слогом», но и редкими поведенческими образами. Даже иногда писал в блокнот, чего давно не делал.

 

***

 

Встретил на том семинаре двух знакомок. Десять лет в прошлое и можно вспомнить много интересного и занимательного. Память, как проступающие контуры в плотном тумане, многое домысливаешь. Наполнение и четкость ее зависят от качества картинок. Но чаще вспоминаешь облагороженное, достроенное, дорисованное, почищенное, а потом сшитое… и, в конце концов, беспомощное, как под рентгеном.

Так вот. Диалог с красавицами, повзрослевшими лет на десять, ничего не сулил и ничего нового не дал. Но я воспринимал его легко и даже безразлично, подготовленный событием, произошедшим ранее. Три часа назад... меня узнали. Авторов сетевой литературы, а, тем более, писателей-призраков, работающих больше на карман, чем на имидж, редко узнают в реальной жизни. Меня до этого узнавали случайные люди всего раза три-четыре: в метро, на прогулочном катере, в аэропорту, на улице. Этот раз – снова в метро. Девушка стояла у меня за спиной, у противоположной, не открывающейся двери вагона. Голос ее прозвучал возле моего правого уха тихо, но четко и неожиданно. Тембр был интересным: наполненный одновременно и высокими, и объемными низкими нотами. Такой голос даже в грохоте вагона всегда различим и воспринимается, как наложение на окружающий фон сверху. “Зеленая” линия метро шумела длинным перегоном “Лукьяновская – Золотые ворота”. Поезд качало, казалось, больше обычного. Монотонность гипнотизировала.

- А я вас знаю.

- ... – не понимая, откуда голос, я оглянулся.

Глаза. Таких девушек с первого взгляда называют странной. Берет, настоящий бордовый французский берет, практически на затылке. Волосы, если и были, то все они под беретом или сзади. Да, глаза – огромные, застывшие. Слово “сумасшедшие” очень подойдет. Короткое темно-синее пальтишко, ярко-желтый, несколько раз намотанный на шею шарф из тонкого шифона и черная вертикальная, никак не женская сумка на длинном ремне, болтающаяся где-то на уровне бедер. И, о да!, бордовый берет. Как акцент, как сочетание несочетаемого. Монмартр в киевском подземелье.

- Я вас знаю, – сказала она, выглядывая справа из-под моего плеча. – Вы же... Белолис?

Ее возраст неуловимо утекал из моей оценки. Если оценивать голос, то двадцать, не более. А вот если образ, то и тридцать можно дать, не ошибешься. Стройная, сто семьдесят, не меньше, мальчиковая фигура с девчачьей округлой попой и глазами... Да, глаза! Вот то, что притягивало сразу и рождало загадку, которую хотелось узнать. Темные, без зрачков, не мигающие, удивляющие мир и удивляющиеся миру. Казалось, что она смотрит, видя то, мимо чего другие проходят мимо, даже не взглянув. Цепкие.

- Вы мне?

- Ну, вы же... Белолис?

Она обтекла меня справа и смотрела теперь в упор, не мигая; изучая, сравнивая, корректируя. Я молчал и думал. Тоже сравнивал. Кое-что повторялось из прошлого, а этого было не нужно.

- Я не могу ошибиться. У меня память... И я всегда хорошо помню лица. И имена. Вы – Белолис. Валерий.

- Возможно. Пусть так. Откуда вы меня знаете?

- Сайт. Какого-то странного союза писателей, ссылка на личный сайт. Писатель-призрак. Хотя... я и раньше читала где-то в сети. На разных порталах.

- Вы пишите?

- Я? Нееет. Мертвое искусство. Я – рисую.

Поезд сильно качнуло и она оказалась совсем близко. Пришлось ее обнять, чтобы не ударилась о стойку. Коснулась двумя пальцами берета, усмехнулась, поблагодарила глазами. Привычным движением поправила свою объемную сумку; представил, что в ней портативный мольберт в виде ящичка с необходимым содержимым для художника. Даже шорох кистей и запах красок почудился.

- И где рисовали? – показал глазами на сумку.

- Я охотилась. Еще не рисовала. Рисовать буду, когда охота закончится. Сейчас только наброски...

- И где?

- Здесь, недалеко. На Сырце. Там холмы. И лес.

- Есть задумка?

Она хитро усмехнулась, потупила глаза. Потом быстро посмотрела, решившись на что-то, опять коснулась двумя пальцами берета.

- Есть! Но я никогда никому не говорю.

- ... – я молчал, предугадывая пресловутое "но".

- Но я скажу. Тем более, что мне посоветоваться не с кем. Сейчас.

- Я в живописи только как смотрящий. Даже не ценитель. Мой совет – совет дилетанта.

- Ну и что. Мне хватит. Я читала, что вы пишите. Как...

Она замолчала. Поезд подходил к Лукьяновской.

- Вы когда выходите? Не сейчас? Позже? – в глазах промелькнуло сожаление.

- Сейчас.

- Нет! Давайте доедем до Сырца. Пожалуйста! Две остановки, а потом вернетесь. Я только расскажу и все. Хорошо?

Я не спешил. Сразу соглашаться не стал, хотя все уже решил. Смотрел в ее странные темные глаза, переводившие взгляд то на меня, то на двери вагона. Что-то давало мне возможность предположить, что Сырцом и потом двумя остановками назад все это не закончится.

Поезд въехал на Лукьяновскую и стал тормозить. Ее по инерции отбросило от меня и мне снова пришлось ее придержать за талию. Она ничего не сказала больше. Глаза ее уловили перемену во мне и успокоились, улыбнувшись. Мы молчали, пока двери не закрылись. И только, когда закрылись, она сказала:

- Спасибо.

 

***

 

Конечно, проездом двух станций метро и возвращением назад ничего не закончилось. Она молчала до Сырца, смотрела в темное стекло двери с надписью “Не притулятися”, о чем-то думала. Теперь я уже сожалел, что пошел на поводу минутного желания продлить приключение. Поиск сопоставлений с вкусным прошлым, может быть... найдется... еще... что-то важное, чистое, не прирученное, неизведанное, не изученное, не затертое до дыр искусственным желанием с любым вторым смыслом. Думать и объясняться с самим собой можно по-разному. На самом деле, все, конечно, проще.

Мы вышли на станции, она впереди – я за ней. Молча. Со спины ее стройность подростка дарили сомнения, а не тот самый великий эволюционный интерес мужчины к женщине. Она была сосредоточена и шла к эскалатору уверенно, не оглядываясь и не сомневаясь, что я иду за ней. Только когда мы вышли из вестибюля на улицу, она вдруг повернулась и сказала, тщательно выговаривая слова:

- Меня зовут Евой. Но мне не нравится. Лучше Сашкой. Александрой.

- Почему Александрой? – не сразу спросил я (гештальт с Сашкой-массажисткой, полу-прототипом предыдущего рассказа, еще не закрыт) и подумал, что две Сашки за последние две недели это слишком. – Очень даже не рядом, не близко: Ева... Александра... Если учитывать наш полный эволюционный путь.

- Это бабушка хотела, чтобы я была Александрой. Но папа настоял. А потом ушел. Когда мне было два года...

- Ясно. Семейные предания.

- Нет. Так было. Без папы хотелось быть Сашкой.

От метро сразу влево по вытоптанной тропинке, через железнодорожные пути и по холмам и оврагам в лес. Парк Сырецкий, почти как лес. Мы шли всего десять минут, а было полное впечатление, что бродим где-то в настоящем лесу. Буераки, буреломы – птицы и ветер в кронах деревьев. Шум города отсекся невидимой прозрачной стеной и остался там, вместе с суетой, дурными ценностями рутинной повседневности, ненужными обязательствами и правилами, установленными кем-то, когда-то и непонятно зачем. Шишки валялись под ногами, крупный шершень пролетел, как тяжело груженный транспортный самолет, дятел застукал где-то вверху; сразу две белки, одна за другой, метнулись вверх по стволу дерева и вдруг застыли в какой-то своей, полной смысла и интриги, игре. Ветер – по лицу, как-то мягко и не так, как в городе, рвано и мимоходом. Где я был все это время? Что делал и о чем думал? Когда жизнь не там, и я не там, где нужно и хотелось бы быть. Где чуткость не просто слово, где время твое в колбе песочных часов замедляется, распределяясь часами в минуты, или даже в секунды. Я вдруг понял, как давно я не пробовал жить медленно, ощущая падающие песчинки не как время, а как дыхание. Или биение сердца.

 

***

 

Мы вышли к большому оврагу. Было похоже, что под нами глубокое старое русло высохшей реки. Мы стояли на ее высоком берегу. Впереди, метров через двести, противоположный берег, низкий. А прямо перед нами – пропасть, размытая временем и дождями. На нашем, как и на противоположном берегу плотная лесная чаща смешанного леса. На горизонте высились белые новостройки микрорайона, но они были далеко и воспринимались не иначе, как мираж.

- Нравится? – ее голос резонировал с ветром, стуком дятла и скрипом деревьев.

Она стояла чуть позади меня, как бы показывая картину, как истинный художник и ценитель, давая смотрящему время и возможность не спеша оценить шедевр. Небо воспринималось фоном, основой, и собирало все на себе, и как закрепитель в старых фотографиях фиксировало не только неподвижную природу, но и оттенки, мазки, тени, световые блики, чистое творчество жизни… Сейчас оно было чисто голубым, пронзительно высоким, с белыми перистыми облаками.

- Не думал, что это... такое... можно найти в городе.

Сашка наконец-то сняла свою объемную сумку с плеча. Сумка сползла вниз, беззвучно осела на землю. Сашка, освободившись от груза, сделала несколько шагов к обрыву, остановилась на самом краю, расставила шире ноги и раскинула руки в стороны, потянулась вся, словно готовилась прыгнуть. Ее порыв был неожиданным.

- Ты что делаешь? Осторожнее! – инстинктивно я схватил ее за рукав.

Она развернулась ко мне. Глаза светились, смотрели хитро.

- У меня есть задумка, мысль, идея, – начала она негромко. – Хочу нарисовать все это. Как сейчас... Вот это: овраг, лес, небо. Прозрачность. Чистоту. Желание. Взлететь.

Я понимал, что она еще никому этого не говорила, и не перебивал.

- Хочу нарисовать... Но не просто так. Не так, как будто я смотрю на это. А... как будто я там, внутри. Внутри всего этого.

- Хорошая задумка.

- Нет, не то. Я хочу нарисовать себя на фоне этой красоты... обнаженной. Свободной. Голой.

Она продолжала, несколько быстрее, боясь не успеть ощущениями за смыслом.

- Я чувствую себя там, внутри.

Сашка снова повернулась к обрыву. Стало тихо.

- Должно получиться, - произнес я.

Мы еще стояли так несколько минут, над этим удивительным простором, только теперь Сашка была на шаг впереди. Понимая, что что-то происходит и такое состояние может не повториться, мне захотелось почувствовать… вкус тех самых разбросанных секунд, заторможенных и препарированных для изучения и памяти, и я ждал продолжения. Думаю, я понимал, почему она хочет быть в задуманной ею реализации обнаженной. Природа, естество, растворение. Плюс подсознательное желание обладать увиденным. Желание заполнить образ до конца, слиться.

Но это было еще не все.

- Уверена, получится. Но... я не вижу себя внутри этого. Только чувствую.

- Так. И что? Это проблема?

- Не знаю. Но я хочу увидеть себя там.

- Хорошо. И как?

- Ты... – она неожиданно перешла на ты. – Ты меня снимешь на мой смартфон.

Вот так вот. Интересный поворот. Наверное, многое можно было прочитать тогда на моем лице.

- Не волнуйся, я совсем не комплексую. Ради реализации задуманного я готова... Зная, для чего и зачем. В общем, условностями можно пренебречь. И я думаю, ты согласишься.

- И почему я?

- Считай, импровизация. Да я говорила уже...

Она достала из кармашка своей черной сумки смартфон и протянула мне. Пауза возникла непроизвольно. Нет, я не делал выбор. Опять я решил все сразу же, раньше, когда она объясняла задуманное, подсознательно понимая свою роль. Меня заставляли не спешить ее темные глаза. Она смотрела прямо и не отводила взгляд, как раньше. Снова я чувствовал дискретность времени: замедленные секунды не пролетали мимо, они собирались группками и крутились вокруг, растягиваясь и утончаясь.

- Там все настроено. И экспозиция, и ракурс...

- Только нажать?

- Только нажать и отцентровать. И не потеряй меня! - пошутила она.

Я взял смартфон, одиннадцатый айфон, красный. А Сашка не простая, хоть и Монмартр. Она взяла меня за руку и отвела шагов на двадцать от обрыва.

- Тебе нужно стать здесь, в этом кружке. Я все рассчитала.

- Когда ты успела?

- Раньше.

Среди сброшенных иголок и высохших веток был начерчен круг и срезан верхний слой почвы. Когда я встал внутрь круга, то понял, что не попасть в точку, сместиться, изменить ракурс съемки было невозможно. Я навел смартфон на подготовленную Сашкой картинку... Она была на самом деле подготовлена. Тщательно.

- Мне отвернуться?

- Нет. Только смартфон наведешь, когда я скажу. И снимать начнешь, тоже... не сразу.

То, что я видел, было красиво. Даже без смартфона. Этот уголок парка люди почти не посещают. Чаще проходят низом, по дну оврага. Саша, когда разделась, несколько минут стояла отвернувшись, не шевелясь. Садящееся солнце было у меня за спиной и идеально выполняло работу осветителя. Кожа не отражала свет, она впитывала его и светилась, выделяя мельчайшие черты и изгибы.

 

Потом она повернулась. Расставила немного ноги, раскинула руки и прогнулась, словно приготовилась падать назад. Она улыбалась! Она была готова и я поднял смартфон...

 

Мы возвращались центральной аллеей. Люди шли нам навстречу.

- Ты довольна? - спросил я.

- Полностью. Только зачем так много снимков? Хватило бы трех... пяти.

- Удалишь. Такое настроение, и время... и свет... потом не найдешь. Не повторишь.

- Думаю, да. Такая себе, фотосессия на адреналине, – она улыбнулась и взяла меня под руку. – Спасибо, выручил.

- Шутишь?

- Нет, серьезно.