Часть 1. Халтура халтуре рознь

…Каждый день под окошком он заводит шарманку.

Монотонно и сонно он поёт об одном.

Плачет старое небо, мочит дождь обезьянку,

Пожилую актрису с утомлённым лицом.

Ты усталый паяц, ты смешной балаганщик

С обнажённой душой, ты не знаешь стыда!

Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик,

Мои песни мне надо забыть навсегда, навсегда!

(Александр Вертинский)

«Халтурить» я начала четырнадцати лет от роду. Нечаянно остановив свой дикий взор на маячившей неподалеку пигалице, мамин директор перекрыл поток распоряжений и деловито поинтересовался: «Это чьё добро? Почему даром пропадает?». «Добро моё. И вовсе не пропадает»,— встала в позу мама. Но он уже не слушал. Ухватив своей огромной лапищей мою цыплячью, волок по коридору к худруку.

— Вот, Коля, а ты говоришь Снегурочки у нас нет. Работать надо, а не опохмеляться. Ни грима, ни парика не надо — все свое, натуральное.

— Так она ни ступить, ни молвить,— замычал Коля.

Но хлопок закрывшейся двери прервал его замечание. Мы остались один на один. Худрук молча созерцал меня похмельным взором. Наконец, его озарило.

— Ты тут почитай вот это,- сунул он мне листочки,- а я сейчас вернусь. И тоже испарился, только дверь прикрыл потихоньку.

Машинописный текст являл изобилие стихов, напоминающих кричалки болельщиков, где вместо названия команды фигурировал «Новый год». В начале каждого четверостишия стояла непонятная аббревиатура «ДМ» и «СН». Вернувшись, порозовевший, подобревший, худрук обнаружил, что и ступить и молвить я умею, раскрыл загадку заглавных букв и назначил меня на роль СН в городском уличном Новогоднем гулянье.

Так Снегурочка лет на десять стала моей постоянной «халтурой». Уже на следующий год, имея репутацию путёвой Снегурочки и график «елок» на полмесяца вперед, по 5—6 штук в день, я уразумела «дефицит» и «нарасхват» профессиональной Снегурки. За елочный период можно было заработать несколько месячных солидных окладов.

Мне «снегурить» всегда нравилось. Праздник, радость, топотушки, хохотушки. Главное - удастся или нет - зависит только от тебя и партнера, ДМ — Деда Мороза. С опытом пришло, что даже если ДМ никчемный, можно самой все вытащить.

Как во всяком производстве есть свои издержки и тяготы службы. На уличных праздниках мороз бывал до минус тридцати, микрофон к губам примерзал. На «елках» в конторах разных взрослые пьяные дяди норовили облапать. Дети на утренниках могли за косу дернуть - проверить, настоящая ли. Родители сумасшедшие кидали детей под ноги танцующим, чтобы их чаду дали возможность выступить, подарком наделили. Администраторы хамоватые. Курьезы разные.

Однажды, почти на финише «елочных» гонок, перед пятой по счету за день, мы с ДМ шли по служебному коридору. Тут, откуда не возьмись, возник благоухающий предпраздничным винным ароматом папаша с младенцем лет четырех-пяти.

— О! Дед Мороз!— взревел батя.

Мы хотели проскользнуть, да не тут-то было. Он ухватил Деда за рукав.

— Ну, чо, дед, с Наступающим?!

«Дед» вежливо поздравил его, заодно и дитё, и уже почти ушел, как вдруг пацан, приняв конфету, заявил с вызовом:

— А я в Деда Мороза не верю!

— Как же так? Вот он я, а ты в меня не веришь? — попытался отшутиться «Дед».

— Не верю, ты ненастоящий.

Дедушка предъявил все атрибуты и признаки породы — шубу, бороду, усы, мешок, назвал все пароли и чуть было не выдал явки. Но ребенок стоял на своем.

— Хочешь, подергай за бороду, она оторвется, если ненастоящая.

Я замерла. Буквально несколько минут назад партнер говорил, что клей отменный, весь день в гриме и хоть бы что, видно, придется со шкурой снимать. Но одно дело ходить в бороде, другое за неё дергать. Все обошлось, борода выдержала испытание. В глазах неверующего промелькнуло сомнение. Но тут папка вмешался.

— Правильно, сынок. Ненастоящий он, клей просто хороший.

Мальчик колебался. А Дедушка, похоже, после папиного выступления «включился». Уже кричали снизу, из зала: «Дедушка, Мороз!», — а он все медлил, не уходил. Ребенок в отчаянии переводил взгляд с одного мужчины на другого. Чашу весов склонил в сторону веры фокус. Когда Дед Мороз стал вынимать у мальчишки из-за пазухи, у папы из-за уха, прямо из воздуха, шарики, конфеты и прочую чепуху, даже папаша усомнился в своей правоте, а мальчик с радостью закричал:

— Я же тебе говорил, он бывает, видишь, он настоящий!

Я потом спросила «Дедушку», почему он не ушел.

— А чего он, жлоб, мальчишку калечит. И, знаешь, мне так обидно стало, будто меня самого не признают.

— Кого — тебя?

— Деда Мороза…

Да, хороший Дед Мороз сам в себя верит.

Другая моя многолетняя халтура — массовые игры, будь они неладны. На мои жалобы на межсезонное безденежье подруги откликнулись предложением подхалтурить массовиком — затейником. За пять минут обучили основному десятку игр — стратегическому запасу любого массовика и познакомили с нужным человеком. Я быстро освоилась и заскучала, а заскучав, стала придумывать игры на ходу.

В массовой игре, главное кураж, харизма массовика, а дальше, что он ни затей, вплоть до «кто дальше плюнет», «громче пукнет», — все будет идти «на ура». Со временем, по выходным, я по два часа «держала зал» на открытой площадке в городском парке. Народ входил в раж и музыканты, дожидавшиеся своего выхода, не раз, почти всерьез, грозились меня побить. Тут тоже случались казусы. Помню, в выходной проводила конкурс частушек. С начала программы взрослые всегда стесняются, ждут, кто первый рискнет подняться на сцену, в это время дети — палочка — выручалочка. Ну, и вышел малец лет пяти-шести. Крепкий, сбитый, розовощекий, синеглазый, кепочка с пуговкой на макушке, этакий грибок — боровичок. И запел звонким голоском твердо и ясно: «Девки чо, да девки чо, Вот вам…». Я обмерла, толпа покатилась со смеху. Попыталась забрать микрофон, но «грибочек» держал его мертвой хваткой. Так и пошло — я, заливаясь смехом вперемежку со слезами, пытаюсь вырвать микрофон, а он частит: «Не ходите, девки, низом, там…» Решение нашлось, когда я узрела рысящего к открытой эстраде директора парка. Я стала махать перед исполнителем главным призом — шикарной пластмассовой машинкой, и певец сдал микрофон в обмен на игрушку. Надо заметить, что микрофон, с целью вовлечения гуляющих граждан в культурно-массовые мероприятия, был подключен к общей трансляции, и частушки к огромной радости отдыхающих разносились по всему парку. Такого количества «вовлеченных» мы давно не видели. Воистину велик могучий русский язык.

Бывали и печальные «халтурки», от воспоминаний о которых до сих пор металлический привкус во рту. Знакомый актер, нахватавший подработок как собака блох решил сбросить мне халтуру.

— Бери агитбригаду на механосборочном,— с барского плеча отвалил он.

— Спасибо, конечно, но я в агитбригаде - как свинья в апельсинах.

— Да что там делать? Всей работы – подготовить к городскому конкурсу агитбригад. Возьмете их злободневку сляпаете несколько этюдов, песней приправите — вот и вся агитбригада.

Эх, зря я купилась на «простоту»! «Агитбригадчиков» очень серьезно учили в институте на отделении Режиссуры массовых мероприятий.

Ездить нужно было на завод пару раз в неделю, а при аврале в конце месяца, только один. Много печально — интересных знаний обрела я благодаря этой халтуре вместе с пропуском на режимное предприятие (только название «механосборочный», собирали, разумеется, оборонку).

Экскурсия на рейсовом автобусе по маршруту «город — завод — обратно» (в промзоне располагался, ясное дело) утром и после первой смены окунула культработницу в гущу соцреализма. Можно было кино снимать, картины писать. С мучительного позаранку моё тощее тело прессовали пахнущие перегаром смурные дядьки с совершенно «мертвыми» лицами. Заиндевевшие стекла, парок от дыхания и тишина, и тишина. Если б не редкий мат при встряхивании на колдобинах, померла, наверное, со страху. Разительный контраст с собой утренними являли работяги после смены. Уже на остановке было ощущение Первомая, когда продрогшие демонстранты кучкуются, переговариваются, перешучиваются оживленно в предвкушении выпивки, некоторые отходят ненадолго во двор по пути следования и повеселевшие догоняют колонну. Народ на остановке в большинстве своем уже «принял» не сходя с рабочего места. Места (в алкогольном смысле) сплошь замечательные на заводе имелись. Не знаю, для какой производственной нужды им спирт был нужен, но он был в количествах достаточных для ежедневно потребления и даже «выноса» огромной массой народа, да еще и на сами нужды хватало. Средние начальники захаживали к химикам местным, которые спирт очищали от всякой технической дряни и получали продукт чистый как слеза новорожденного. Основная масса употребляла по-простому, без изысков. Так что лучше было репетицию назначать с утра, в первую смену, когда артисты еще в состоянии стояния.

М-да. Чем это кончилось? «Склеили» мы с ребятами кое-что на производственную тему, песней сдобрили, как советовал спец. Фекалии откровенные получились. Я понимала, что провалюсь сквозь мерзлую сибирскую землю со стыда во время выступления, агитбригадчики, напротив, были полны амбициозных надежд. Ни тому, ни другому не суждено было сбыться.

Я накануне конкурсного дня, должно быть, со страху и стыда приняла мно-о-о-го лишнего, и утром надо мной вместо производственно-патриотической агитки можно было исполнять «Со святыми упокой». Чудесным образом я поднялась, путем титанических усилий вызвала такси, приехала в клуб, что-то там промямлила в качестве последних наставлений и отбыла умирать. Стыдно мне до сих пор, что бросила ребят одних пить чашу моего позора, как последняя сволочь. Тем паче, что они, как младенцы, ничего в этой стыдище не понимали, а я то…

Две другие стыдные халтуры напоминают выход голодной дилетантки на панель.

Незабвенная, одержимая Наденька ведала городским клубом «Для тех, кому за тридцать». Думаю, жестокое безденежье толкнуло меня на необдуманный поступок, да еще лирическое название мероприятия — «Осенний бал». Короче. Когда я в шелковом платьице, фасончиком и цветом в тему, предстала перед Наденькой, по её вмиг «прокисшему» лицу, заподозрила — что-то не так. И лишь, узрев бальную публику, я, простите за тавтологию, окончательно прозрела. Вы сейчас тоже все поймете.

Тоненькая, по виду целомудренная девушка в бальном платье, подчеркивающем вышеперечисленные достоинства, возникла, как мимолетное виденье, перед прожженными донжуанами, составив резкий контраст с густо накрашенными, приодевшимися, причесавшимися, в силу своего понимания «стильности» и того, что именуется «вкусом», тетками — потенциальными «невестами». Что из этого вышло? Правильно! Все самцы немедленно устремились ко мне, практически лишив возможности и необходимости говорить. Самки в свою очередь сгруппировались в дальнем конце огромного зала, некоторые (не шучу) оскорбленно нас покинули. Я (ну, надо же отдать мне должное) некоторое время продержалась, вернее, продержала возбужденных секачей на расстоянии, даже проблеяла что-то осеннее. Дальше меня и ситуацию спасла Наденька, взяв все в свои мощные руки. Проводила меня до такси, пока народ плясал осенне-бальные танцы, и даже заплатила, видно усовестившись своего промаха — нанять «эту» на «серьезное» мероприятие.

Не буду рефлексировать, но до сих пор, как бы помягче сказать, стыдно.

Бог троицу любит - гласит народная мудрость, а ещё - где два, там и три. Всё упирается в деньги, вернее, в их отсутствие. Подруга моя, матёрая тамада, подкинула халтурку — свадебку. По-честному предупредила, что свадьба трудная — ментовская. Но тут опять и снова, как про девицу и панель, — пока не согрешишь, не постигнешь всей глубины своего падения.

Про «трудность» все поняла, как только «их» увидела. Штатская одежда не скрывала профессиональной принадлежности. Невозможно было избавиться от чувства, что отец невесты сейчас предложит: «Пройдемте, гражданка»,- а жених поинтересуется, где я была вчера с восьми до одиннадцати. Но отступать было некуда - за мной голодная семья и угроза скандала. Поинтересовавшись у персонала ресторана количеством закупленной водки, попросила придержать как можно дольше «горячее», получила «добро» и двинула на амбразуры. До пятой-шестой-десятой (честное слово) рюмки они молчали. Чтобы я ни говорила и ни делала, молчали и все, только послушно выпивали и закусывали. Я разозлилась и «стебалась», как никогда, ни до, ни после злополучной халтурки. И они «поплыли», и я делала с ними все, что хотела. «Сбросили кители» папы, мамы, следом подчиненные и их верные подруги. Ребята, каюсь, я на них «отоспалась» — счет за сломанную мебель и битую посуду побил все рекорды данного заведения.

Больше я свадьбы не вела, хотя милицейские по «сарафанному радио» меня мигом разрекламировали. Даже знакомствами полезными с той свадьбы никогда не пользовалась. Если люди утратили способность радоваться и веселиться без лошадиной дозы спиртного и «погонщика», грех стебаться над бедными людьми, даже за большие деньги.

Что же в заключении? Халтура — спасение для актера, без неё он не выживет, даже талантливый и востребованный. Только халтура халтуре рознь. Тут требуется поправка. Я говорю об актерах и временах ушедших, а как сейчас все происходит, не ведаю.