После теплой зимы наступила теплая весна, внеся хоть какие-то перемены в мире. Я отправилась на местный рынок побродить, подышать свежим воздухом, подкупить продуктов. Иду себе, глазею.

К мясным рядам подъехала грузовая машина. Открылись двери. Что-то темное метнулось к ним. Большой лохматый черный пес. Сердце мое екнуло: «Волчок! Наш пропавший Волчок!». Собака села возле машины. Грузчик повозился в ящиках с мясом, достал не просто большую, огромную! мотолыгу и бросил ее псу. Тот, долго примериваясь, взял кость и степенно отправился к прилавку с рыбой. Положил лакомство рядом, лег, свернувшись калачиком.

Я стояла в оцепенении. Это был и Волчок, и совсем не Волчок. Очень похож на нашего исчезнувшего любимца, но я не была уверена, что это он. Такой же черный, лохматый, с карими глазами-бусинами. Только, как казалось, более крупный. Уши другие. В одном новомодная пластиковая бирка, знак того, что побывал у собачников. Сейчас новая фишка в «борьбе» с бродячими собаками: усыплют снотворным, увозят, делают прививки и дезинфекцию. Стерилизуют и выпускают, только не там, где взяли.

Я наблюдала за псом. Тот спал, или делал вид, что спит. Косточка лежала рядом. Я рискнула: присела рядом и позвала потихоньку: «Волчок! Волчок!» Ни какой реакции. Будто не к нему обращаются. Даже глаз не открыл, хотя вижу, что слушает. Наш Волчок, даже по прошествии долгого времени, так бы не поступил. Как он встречал, кружась волчком (потому и назван так), гоняясь за хвостом, повизгивая от радости! Зазевался - и сильные лапы обнимали тебя за плечи, а мордашка-улыбашка норовила лизнуть. Хорошо, давай по-другому. «Черныш!» - сказала я. Глаза приоткрылись, равнодушно скользнули по мне, не нашли ничего достойного внимания и закрылись. Этот пес меня не знал, или не помнил, или не узнавал.

Я заметила, что продавец рыбы, рядом с которым все происходило, исподволь за нами наблюдал. И решилась спросить: «Вы знаете, что это за собака и давно ли она здесь?» «Это мой друг Черныш. Месяца три назад приблудился» Все сходится! Именно тогда пропал и наш Волчок, и Черныш – была его вторая кличка.

Я опять присела возле собаки. Погладить не решалась. Только тихо стала говорить, так тихо, будто сама с собой беседую.

«Знаешь, Черныш, я тебя понимаю. Ты натерпелся от тех людей, собачников. Ты привык доверять людям, а те поступили вероломно, усыпили, мучили. Лишили дома. Ведь ты жил где-то? Тебя кормили. Ты где-то укрывался от непогоды. Значит, там был твой дом. И теперь ты не подпускаешь никого близко, несмотря на то, что здесь тебе хорошо и сытно. Ты спи, спи. Хотя я знаю, что слышишь меня. И слушаешь.

Наш Волчок был уже в летах, борода с проседью, не такая, как у тебя. Долгое время он жил у одного большого предприятия, где работало много людей. Все его любили, и каждый норовил угостить. Посему жизнь у Волчка, кстати, многие звали его Чернышом, была сытая и вольготная.

Потом настали лихие времена, предприятие закрылось, людей распустили. Осталась только наемная охрана, которой дела не было до черного пса. Тогда и поселился он в заброшенном сквере под деревом. Спал там, в траве в любую погоду. Только в самый мороз прятался у тепловой камеры, грел бока. Кормился, как мог, и чем получится.

Вот тут и познакомились с ним мы с приятельницей. Так сказать, по наследству достался от прежних сотрудников закрытого предприятия: «Вы уж совсем не бросайте нашего Волчка, приглядывайте!»

И стали приглядывать. Мы работали недалеко от того заброшенного сквера. На работу теперь несли два обеда: свой и собачий. Каждый перерыв месили ведерко с едой. Шли к скверу. Звали: «Волчок! Волчок! Волчок!» И он бежал навстречу, крупным галопом, с развевающейся на ветру черной, волнистой шерстью. Потом от радости кружился волчком, ловил свой хвост. Норовил обнять своими грязными лапами за плечи и лизнуть в лицо того, кто не успел увернуться. Ел не спеша, оглядываясь. Давал понять, что ждет нас не только из-за кормёжки, но и для общения».

Черныш лежал на базаре, возле прилавка с рыбой и большой мясной косточкой. Карие глаза-бусинки были открыты. Он, как и продавец рыбы, слушал. Прохожие и покупатели удивленно наблюдали за лежащей черной собакой, присевшей возле нее странной теткой, которая что-то все говорила и говорила.

«А потом к этой компании стали прибиваться новые питомцы, сначала очень голодные, потом – просто НАШИ: рыжий кот с зелеными глазами (он не боялся собак, а те уступали ему самый лакомый кусочек); белая собачка Белочка, очень пугливая, кормить ее нужно отдельно; голосистая Монсерат Кобалье, попросту Монса, детская любимица с дворянскими замашками; безбашенная Мася вечно беременная, или с выводком щенков. Этот состав менялся, кто-то исчезал, кто-то появлялся. Уже никого не надо было знать на обед. Еще до наступления перерыва нам с подругой все наперебой сообщали, что нас уже ЖДУТ. А на выходе из офиса встречала вся стая, выражавшая дикое удовольствие от встречи. Мы, в окружении собак и кота, направлялись в сквер, где, как нам казалось, никому не мешали. Там, все на той же тепловой камере, столовая открывалась: с дерева доставались миски, наполнялись по количеству голов, раздавались. Потом слышалось дружное чавканье, иногда беззлобный рык, когда кто-то совал нос не в свою тарелку. Затем веселая команда «Сдаем посуду», которая опять отправлялась на дерево. И начиналось веселье! Стая соперничала из-за внимания, кого погладили, кого ласково назвали, с кем поиграли. Из окон окружающих домов жильцы наблюдали за двумя дамами, вполне нормально выглядевшими в окружении собак, щенков и кота, резвившихся в пустынном сквере».

Черныш сидел напротив меня, слушал. Его надбровья смешно двигались вместе с глазами. Буд-то он силился понять, что рассказывает ему эта смешная тетка. Конечно, он не понимал слов, но чувствовал интонацию, и она его занимала. Продавец рыбы присел, подпер щеку руками и спросил: «А дальше что?»

«А дальше… Продолжалось это почти три года. Официально так сказать, основным нашим подопечным был Волчок. Свита постоянно менялась, кто-то исчезал, кто-то появлялся. Рождались «наши» щенки. Мы их старались пристроить, если не удавалось, те подрастали и присоединялись к стае. Кормили животных не только мы, но и жильцы близлежащих домов, варили им кашу, выносили остатки со стола. Жизнь на «скотном дворе» била ключом. Мася с семейством постоянно была в бегах, в поисках приключений. Дворянка Монса сопровождала на прогулках девочек. Щенки Белочки получались на удивленье ладными, уходили на ура по объявлениям. Одного из них, девочку Кнопку, взяли в семью и назвали Счастьем! Почти все наши животные были в ошейниках. Некоторые стерилизованные.

Но, как всегда, нашлись те, кому собаки мешали. Грозили истребить, грубили, писали.

И вот однажды вы вышли в обед – а собак нет. Ни одной. Исчезли бесследно. Поползли слухи, что забрали собачники. Попытки разыскать, звонки в соответствующие службы ни к чему не привели. Такой конец у моей истории».

-Так это он? Ваш Волчок?

- Нет, конечно, но очень похож. Сначала я думала, что просто забыла детали, какой он был. А сейчас вижу, что Черныш – чужой пес. Он меня не знает, да я и сама вижу, что чужой. Но так хотелось, что б Волчок нашелся!

Я поднялась, попрощалась с рыбьим продавцом. Побрела в сторону дома. Вдруг моей опущенной руки коснулось что-то холодное и влажное. Рядом стоял Черныш. Он заглянул мне в глаза и … лизнул руку! Потом вильнул хвостом, развернулся и потрусил на свое место.

Теперь каждый свой поход на базар я начинаю с рыбных рядов. Потихоньку киваю Чернышу. Он отвечает едва уловимым движением кончика хвоста.